Галина Романова - Иван Берладник. Изгой

ВАН БЕРЛАДНИК (?-1162, г. Фессалоники), князь. Сын князя перемышльского Ростислава Володаревича. Правил в Звенигороде-Южном (с 1129 г.). В 1144 г. пытался захватить Галич, принадлежавший его дяде, Владимиру Володаревичу. Пользовался поддержкой галицких горожан, но, потерпев поражение под стенами Галича от войска Владимира, бежал с остатками своей дружины на Дунай. До 1146 г. находился при дворе великого князя киевского Всеволода Ольговича, затем укрывался в районе реки Берлад (современный Бырлад) в бассейне Нижнего Дуная (современная территория Румынии), из-за чего получил прозвище Берладник. Был предводителем беглецов из русских княжеств. В 1146 г. поступил на службу к князю черниговскому Святославу Ольговичу в Новгород-Северский, на следующий год перешёл служить к князю смоленскому Ростиславу Мстиславичу. В 1148-1157 гг. находился у князя Юрия Долгорукого. По просьбе князя галицкого Ярослава Осмомысла Юрий Долгорукий решил выдать ему Ивана Берладника - соперника Ярослава в борьбе за Галич. По дороге Иван Берладник был отбит у охраны и укрыт в Чернигове князем Изяславом Давидовичем. В 1157 г. Иван Берладник вновь бежал на Нижний Дунай, где совершал нападения на галицкие торговые суда и лодки рыбаков. В 1158 г. на время захватил порт Олешье в устье Днепра. В 1159 г. в союзе с половцами, опираясь на поддержку городской бедноты и смердов, безуспешно пытался завоевать принадлежавшие Ярославу Осмомыслу галицкие города Кучелмин и Ушица. Потерпев поражение от Ярослава, бежал на территорию Византии, где скончался, будучи, как предполагают, отравлен.

    ёплый ветер нёс с моря запах солёной воды, сырости и еле уловимые ароматы дерева, кожи и пеньки со стоящих у причала судов. В него вплетались запахи оливковых рощ, виноградных лоз, нагретой земли, пыли и дыма от очагов, смешанных с тысячью запахов, которыми всегда полно жильё человеческое. Там, внизу, куда вела извилистая тропа, они были ещё сильнее и напрочь забивали все прочие. И лишь здесь, на вершине горы, откуда открывался вид не только на беспорядочное нагромождение домов, дворцов, храмов и извивающихся между ними улиц, называемое Фессалониками, но и на морской залив, на причалы, где сегодня стояло лишь два судна и несколько рыбацких лодчонок, а также на высившуюся невдалеке из глади залива святую гору Афон, только здесь ветер с моря был свободен от запахов земли и напоминал о дальних странствиях, чужих землях и странах.

    Это был северный ветер, и человек, стоящий на вершине горы, жадно раздувшимися ноздрями пил его, как редкое вино. Сюда почти не залетали ветра из далёкой Скифии, как называли северного соседа византийцы. То ли мешали горы, то ли ветрам было здесь неуютно.

    Новый порыв ветра ударил по лицу, взъерошил волосы, тёмно-русые, рано тронутые сединой. За полгода они отросли, седина на висках стала явственнее, а лицо покрылось бронзовым загаром кабы не чужеземная одежда и не синие, как небо, «варварские» глаза, совсем можно было принять за местного жителя. Но даже выросший среди домашних собак волчонок всегда останется волком, тем более он, человек, родившийся в дикой Скифии, в далёком русском городе, от русских отца и матери… И оторванный от Руси безжалостной судьбой.

    Ветер был с Руси. Он нёс с собой запахи родины - её лесов, полей и рек. Он помнил звон православных колоколов, звонкие девичьи песни и мычание коров у водопоя. Он трепал княжьи стяги и обдувал лица ратаев на пашне. Он помнил Русь, и изгнанник, запрокинув голову, жадно пил его, ловя ноздрями и хватая ртом, словно в приступе удушья.

    Здесь и в самом деле было душно и тесно. Близость святого Афона не усмиряла, а раздражала. Гора с монастырём торчала в заливе, словно часовой подле поруба, где ему однажды пришлось побывать. Тогда спасло лишь чудо, и изгой, обернувшись в сторону Афона, внезапно погрозил кулаком - ужо, мол, тебе! Сбежал раз - сбегу и другой!

    Гора ничего не ответила. Ей ни до чего не было дела, святой горе Афону. Её скалы поднялись из морских вод задолго до рождения Христа и будут стоять ещё не одну тысячу лет. Что ей, помнившей основание Фессалоник, мгновения человеческой жизни! Они, как искры костра - вспыхивают и гаснут. Одни - сразу, другие успевают взлететь к небу. Но все гаснут, а костёр горит и будет гореть, пока заботливая рука бросает в него хворост.

    Тот, кто стоял на вершине горы и торопливыми глотками пил ветер с севера, был князем. И искра его жизни не должна была просто погаснуть. От таких искр загорались пожары, ещё недавно бушевавшие на Руси.

    есело греет солнышко, кидает горстями золотые и алые искры на сугробы, на заметённые снегом кровли, на ряды сосулек. Почуяв весну, вздыхает под снежным покровом земля. Кое-где снег уже не выдержал, истончился. Ноздреватые сугробы покрылись налётом, лезет из-под снега всякий сор - конский волос, пёсья шерсть, старое вороньё перо, щепа, катышки навоза, просыпавшееся и не склёванное воробьями зерно, соринки и спёкшаяся куча пыли, выметенная расторопной хозяйкой из избы наружу. В иных местах на улицах снег уже протоптан до земли, там брызгает под ногой оттаявшая на припёке грязь. Близка Масленая неделя, за которой Велик пост, а там Пасха, Ярилин день да Троица.

    В весёлый день, когда уже верится, что весна не за горами, выезжал на ловы князь Владимирко Володаревич Галицкий. Ехал пышно - пущай все видят, что не абы какой, не удельный князь, не ставленник - едет самовластный князь всей Червонной Руси [1]. Невысокий ростом, коренастый, округлившийся от сладких вин и обильных кушаний, восседал он на сером в яблоках жеребце. Конь был уже стар, но Владимирко любил его за ровный мягкий ход, за высокий рост и всегдашнее желание быть впереди. В седле такого коня невеликий рост князя как-то не замечался, да и важность, с которой ступал серый, была истинно княжеская.

    Подле ехали сын Ярослав да ближние бояре - кормилец княжичев Степан Кудеярыч, воевода Иван Халдеевич, Хотян Иванкович с сыном Щепаном, думный боярин Серослав да Витан Избигневич. Иные ещё отцу, Володарю Ростиславичу, служили, иных Владимирко сам к себе приблизил. Пропустив князя и бояр вперёд, с отроками смешались выжлятники [2] и сокольники. Далеко позади растянулся обоз - везли шатры, мягкую тёплую рухлядь, съестной припас. Для княжича утвердили в возок кованый ларец с книгами - охоч был до чтения книжного юный Ярослав. Владимирко всячески охоту сыновнюю поощрял - на окраине стоит Червонная Русь, со всех сторон её окружают вороги: где византийцы, где болгары, где угры, где ляхи, а где свои, русичи. Силой не ото всякого ворога отобьёшься, а глядишь - разум поможет. Ярославу после Владимирки править - пущай малец книжной премудрости набирается.

    Сам себе Владимирко вёз не книги - верные отроки денно и нощно стерегли неприметный возок, где под рухлядью были составлены ларцы и сундуки с княжьей казной. Хоть богат и славен Галич, а бережёного Бог бережёт. Не верил князь своему стольному городу.

    Ещё недавно сидел в Галиче Иван Василькович, Владимирков брат двухродный. Пока правили Червонной Русью братья Володарь и Василько Ростиславичи, жилось всем тихо и мирно, а как прибрал их Господь, сподобив в один год преставиться, так и разделилась земля на четыре волости. Два сына было у Володаря, двое - у Василька. Ныне остался один, Владимирко Володаревич, меньшой сын Володарев - старшего, Ростислава, тоже не стало. После того, как помер Иван Василькович - злые языки говорят, помогли князю-то помереть! - переехал Владимирко из своего Перемышля в Галич, сделал его стольным градом Червонной Руси. Только мало воды утекло с тех пор. Не прямой дорожкой шёл к нынешнему самовластному княжению Владимирко-князь, помнил за собой грешки и потому подозревал горожан в неверности. Вступив в Галич, роты с ним не заключал - дескать, сами должны понимать, что и так велика честь - Галич стал стольным градом Червонной Руси.