Македонский. Германцы. Викинги
Александр Владимирович Чеберяк
© Александр Владимирович Чеберяк, 2016
© Ольга Третьякова, дизайн обложки, 2016
ISBN 978-5-4483-3444-3
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Два войска стояли друг напротив друга. Дарий Третий и Александр, азиаты и македонцы. Раскосоглазые персы, бронзовые от загара египтяне, черные, словно уголь, нубийцы, львы пустыни, – и еще сто и одно племя, данники Властелина мира. Были здесь бактрийцы, даки, арахозийцы, скифы, карианцы, индусы, мардийцы, сирийцы, парфяне, саксы, гирканцы, албанцы, каппадокийцы – полмира вышло на битву.
Надо было начинать. Царь поднял правую руку и медленно, неуверенно опустил ее в сторону македонцев. Все было как всегда, но маленький червь сомнений грыз изнутри, пускал ростки страх. Дарий не мог понять причину. Уже корчился в муках с содранной кожей предсказатель, осмелившийся заявить, что боги отвернулись. Уже другие, спешно доставленные оракулы, пряча глаза, возвестили о победе и удаче – но комок страха не исчезал. Рука упала, и тысячи лучников степи выбежали из строя и натянули тетиву. Раздался свист, тучи смертоносных жал накрыли фалангу – свист повторялся еще и еще, воины подняли щиты. То там, то здесь из рядов выпадали, неосторожно подставляясь под крылатую смерть, бойцы, но их место сразу занимали задние, кирпичами закрывая бреши в стене-фаланге. Фаланге, которая сильна своим монолитом.
Последний вал оперенных вестников смерти прошел, выкашивая солдат, – наступило затишье. Из шеренги выехал всадник. Солнце, отражаясь от серебра доспехов, слепило глаза, алая накидка развевалась по ветру. Он закричал:
– Македонцы, посмотрите на небо! Тысячи и тысячи греков глядят оттуда на вас. Они требуют отмщения. И, клянусь Зевсом, они его получат. Мы кинем варваров на алтарь олимпийцев. Там, – рука Александра указала на персов, – там армия рабов и предателей, а мы, потомки Ахилла, свободны. Мы пришли расплатиться за гибель славных сынов Эллады. Каждый из вас стоит десятка. Помнишь, Клит, как мы разбили иллирийцев? А ты, Кратер, дрался, как Геркулес, с полчищами пэонов. Ты, Селевк, зарубил вождя фракийцев. Антигон, ты был лучшим в бою с беотийцами. Мы рвали хваленые священные отряды фиванцев, так неужели мы не порвем этот сброд?
Сорокатысячный рев ветеранов Филиппа ответил ему. Что и говорить, умел молодой царь убеждать. Еще вчера казалось безумием принимать бой против всей Азии. И мудрый Парменион, и остальные командиры пытались отговорить Александра, но сейчас они сами ревели со всеми.
Фаланга пошла. С задних рядов выбегали пельтасты, пращники и метатели дротиков обстреливали передний край персов. Африканская, лучшая в мире конница набирала разгон на центр македонцев. Египетские колесницы, наводившие ужас своими косами, приближались к фаланге – Александр ждал. Уже приняли его солдаты непобедимую доселе чернокожую кавалерию – повисли сыны пустыни на копьях ветеранов, словно лохмотья. Вал за валом встречал македонский еж всадников, лишь сбрасывая с колючек то, что было гордостью армии шаха.
Дарий сломал плетку и прокусил губу. Лучшие тысячи его войска разбивались об эту стену истуканов, как вода о камень. Фаланга гнулась, трещала, ломалась, но… стояла. Стояла назло всему. Брошены были под македонские жернова быстрые, как молния, кочевники Аравии. Подняты на копья и затоптаны колесницы, вырезаны под корень месопотамские наемники. Залило солнце полуденным золотом небо, а дети Средиземноморья все собирали свою кровавую дань. Показалось в тот день воинам шахиншаха: не фаланге смотрели они в лицо, нет – в бездонные очи призраков Тьмы заглянули они. Лишь немногие из уцелевших выли в небеса – в недобрый час послал их царь на битву. И так захотелось вернуться домой и никогда уже не видеть сумасшедших, не знавших страха македонских мясников…
Дарий почувствовал, что смертельно устал. Захотелось в любимый гарем, где шоколадная Гурниса ласками избавит от тяжести в голове. Он поднял руку и отправил на смерть резервные, последние табуны. Александр понял: пора. Сейчас или никогда. Три раза прибывали гонцы от Пармениона, от ран падая с коней и шепча. Фаланга вырублена полностью, в строю треть – остальные заснули навсегда. Искандер кричал, собирая гетайров. Построившись клином, этерия поскакала в обход огромной армии шаха. Только это безумие могло спасти бой – с горсткой лучших воинов Александр собирался в центре врагов поразить Царя царей. Оставалось скакать и молить Ахилла, чтобы выстояла фаланга.
Левый край держался, а в центре охрипший, в крови Парменион отходил под навалом персов. Отходил, изрубая в куски эту вопящую орду. Копий больше нет – они в телах врагов. Щиты брошены – остались мечи, верные спутники ближнего боя. И где Александр?! Лучшая четверть лучшей армии мира приготовилась умереть. Они не бежали только потому, что понимали: так их убьют быстрее. Надо подороже продать свою жизнь – так положено воину, да и боги пусть полюбуются.
Дарий присмотрелся – так и есть. Македонцы, эти железные бесстрашные демоны, отступали. Еще чуть-чуть – и всадники Величайшего кинутся добивать этих упорных, дерзких гречишек, посмевших восстать (страшно подумать!) против диадемы персидских царей. Дарий злорадно прищурился и представил, как поджарит живьем захваченных в плен. Потом подумал, что сделает с Александром, – и содрогнулся. Да, битва выиграна. Но кто это осмелился орать у его колесницы, кому не жалко головы? Царь обернулся и не поверил глазам: из облака пыли, в спину всему его войску вылетали всадники, и впереди… Александр?! Или это сам Ахиллес несется на него, занося руку с копьем для броска? Пропело в воздухе древко, чуть правее – и не стало бы преемника Кира и Ксеркса. А так лишь холодок окутал спину да брат царя пересадил повелителя в легкую колесницу и погнал ее прочь от поля боя, навстречу страху, позору, бесчестию. Царь выл от бессильной злобы.
Кавалеристы Назарбана окружали порванные, изгрызенные остатки фаланги, когда этерия огромным клинком с алым всадником на острие расколола их пополам и принялась вырубать. Прошлогодней травой опадали сыны степи к македонским копытам. В то же время на левом фланге Кратер остановил дрогнувших было новобранцев и с ревом повел их вперед. Скифы, увидев бегство Дария (могло ли такое быть, чтобы Бог убегал?), дрогнули, заметались – и началась резня. Долго бившиеся, разъяренные македонцы не были расположены к состраданию – с ледяной мрачностью гигантский еж забирал на колючки убегающих азиатов. Пошла легкая конница пластать сирийцев, парфян и саксов. Пельтасты подчищали объедки даков и мардийцев. Давно разодрана в клочья бактрийская кавалерия. И нет больше славной, расплющенной ветеранами Антипатра албанской конницы, сгинули под дротиками и камнями белозубые индусы. Не было больше армии шахиншаха. Были толпы беглецов, желавшие одного – уйти живыми. Кляня небеса и заснувших не вовремя богов, муравьями растекались по полю ставшие никем персидские вассалы, сурками уходили от свирепой македонской гончей.
Они долго шли к этой битве. Они победили всех, кого можно победить и кого, казалось, нельзя. Они залили кровью степи Азии, горы Афганистана, предгорья и долины Европы – и только эта битва отделяла их от края Вселенной, и только она стояла стеной перед новым походом на Карфаген. Казалось, сама природа противилась им, насылая бури, засухи, неисчислимые, как болотная гнилая мошкара, племена, – но и она, признав непобедимость, услужливой, податливой наложницей легла под несокрушимую армию Александра. Позади – два месяца ада проливных дождей, сотни умерших от ядовитых змей (несчастные, им не повезло, как подобает воинам, погибнуть в бою).
И теперь, хвала богам, сражение. Эти обветренные, обтесанные в битвах сыны Греции умели только одно – убивать. Смертоносная фаланга, обнажив копья, безжалостным дикобразом прошла полмира, подмяв под себя Персию, Азию, Египет. Стерев с лица земли персидские полчища, разметав непобедимые армии скифов, парфян, даков. Низвергнув в пучину безвестности царей, князьков, падишахов, сатрапов – и сея беспредельный ужас своей стойкостью, отвагой и мужеством. Ведомая потомком Ахилла (так возвестил оракул, да и кто бы сомневался после стольких побед), по праву сильнейшего ставшим правителем Азии, фаланга верила в него, себя, свою непобедимость – и горе было царству, лежащему на ее пути.
– Стань мне братом – или пеняй на себя, – любил говорить Искандер – и не бросал слов на ветер. Его любили, боялись, ненавидели, боготворили – и понимали: лишь он выведет их обратно домой, лишь его имя мешает восстать непокорным вассалам, лишь с ним даже новобранцы шли в битву смеясь.
