Ознакомительная версия.
Наталья Павлищева
Роксолана Великолепная. В плену дворцовых интриг
© Павлищева Н.П., 2014
© ООО «Яуза-пресс», 2014
Ночь выдалась душной, потому предрассветный ветерок, принесший прохладу, показался особенно приятным. Рассветы в Стамбуле отличаются особенным цветом – нежно-розовым. Это удивительное зрелище, когда еще не появившееся солнце пытается разогнать своими лучами легкий туман, укутавший оба берега Золотого Рога.
Уже раздались первые крики муэдзинов, призывавших правоверных на молитву, но те либо спали, либо встали на свои молитвенные коврики в домах, шума на улицах почти не слышно. Чуть позже Стамбул зашумит так, что кое-где и собственного голоса не услышишь…
После отъезда султана из Стамбула в армию, в Аксарай, Роксолана снова коротала ночь без сна, уже не первую. Из тридцати трех лет, что она прожила в султанском гареме, годы, когда бы Сулейман не ходил в походы, можно пересчитать по пальцам. Было этих походов около тридцати.
Место падишаха не впереди всех на коне и не с факелом в руках подле фитиля пушки, он возглавляет поход, значит, решает, куда двинется войско и как нападать, потому большой опасности не подвергается. Но Роксолане все равно тревожно.
Не отпускало чувство, что что-то должно сильно измениться, что-то произошло. Повелитель отправился в Аксарай, где встал с войском их зять Рустем-паша, вдруг, получив какое-то известие. В чем дело не сказал, но по тому, как отводил взгляд от нее Сулейман, поняла, что не все в порядке. Уехал, едва попрощавшись…
Плохой она была бы женой и султаншей, если от своих людей не узнала, в чем дело. Помогла хитрая Эстер – иудейка, связанная с султаном некой тайной. Иудеи знали все даже о том, что происходило очень далеко.
Эстер сказала, что шехзаде Мустафа посмел ставить на своих приказах печать «Султан Мустафа». Это означало посягательство на власть (и жизнь) султана со стороны старшего сына. Сулейман просто обязан казнить Мустафу, иначе Османской империи грозила гражданская война. Или уступить ему трон и быть уничтоженным вместе с остальными сыновьями – детьми самой Роксоланы.
Она ужаснулась известию. Сулейман ни за что не решится казнить старшего шехзаде!
Выслушав новость, не выдержала, вскочила и некоторое время стояла, глядя на решетку окна и в волнении стискивая руки так, что побелели костяшки пальцев. Конечно, там Рустем-паша, муж Михримах – их с Сулейманом дочери. Сипахиям, да и всем остальным все равно, что там себе возомнил Мустафа, ведь воины получают деньги из казны. За Мустафу только янычары и то не все, но Роксолана прекрасно помнила, что небольшая горстка людей может разжечь пожар, который способен просто поглотить остальных.
Эстер покачала головой:
– Пусть госпожа не беспокоится, на сей раз Повелитель решится.
Хотелось крикнуть: «На что решится?!», но Роксолана только вздохнула:
– Боюсь, что нет…
Четыре служанки молча стояли у двери вдоль стены. Всегда рядом, молчаливые, готовые услужить, немедленно исполнить любой приказ, даже предугадать любое желание своей госпожи. Среди них уже не было тех, кто знал султаншу совсем молодой, даже тех, кто вообще знал ее не султаншей.
Роксолана почему-то подумала, что нынешних служанок и на свете не было, когда она девчонкой переступила порог прежнего гарема без малейшей надежды когда-нибудь подняться на самый верх.
Эта мысль не относилась к нынешнему положению дел, а потому немедленно была выброшена из головы. Больше трех десятков лет жизни в гареме приучили Роксолану быть все время настороже, слышать и видеть даже то, что творится за спиной. Молодые служанки удивлялись, не ведая, что когда-то такому умению валиде Хафсы поражалась сама Роксолана.
Иногда задумывалась, что с каждым днем все больше становится похожей на валиде Хафсу Айше. В такие минуты Роксолана брала в руки зеркало, внимательно вглядывалась в черты лица, пытаясь уловить это сходство, и понимала, что оно есть в поджатых губах, строгом, требовательном взгляде…
Хуррем… Смеющаяся, Дарящая радость… Наверное, те, кто не слышал ее серебряного смеха раньше, с трудом верят этому имени. Когда получала такое имя в гареме, действительно была смешливой и даже озорной…
От воспоминаний Роксолану отвлек осторожный оклик иудейки.
– Госпожа… – Эстер взглядом показала на служанок, Роксолана сделала знак, чтобы вышли.
Короткий, резкий, словно отметающий жест даже не всей кисти, а только пальцев руки… Этому тоже научилась у валиде. Правильно, слуги должны знать, что о них заботятся, но прекрасно понимать границу между ними и хозяевами. Это закон Османской империи еще со времен Мехмеда Фатиха: сам останься голодным, но рабов накорми, сам мерзни без одеяла, но их укутай…
Фатих был прав, говоря, что страны завоевываются мечом, но удержать их можно только справедливостью. Мелькнула мысль, что он может быть прав и в самом страшном своем законе, повелевающем уничтожать любого, кто покусится на законную власть?
Странно, но все эти годы Роксолана мечтала добиться от Сулеймана отмены знаменитого закона, грозившего гибелью, прежде всего, ее сыновьям, а вот теперь все чаще задумывалась, как иначе удержать соперников за трон от взаимного уничтожения? Власть жестока, она многое дает, но еще больше отнимает, пожалуй, отнимает даже больше, лишая человека возможности поступать по его желанию и заставляя действовать по своим страшным законам.
И снова к действительности ее вернул голос Эстер, хотя, где эта грань между действительностью и нашими размышлениями?
– Госпожа, Повелитель получил доказательства измены шехзаде Мустафы и получит еще.
Почему она знает то, чего не знаю я? Повелитель уже получил доказательства, значит, знал об измене, когда уезжал, невольно подумала султанша, знал, но ей не сказал. Это плохо.
– Что еще тебе известно?
– Пока больше ничего.
Лжет, решила Роксолана, но выпытывать ничего не стала, это унизительно. Оставалось ждать, оправдаются ли слова Эстер.
– Иди. Если что-то станет известно, сообщи в любое время дня или ночи.
Женщина поклонилась и отступила к двери.
Роксолана не смотрела, как иудейка вышла, осталась стоять спиной к двери, но прекрасно слышала, как в комнату бесшумно скользнули две девушки, остановились, ожидая приказаний. Султанша сделала легкий жест, отпускающий служанок, почти сразу чуть дрогнуло пламя светильника, подтверждая, что девушки удалились.
Дворец – это тишина. Она соблюдалась всегда и везде, даже во внешнем дворе люди разговаривали приглушенно, а животные словно немели, ни конского ржания, ни верблюжьего рева… Тихие голоса. Неслышные шаги, никакого скрипа дверей или топота ног, придворные изъяснялись на ишарете – языке жестов, чтобы до уха Тени Аллаха на Земле не донеслось ни единого лишнего звука. Охранники-дильсизы немые, потому что покалечены, придворные – потому что боятся за свою жизнь…
В Старом дворце в гареме было иначе, там одалиски могли хотя бы развлекаться и смеяться. Иногда ссорились, чаще просто болтали, но никто не делал странных жестов, пытаясь объяснить, что-то. Увидев такой способ разговора впервые, Роксолана страшно удивилась, она-то беседовала с Сулейманом даже во дворце пусть тихо, но не при помощи рук, а как нормальные люди.
Хотя она уже давно не понимала, что значит «нормальные». Это очень тяжело – жить в тишине, но Сулейман привык, настолько привык, что крик ночной птицы заставлял просыпаться.
Первые годы в Топкапы Роксолана едва не сошла с ума от этой тишины, временами даже жалела, что перебралась сюда, вспоминала Старый дворец с каким-то теплым чувством. И ссоры одалисок тоже вспоминала почти с тоской, и там крики редки, валиде Хафса всех приучила к тишине, но в Старом дворце хотя бы слышны голоса, а не шепот.
Именно потому Роксолана так любила выезжать за пределы дворца, якобы наблюдать за строительством. Конечно, наблюдала, но не только ради этого носилки султанши следовали на улицы Стамбула.
Сидеть в одиночестве (не считать же обществом присутствие нескольких молчаливых служанок) стало особенно невыносимо после смерти любимого старшего сына Мехмеда. Эта смерть означала недолгую жизнь остальных сыновей и ее собственную. Достойным наследником оставался сын Махидевран шехзаде Мустафа, а это гибель для Селима, Баязида и Джихангира. Своих сыновей мать еще могла надеяться убедить не применять закон Фатиха, но от Мустафы, который вообще не считал ее сыновей существующими на свете, милости ждать не стоило.
Когда Синан начал строить большую усыпальницу Шехзаде, а потом и мечеть рядом, Роксолана нашла выход – приказывала нести себя к месту строительства. Она просто сидела внутри носилок за плотно задернутыми занавесями и слушала шум города, ловила голоса – мужские, детские… Женских не было, женщинам и вне дворца голос подавать нельзя.
Ознакомительная версия.
