Ознакомительная версия.
Лев Григорьевич Жданов
Последний фаворит (Екатерина II и Зубов)
Читателю наших дней имя Льва Жданова, вероятно, ничего не говорит. Оно не встречается в популярных литературных энциклопедиях и справочниках, хотя известный литератор конца XIX – начала XX века Леон Германович Гельман, писавший под псевдонимом Лев Жданов, прожил долгую жизнь и написал более двадцати исторических романов. Л. Г. Гельман родился в 1864 и умер в 1951 году.
Свою карьеру Лев Жданов начинал в качестве переводчика. В 1893 году в его переводе вышла популярная во Франции в начале XIX века повесть Ж. Казотта «Влюбленный дьявол». Книга возбудила интерес, но критики отметили некоторую неровность перевода.
В 1895 году на сцене московского Малого театра была поставлена пьеса Жданова «Она жизнь поняла», а в 1898 году – «Ночной пикник».
В начале 1900-х годов с пьесами Жданова «Под колесом», «Враг души и тела», «Санкт-Питербурх» знакомится театральный мир Петербурга.
В знаменитом «Словаре русских писателей» С. А. Венгерова, переизданном в 1910 году, Лев Жданов упоминается как современный русский драматург.
Работая над пьесами, Л. Г. Гельман с увлечением изучает русскую историю, увлеченно работает с архивными материалами. В результате упорного труда и благодаря природным дарованиям в короткий срок появляется серия исторических романов: «Стрельцы у трона», «Царь Иоанн Грозный» и исторические хроники.
Романы имеют успех особенно у юных читателей. И уже в 1912 году совершенно неожиданно для многих выходит четырнадцатитомное, а чуть позже и тридцатитомное Собрание сочинений Л. Жданова. Журнал «Вестник Европы» отозвался на это следующим образом: «Живое изложение, умелый диалог, множество выражений, взятых из старинных источников, – все это делает хроники г. Жданова занимательными и полными исторического интереса».
Если учесть, что, кроме работы над историческими произведениями, Жданов пытался создать так называемую «летучую библиотеку» (для легкого чтения), куда он включал свои бытовые романы, можно только поразиться его огромной работоспособности.
Читатели были увлечены романами Л. Жданова, а критики, греша излишней резкостью, обвиняли автора в неточностях, отступлении от истины, фамильярном изображении исторических лиц.
Обращаясь к творчеству своеобразного, талантливого писателя, надеемся, что его исторические романы будут интересны и современному читателю.
От редакции.
КНИГА ПЕРВАЯ
Naturalia non sunt turpia![1]
Изобретать – легко, делать
открытия – весьма трудно!
Екатерина II. «Разговоры»По особым условиям своей исторической жизни Россия только за последние десятилетия получила возможность… узнать подробно все, что делалось за прошлое время в недрах… народа и там, на верхах его, где вершились судьбы царства – иной раз по приговорам рока, а порою и по прихоти «случайных» людей, случайных вершителей народной судьбы.
Это одна из главных причин малого знакомства масс с прошлым родной земли. Есть еще и другие, не менее важные.
Грамотность даже в высших кругах общества или прививалась весьма туго, или направлена была в сторону иноземных образцов. Не только при дворе, где общество всегда больше международное, чем национальное, и в высшем русском сословии вообще немецкий и, особенно, французский язык был более известен как литературный, чем свой собственный, русский.
Это продолжается даже до средины XIX века, если и не позже.
Вот почему так мало документальных данных на русском языке о том, что делалось там, в лаборатории нашей исторической жизни, на ее верхах.
А между тем, как ни могуче было движение умственной и политической жизни и созревание России в лице ее народа, очень мощным слагаемым, вернее, пружиной всему, что творилось внутри и вне России, больше чем на три четверти служила деятельность верхов, теперь называемых сферами…
И знать правду о них – значит понимать весь ход внутреннего развития России и ее роста извне.
Но эту правду, повторяем, до самого последнего времени если и удавалось узнавать, то больше западным соседям – в виде мемуаров, порою весьма неточных… подсказанных излишней любовью или чрезмерной враждой…
Вот почему теперь явилась возможность дать для прочтения широким кругам и настоящую хронику, если не блещущую особыми достоинствами, зато строго отвечающую требованиям исторической правды.
Конечно, и в тех узких рамках, какие намечены для настоящей хроники, по ее размерам и по условиям замысла, не оказалось возможным использовать все, что касается последних лет царствования великой государыни, «Екатерины Великого», как ее в мужском роде величал принц де Линь и другие. Но все, что здесь найдет читатель, есть ряд строго исторических, проверенных событий и фактов.
Исторический роман по сущности своей должен не только знакомить, но и научать…
В русской литературе есть великолепная историческая повесть Пушкина «Капитанская дочка», есть яркие, вдохновенные страницы Лажечникова, занимательные хроники Соловьева и более определенные, выпуклые очерки Данилевского, Мордовцева… Есть романтические «Мемуары»… Словом, есть все зачатки будущего исторического романа, который должен скоро народиться.
Чтобы стать наряду с лучшими произведениями этого рода, известными во всемирной литературе, русский исторический роман должен иметь блеск боевой журнальной статьи, силу драмы и убедительность архивного документа…
Я со всей Россией жду нарождения такого отрадного явления.
А пока решаюсь отдать на суд читателей мою скромную историческую хронику, единственное достоинство которой – ее правдивость.
Середина июня 1789 года.
Больше месяца, как императрица с обоими внуками и своей обычной свитой переехала в Царскосельский дворец.
Всего десять часов утра, но во всех жилых помещениях, во дворах между зданиями и в парке кипит жизнь.
Удивительного тут нет ничего: сама хозяйка этого очаровательного уголка встает в шесть часов; погуляв немного в роскошном цветнике, по новому парку в английском вкусе, возвращается на небольшую террасу, которая ведет в длинную колоннадную галерею, и садится на зеленом, обитом сафьяном диванчике, перед таким же столом.
Здесь часа полтора-два пишет и работает Екатерина одна, набрасывая свои «Записки», страницы «Истории Российского государства» или письма к Дидро, Гримму, к мадам Жоффрен, Циммерману, в которых так выливается весь ум, сверкают искры веселья, юмора и вдохновения державной сочинительницы.
После этого еще часа два уходит на работу с дежурными секретарями, тут же принимаются доклады петербургского обер-полицеймейстера.
Затем Екатерина снимает свой гладкий, сидящий немного набекрень утренний чепец, заменяет его другим, украшенным белыми лентами, сидящим более прямо на густых, напудренных волосах. Вместо белого атласного или гродетурового капота она надевает гладкое, тоже атласное, белое платье, поверх которого носит лиловый или вообще темного цвета «молдаван», род казакина. И туалет на весь день готов.
Размеренно, по часам, даже по минутам, идет жизнь в главном дворце, который внушительно темнеет со своими глубокими сводчатыми окнами на свежей зелени старого сада и нового парка…
В новой пристройке, созданной для себя лично Екатериной, и во всех флигелях, службах, конюшнях и караулках от старшего внука, великого князя Александра, до последнего сторожа все подчиняются раз заведенному порядку, отступление от которого допускается лишь по особому разрешению государыни.
Сравнительно меньше движения заметно в помещении, отведенном для генерал-фельдмаршала князя Николая Ивановича Салтыкова, воспитателя великого князя Александра Павловича.
Княгиня Наталья Владимировна появляется из своего будуара только часам к одиннадцати. Но Салтыков по примеру государыни давно на ногах.
В передней у него дожидаются несколько военных с рапортами из Военной коллегии, где по должности своей председательствует князь, затем дежурный от молодых великих князей и два-три просителя.
В гостиной, большой, просторной комнате, выходящей окнами в сад, давно уже отдельно ото всех ждет выхода князя начальник роты, находящейся здесь в карауле, ротмистр конной гвардии, совсем молодой офицер, с виду лет двадцати – двадцати двух, не больше.
Сначала он осторожно, какой-то эластичной, неслышной походкой мерил комнату, лавируя между столами, креслами, диванчиками и столиками, расставленными в комнате. Потом остановился у окна и, жмуря свои большие, черные, бархатистые глаза, стал глядеть в ту сторону, где на солнце сверкала стеклянная стена знаменитой царскосельской галереи.
Ознакомительная версия.
