Из энциклопедического словаря.
Изд. Брокгауза и Ефрона.
Т. XX. СПб., 1897
СТИСЛАВ (христианское имя Константин) ВЛАДИМИРОВИЧ - князь тмутараканский, по прозванию Храбрый или Удалой, сын Владимира Святого от третьей супруги. В 1016 г. он боролся против хазар и помог грекам овладеть Тавридой; в 1022 г. объявил войну касогам, которая окончилась счастливым для него поединком с касожским князем Редедею. В 1023 г. Мстислав собрал подвластных ему касогов и хазар и пошёл на Киев во время отсутствия Ярослава; но киевляне не приняли его.
У Листвена, на берегах реки Руды, произошла битва между Мстиславом и Ярославом, окончившаяся победой Мстислава. Тем не менее Мстислав предоставил великое княжение: Ярославу, а сам ограничился восточной частью тогдашней Руси (на восток от Днепра). В 1031 г. он помогал Ярославу овладеть червенскими городами. Умер в 1036 г., а по другим сведениям - в 1034 г.
По словам летописи, Мстислав никогда не был побеждаем, был милостив к народу, любил дружину и отличался религиозностью. Мстислава называют также первым северским князем вследствие владения им страною по левую сторону Днепра, соответствовавшей Северской земле.
Единственный сын его Евстафий умер в 1033 г.
КНИГА ПЕРВАЯ. ЗЕМЛЯ НЕЗНАЕМАЯ
Антонине Васильевне Тумасовой,
жене и доброму другу.
Див кличет на вершине дерева;
велит послушать земле незнаемой -
Волге, и Поморью, и Посулью, и Сурожу,
и Корсуню, и тебе, тмутараканский идол.
Слово о полку Игореве.
сю ночь на той стороне Днепра небо метало молнии. Были они необычными, подобно летящим огненным каменьям. Перун гремел грозно, проклиная отступников[1]. Языческий Перун злобствовал на крещёную Русь.
В избах и хоромах не спали:
- Озлился Перун, почнёт кидать на Киев, быть пожару, - и тайно зажигали жертвенный огонь. Молились по старине, шептали: - Не по нашему изъявлению, а по княжьему уставу скидывали тебя, боже, в Днепр. Мы же кричали: «Выдыбай, боже!» Но ты уплыл за пороги. Так не гневись же.
Не спалось этой ночью князю Владимиру, сыну Святослава. И не злобствования Перуна тому причина.
Князь не верит Перуну. У Руси теперь новый бог, христианский. Думает князь: каким-то будет нынешний поход? Печенеги сильны, и надо бы успеть перенять их, дать бой, не пустив к Переяславлю.
А тут ещё гложет сердце тайная кручина. Она не покидает его вот уже которое лето. С тех пор, как воротился из Корсуни[2] с молодой женой, почуял неладное. Отдаляются от него сыновья, чужими становятся. Да и были ли близкими? Любил ли он их, трудно ныне сказать. Было много жён. В юношестве из Новгорода ходил походом на скандинавов. Оттуда привёз Олофи. Она была холодная, как лёд её страны. Олофи родила ему сына. Промчалась короткая любовь к Юлии, жене убитого в усобице брата Ярополка. Есть сыновья и от чехини Малфреды и Адели… Потом Анна. От неё Борис да Глеб.
Анна… Раньше мыслил: стану в родство с базилевсами[3] Византии, легче Русь будет держать, ан не так. Ныне годы берут своё.
Годы, годы! С ними прибывает мудрость, но телом человек не тот. Чует Владимир, как подкрадывается к нему старость, точит душу.
Сыновья, дети жён разных. Кто из них Русь будет крепить? И не ошибся ли, посылая на княжение по городам? Может, наберутся силы и, выждав отчей смерти, почнут рвать Русь на уделы?
Который раз вспоминал Владимир, как, собрав сыновей и выделив им столы, наказывал… Да уразумели ли они слово отцовское?
Перед взором старого князя проходили старший из всех тихий Вышеслав, добрый и спокойный Изяслав; тайный плод - замкнутый и раздражительный Святополк[4]. Чей он, брата ли Ярополка или его, Владимира? Поди, теперь разберись. На минуту задержался мыслью на Ярославе. Быть бы ему на столе киевском, но не старший он летами. А мудрый не по годам.
Святослав робок и не твёрд. Слабо будет сидеть на княжении. А Мстислав хоть и молод, да умён и удал. Воин. От деда Святослава много взял и лицом и ухваткой.
На какой-то миг старый Владимир вспомнил отца. Редко доводилось видеть его. Святослав всю жизнь провёл в походах. Ходил на хазар и касогов, бивал гордых греков… Со времени Святослава в краю касожском есть русская земля, княжество Тмутараканское, удел Мстислава[5].
Мысли сызнова перенеслись к утреннему походу. Всё ли учтут воеводы? Достаточно ли припасут съестного?
В оконце забрезжил рассвет. Владимир прислушался, гроза уходила. Реже сверкала молния, глуше гремел гром. Князь поднялся, кликнул спавшего за дверью гридина[6]. Тот принёс одежду.
- Что, Василько, пора в путь?
К рассвету подул ветер с Хазарии, прогнал тучи. Ветер отшелестел листвой, повертелся у княжьих хором да боярских теремов, выстудил избы смердов и успокоился.
Владимир в красном корзно[7] поверх кольчуги, в боевом шишаке[8] стоял посреди двора, дожидаясь, пока слуги подведут коня. Дружина уже выступила. Княжеский двор, привыкший к шумным пирам, звону гуслей, затих. На минуту пожалел, что не довелось перед отъездом увидеть любимую дочь Предславу. Не знала, что случится такое, уехала на богомолье, увезла с собой малолетних Бориса да Глеба.
Гридин Василько подвёл коня, подержал стремя. Владимир уселся в седло, выехал за ворота. На круп лошади от князя следовал Василько. Конь под гридином норовистый, то и дело рвётся вперёд. Василько знай придерживает его. На гридине корзно, только синее, под ним тоже кольчуга. На боку меч обоюдоострый, как и у князя.
Проскакали городом. За валом пыльной дорогой спустились к перевозу. На паром грузились ополченцы. Ими командовал молодой воевода Ян Усмошвец. Русоволосый, без шишака, он стоял у самой воды и спокойно наблюдал, как на паром вступали воины. И столько было в нем уверенности, что Владимир залюбовался им, и на душе стало спокойней. Всходило солнце, чистое, ясное, и Днепр катился плавно, не будоражился волнами. На том берегу вдаль уходила дружина. Владимир сошёл с коня, на поводу повёл к переправе.
Старый перевозчик Чудин, завидев князя, поклонился:
- Удачен будет поход, князь, по всему замечаю. Вишь, как после грозы всё очистилось, и солнце светит ярко.
И, уже обращаясь не то к Владимиру, не то к брату Путяте, стоявшему на пароме, а может быть, и ко всем воинам,закончил:
- Не пускай недруга на Русь!
Дорога то петляет непаханым полем, то свернёт в смешанный лес, чтобы снова вырваться на простор и загулять из стороны в сторону. Экая ширь кругом! Вьётся дорога, и мысли старого Владимира вьются, нанизываются виток на виток. Так года человеческие проходят один за другим и, кажется, канут в вечность. Ан нет, живут в памяти своими делами.
Вот размотался один виток. О чём же? Да это о тех временах, когда он, Владимир, силу телесную чуял. Тогда не томили его частые походы и крепкой была рука, держащая меч…
И нынче князь киевский не жалуется боярам и ближним людям на недуги, однако в стремя вступает не с прежней лёгкостью…
Следом за князем едет верхоконно по трое в ряд дружина старшая: бояре, гридни. За ними молодшая дружина - отроки. Далеко позади растянулись ополченцы: лучники, копейщики, иные с шестопёрами, мечами. Поднялся на рать ремесленный люд. И так не однажды бывало.
Впереди маячат дозорные. Они то скроются, то вновь вынырнут на отдалённых холмах, разбросанных по всему осеннему полю.
Чем ближе Переяславская земля, тем леса реже, местами поле укрывают кустарники да перерезают овраги. Трава начала жухнуть и лист желтеть. Владимир сказал ехавшему рядом воеводе Александру Поповичу:
- Мыслится, Александр, что сей печенежский набег в нынешнее лето последним будет. В зиму откочуют их вежи.
- По снегопутью кони у них негожи. У печенега нет в обычае сено готовить. А много ли конь копытом из-под снега нароет?
- Да, зимой конь у печенега тощий. Куда им до дальних переходов. Надобно крепости ставить на пути печенегов. Срубили Переяславль, добро. Ныне частоколом дорогу на Русь печенегам перекроем, а где и вал насыпем. Худо, что мало городов около Киева. Построим города на Десне, Остру, Суле и Стугне, заселим лучшими мужами. А не упомнишь ли, Александр, как стояли на Трубеже в ту битву? В какое лето то было?
