Несчастный случай на охоте - В. В. Д-ь

Ранним осенним утром 1890 года я сидел на скамейке у Брест-Литовского железнодорожного вокзала вместе со своим приятелем, недавно прибывшим из местечка под Кобрином, чтобы вместе с ним отправиться в командировку до Варшавы. До приезда нашего поезда оставалось еще около двух часов, и, дабы скоротать время, я стал разглядывать окружающий меня пейзаж в надежде увидеть что-то, что могло бы завлечь мое внимание.

После того как я окинул взглядом здание вокзала и несколько клюющих хлеб голубей, я обратил свой взор на небо, пытаясь предугадать какая же сегодня будет погода. Сделать для меня это было достаточно трудно: робкие бледные лучи октябрьского солнца то появлялись, то снова прятались за плотными свинцовыми тучами, тем самым напоминая мне о капризном осеннем ненастье. Все перелетные птицы уже давно улетели туда, где солнце все еще беззаботно светило, поэтому мое бесконечное ожидание не смогли скрасить ни их оживленное чириканье, ни их озорной полет, погружая меня в еще большую тоску и уныние. На какой-то момент я почувствовал себя мышонком, погруженным в лабиринт, из которого не было выхода — настолько невыносимой и неразрешимой казалась мне моя проблема. Постепенно мною овладевала непонятная усталость, глаза мои невольно закрывались и меня медленно начало клонить в сон.

Вдруг яркая мысль, словно молния, мелькнула где-то в моей голове, озарив мое сознание — я вспомнил, что сижу здесь совсем не один, и я вполне мог бы подкинуть интересную тему для разговора своему приятелю, тем самым прогнав бремя скуки, что так тяжело повисло на моих изнуренных плечах. Зная, что мой друг неравнодушен к охоте, я повернулся и спросил его в предвкушении услышать ожидаемый ответ:

— Правда ли, что вы любите охоту, мой милый друг?

После того как своими словами я разорвал цепи тяжелого молчания, в его глазах вспыхнул маленький огонек, а на лице выступила приятная улыбка.

— Ах, — усмехнулся он — конечно! Я обожаю охоту! Что же еще я могу делать в здешних местах? Охота — вот что делает мужчину мужчиной и помогает ему наполнить свою жизнь яркими красками! Да, именно охота!

Разделив его приподнятое настроение, я продолжил:

— В таком случае, будьте добры, поведайте мне какую-нибудь историю, приключившуюся с вами на охоте! Я вас уверяю, что мне бы было крайне интересно вас выслушать!

На какой-то миг моего товарища окутало глубокое раздумье, его взгляд опустился куда-то вниз, он внезапно замолчал и, почесав свой ус, ответил:

— Был в нашем местечке один человек, которого я, пожалуй, никогда не забуду. Звали его Семен Степанович Чапский. Высокий, чуть ли не два метра ростом, крепкий, сильный — словом, настоящий мужик, хотя скорее был он из мещан, если вообще не из обедневшего дворянского рода. Внешность его еще больше подчеркивала его образ — густая серая борода, то тут, то там постепенно покрывающаяся сединой, морщинистый широкий лоб и красноватый курносый нос, что красовался на его загорелом смуглом лице. За его темными взъерошенными волосами скрывались висячие слоновьи уши, а его тонкий насмешливый рот постоянно искривлялся в надменной сатирической улыбке. Могучие руки Семена Чапского больше походили на обезьяньи лапы с ладонями, покрытыми багровыми мозолями и следами от небольших порезов. На его массивных богатырских плечах виднелись неглубокие вмятины, по форме напоминавшие оттиски коромысла, из-за чего многострадальная спина Семена Степановича казалась немного сутулой. Одевался Чапский по-крестьянски — он всегда носил либо свою любимую белую косоворотку, либо темную рубаху из пестряди, а на его лохматой голове красовался черный суконный картуз.

Было у Семена Степановича и собственное небольшое хозяйство, где он с утра до ночи усердно работал, и, несмотря на свой немолодой возраст в 56 лет, работал Чапский за двоих, при этом не нуждаясь в чей-либо помощи. Умел он и овец пасти, и сено косить, и грядки прополоть, и дрова на зиму порубить, к тому же успевал Семен Степанович все это выполнять всего лишь за один день, да и без всяких усилий. Как видите, работник был из него превосходный, потому, когда Семен Степанович завершал выполнение всех своих планов, он мог пойти поработать на кого-то наймом. К слову, однажды мне даже рассказали про него одну удивительную историю: мол, когда у одного барина заболела лошадь, Семен Степанович сказал ему, что он сам готов полезть в плуг и прополоть все поле, если тот будет готов достойно его вознаградить. Сначала, конечно, Чапскому никто не поверил, но, когда барин собственными глазами увидел полностью вспаханный участок, он не на шутку удивился, щедро отблагодарив Семена Степановича весомой суммой и бутылкой дорогого коньяка.

Свободное от работы время Семен Степанович проводил в местных кабаках и тавернах, где он громко беседовал и жарко спорил со своими товарищами. Завсегдатай питейных заведений, именно здесь, за толстыми стенами этой душной тесной комнаты, проявлялись главные черты характера Семена Степановича Чапского. Его неприкрытый азарт, буйство и неистовство часто становились причиной скандалов, драк и ссор после очередной проигранной игры в карты. Казалось, что в тот момент он готов был убить своего неприятеля, разорвать его в клочья! Его голова становилась красной, как помидор, на теле выступали толстые вены, в которых бурлила густая горячая кровь, кривые пальцы тряслись, он поднимал руки и приговаривал: “Ух я тебя, наглеца, сделаю! Ох, тебе-то мало не покажется, подлец!”, пыхтя будто сломанный самовар. Однако, должно быть, самым опасным свойством натуры Чапского была его абсолютная несдержанность и раздражительность — практически в любой ситуации он мог вспыхнуть и взорваться, словно подожженная пороховая бочка, что часто плохо заканчивалось для того, кто осмелился встать у него на пути.

Самой частой жертвой дебошей Семена Степановича Чапского была его жена — Елизавета Михайловна Чапская. Бог знает, что свело ее с таким мятежным и необузданным человеком! Слыхал я, что происхождение Елизаветы Михайловны было весьма неказистым — выросла она в бедной крестьянской семье, и жила бы она себе там долго и счастливо, пока для ее батюшки за горизонтом не замаячила серьезная возможность обогатить свой нищий род. Так, найдя обеспеченного жениха для своей дочери, он выдал молодую семнадцатилетнюю девушку за пятидесятилетнего Семена Степановича.

Поначалу Елизавета Михайловна ни на что не жаловалась — хоть она и не питала никаких чувств к Семену Степановичу, она все же предпочитала сдержанно отвечать на вопросы о своем муже, говоря, что всем довольна и не желает ничего больше.