Моим детям
Ослабленный старостью, покрытый шрамами, я удалился к себе, в деревню Альбу, на маленькой реке Касторе, неподалёку от города Лютеции [1].
Воспоминания эти я желал бы написать для своих ей и внуков. Из них они увидят, что могут не краснеть за своего отца и предка, который не щадил себя в великой борьбе за свободу Галлии.
Я, может быть, стану писать очень подробно, потому что старики любят говорить о своей молодости, а воины любят распространяться о своих подвигах. Но эти подробности не будут лишними, ведь ни внуки, ни даже сыновья мои не могут себе представить, до какой степени изменился весь мир и даже наша маленькая страна с тех пор, как показались в первый раз золотые орлы римских легионов на берегах Сены. Когда я вспоминаю годы своего детства и переношусь потом к людям и предметам, меня окружающим, то мне представляется, что я переселился в заморскую страну и что я пережил десять поколений.
А между тем, мне всего восемьдесят лет, и я здоров телом и душой. Если волосы мои и поседели, то они всё-таки по-прежнему густы, а зубами я могу разгрызть орех. Когда я вспоминаю о прежних битвах, то чувствую, что меч мой трепещет у моего бедра, и мне кажется, что и теперь ещё копьё не было бы слишком тяжело для моей руки.
I. Деревня Альба и река Кастор
Я помню себя маленьким мальчиком на высоком обрывистом берегу реки Кастора, на котором стояли дом и деревня отца.
Дом этот, впоследствии перестроенный моими сыновьями по римскому образцу, но с крутой крышей, походил прежде на большой сарай, крытый соломой. Он состоял из обширной нижней комнаты и верха, что было большой редкостью в то время в наших местах.
Здание было выстроено из толстых брёвен, вкопанных в землю и соединённых балками крест-накрест. Промежутки же между брёвнами были забиты глиной, смешанной с рубленой соломой.
С одной стороны дом был выше, чем с другой. Вследствие этого громадная соломенная кровля имела весьма неровный скат. Издали дом наш с высокими шестами, торчавшими над крышей, походил на быка с поднятым загривком и с изогнутой спиной, по кото рой прогуливались три журавля.
Солома закрывала весь дом, как звериная шкура, и выступала над входной дверью, так что приходилось нагибаться, чтобы войти в дверь.
Отверстия в виде окон разной величины проделывались в различных местах беспорядочно, так как наши предки не имели никакого понятия о равномерности и правильности линий.
Дым от очага проходил в дыру на крыше, но прежде, чем выйти наружу, собирался и пошаливал в комнате, вызывая слёзы в глазах слуг, работавшим около очага.
Пол большой комнаты покрывался вязанками соломы. Днём они служили сиденьем во время разговоров, а ночью из них устраивали постели.
Среди этой первобытной простоты блестели стальные и бронзовые мечи, копья, шлемы и щиты, развешанные по стенам. Кое-где между ними красовались золотые блюда и чаши из золота, янтаря и серебра, всё это была военная добыча отца и деда.
В большом дубовом сундуке, покрытом щетинистой шкурой кабана, хранились другие сокровища: кувшины и кубки, украшенные драгоценными камнями, раскрашенные глиняные вазы, наполненные золотыми, серебряными и бронзовыми монетами.
Верх предназначался для моей матери. Там было заметно больше роскоши и порядка, чем в остальном доме. Там стояла большая дубовая резная кровать к деревянные, очень изящной формы стулья, на полу лежали разноцветные шерстяные ковры, а стены были обиты клетчатой и вышитой тканью.
Всё, что отец мой мог приобретать из редких и драгоценных предметов во время походов и торговых сношений с паризами Лютеции, всё это он приобретал для помещения моей матери: драгоценные ожерелья, браслеты, тончайшие полотняные и шерстяные ткани и прочее.
Однажды в стычке с германцами он увидел в толпе начальника в золотом ожерелье с янтарём, окружённым маленькими, сверкавшими, как солнце камешками.
«Вот пойдёт-то Эпониме!» — подумал он.
С этою мыслью он бросился на германца и через несколько минут вернулся с ожерельем, с головой воина и с огромным рубцом поперёк лица. Ожерелье досталось на долю моей матери, а рана и голова на его долю.
Вы спросите, зачем ему нужна была голова?
Дверь нашего дома была украшена черепами и скелетами медведей, волков, зубров и оленей, убитых на охоте, и черепами воинов, убитых на войне... Чем более было черепов на воткнутых палках, тем большим уважением проникался гость, входя в дом: он понимал, что входит в дом великого воина, славного своими подвигами. Хроника наших побед изображалась таким образом на фасаде нашего дома, оберегаемого богами. Римляне высекали на мраморе и на бронзе надписи для потомства, а надписями галлов были эти черепа.
Под открытое небо выставлялись только головы Простых воинов; головы же начальников пользовались большим почётом. Их вываривали, чтобы очистить от мяса и кожи, и череп тщательно отполировывался, натирался драгоценной мазью, завёртывался в богатую материю и укладывался в сундук.
Такие черепа считались сокровищем. Их доставали только в торжественные дни и показывали знатным Гостям, причём хозяин рассказывал обыкновенно, при Каких обстоятельствах голова была снесена одним Взмахом меча с могучих плеч.
Вокруг дома и сада, окружённого высокой изгородью из чёрного терновника и жимолости, стояли хижины; одни из них походили на наш дом, но только были поменьше, и предназначались для воинов, а другие, похуже — для свободных землепашцев или для рабов. Среди них встречались просто сараи из неотёсанных брёвен и хижины, покрытые соломой, спускавшейся до самой земли, и такие низенькие, что попасть в них можно было только на четвереньках; были жилища и из тростника, связанного наверху, сплошь покрытые соломой, круглые, как ульи; встречались и просто зелёные шалаши, навесы на четырёх столбах. И каждую хижину с огородом окружала живая изгородь.
Такова была наша деревня Альба. Как она с тех пор изменилась!
Деревня была обнесена частоколом с воротами, запиравшимися деревянным засовом. Такого засова было достаточно, чтобы уберечься от дневного внезапного вторжения.
Ночью же деревню оберегали громадные собаки, такие злые и дикие, что сами мы с трудом отличали их от волков. Кроме того её оберегали полудикие кабаны, которые ходили всю ночь и, хрюкая, рыли землю. Несчастного вора, которому бы удалось перелезть через частокол, собаки разорвали бы на части, а кабаны не оставили бы от него и следа.
Кругом нашей деревни стояли дремучие леса: вековые дубы, громаднейшие буки, берёзы с серебристой корой, сосны невероятной вышины. Деревья росли непроницаемой массой, сквозь которую с трудом пробивались солнечные лучи. Ветки плюща, толщиной с руку, плети жимолости, дикого винограда тянулись с одного дерева до другого. Белый и чёрный терновник, шиповник с колючками на стволах, остролист с цепки ми листьями возвышались выше роста
