— И у вас? — Искренне удивился Гришан. — Это здесь от них жизни нет, а в Москве-то…
— У нас ясное дело — Университет. А тут-то чего? — в свою очередь не понял Потемкин.
— А здесь, мил друг, столица, двор, гвардия. Смекаешь? Житья никакого от них нет. Пол Пруссии у наших ног, а дома… Как великий князь подрос, все замечать стали. Ему, слышь, наша гвардия не по нутру, он своих из Голштингии привез.
— Голштинии, — поправил Потемкин.
— Один черт, — кивнул Гришан. — Мало что собственные войска держит, еще и в лейб-гвардию пихает офицеров из немцев. Нашим мест не достается. С ними не сладишь. «Почему носок не тянешь? Почему сапоги не чищены? Почему морда рязанская?» Только и знают, что в зубы тыкать.
— А кто такой Шванвич? — Спросил Потемкин.
— Он у великого князя служит в голштинской роте капралом. Мы с ними много раз схлестывались. Навешаем им, чтоб не строили из себя хозяев. Теперь вот моя очередь была. Сил нет, какие сволочи. Им против нашего вдвое платят и жалованья не задерживают. А мы скоро с голоду дохнуть начнем. Прикинь, с самого начала войны не плачено. Что из имений пришлют, на том и спасибо. А у нас четверых не густо, шиш и тот без родительского благословения. Сиди кукуй.
— А что же императрица, разве не видит?
— Нашел надежу, — хмыкнул Орлов. — Матушка Елисавет великого князя не жалует, а все ж он у нее один наследник.
К ним подсел стройный сероглазый преображенец. Гришан пожал ему руку.
— Павел Пассек. Знакомьтесь. Мой тезка, — отрекомендовал Грица Орлов и добавил с некоторой гордостью, — бывший студент.
— Очень приятно, — улыбнулся преображенец. — Где думаете служить?
— Записан в конную гвардию.
— Прошу прощенья. — Пассек снова улыбнулся, но глаза его оставались внимательными и цепкими. — Гришан, на пару слов.
Орлов сделал недовольное лицо и встал. Они с Пассеком отошли чуть в сторону, где за гомоном посетителей Потемкин ничего не мог расслышать. Он видел, как оба офицера отчаянно зажестикулировали, временами бросая на него короткие взгляды. Наконец, Орлов зло махнул на товарища рукой и вернулся.
— Боятся, — буркнул он. — А чего боятся, сами не знают. Теперь, как канцлера Бестужева взяли, так все боятся.
Потемкин не стал углубляться в скользкую тему.
В это время на другом конце стола разрыдался совсем пьяный капитан.
— Жизнь моя постылая! Совсем мочи нет! Не женитесь, братцы, не женитесь! — завыл он, положив на руки растрепанную русую голову.
— Кто это? — Спросил Гриц.
— Князь Дашков. Славный малый. Эй, кто там! Приведите его в чувства!
Несколько офицеров поднялись и повели упившегося князя к выходу.
Вдруг из наименее освещенного угла раздался громкий внятный крик.
— Господа! Здоровье государыни Елизаветы Петровны! Виват!
— Виват!!! — Повскакали все с мест. — Виват Елисавет! — многие выхватили шпаги и потрясали ими в воздухе.
Порыв был настолько единым, что он поднял даже не очень склонного к участию в радостных кликах толпы Потемкина. Гришан тоже заорал во все горло.
— Виват его императорскому высочеству великому князю Петру Федоровичу! — крикнул все тот же зычный внятный голос.
— Виват! — Подхватило несколько голосов.
Остальные офицеры спокойно сели.
— Виват ее императорское высочество великая княгиня Екатерина Алексеевна!
На этот раз хор был дружнее, но явно не добирал до первого взрыва. Потемкин, слышавший о великой княгине только хорошее, хотел было присоединиться, но Орлов наступил ему под столом на ногу.
— Цыц. Не ори, балбес. В Тайную канцелярию захотел? Ведь это людишек примечают.
— Каких людишек? — Не понял Гриц.
— А любых. Пойдем-ка лучше отсюда, — посерьезнел Орлов.
На улице было уже темно. С неба что-то сеяло и сеяло.
— Мокросит, — сказал Гришан, втягивая голову в плечи и поднимая воротник мундира. — Ты где остановился?
— Да в общем-то нигде, — развел руками Потемкин.
— Ладно. Пойдем пока к нам, а там видно будет.
* * *
Орловы жили на Малой Морской улице, недалеко от набережной, снимая несколько комнат на втором этаже у небогатой капитанской вдовы. Неприязнь к казарменной жизни была их фамильной чертой, и Потемкин, едва переступив порог, сразу понял, в чем она выражалась. Такого свинарника он еще никогда не видел. Дырявый чайник соседствовал с не менее дырявыми сапогами, штаны, рубахи, оружие и форменные треуголки лежали где угодно, только не на своем месте, и отыскать их в нужный момент не было никакой возможности.
Навстречу им встал заспанный парень примерно одного возраста с Грицем и, насмешливо оглядев грязный мундир брата, заявил:
— Вот тебе Иван-то сейчас холку начистит, полуночник чертов! Кого это ты притащил?
— Это мое дело, — огрызнулся Гришан. — Согрей, Федька, чай, мы назяблись.
— Чайник дырявый, — флегматично заметил нерадушный хозяин и поплелся восвояси.
— Это кто там? Гришка что ли явился? — Раздался громкий повелительный голос. — Где шлялся?
— Вам лишь бы орать! — Рявкнул спутник Потемкина. — А то, что брату вашему голштинцы чуть мозги не вышибли, это вас не касается?
— А ты не шляйся, где голшинцы, — язвительно заметил другой рослый детина, выходя из комнаты. — Это еще кто? — он указал на Потемкина.
— Пока с нами поживет, а ты, Алехан, заткнись. А то понял? — Григорий показал брату увесистый кулак.
— Мне что? — Пожал плечами Алексей. — Где он только спать будет?
— Без тебя разберусь.
— Да ради Бога.
Григория в доме считали не то чтобы сумасшедшим, а так с придурью. Он таскал на квартиру то собак, то кошек. Раз поздней осенью привел с угла тощую непотребную девку, у которой зуб на зуб не попадал от холода, напоил кипятком, чая все равно не было, дал отогреться и отпустил. Просто так. После этого даже Иван перестал срываться на него и только мрачно сказал Алексею, что, будь у них деньги, он бы обязательно сводил Гришана к доктору на предмет головы.
К Потемкину тоже отнеслись, как к очередной Гришкиной придури, и особенно не возражали.
— Пусть спит. Места что ли жалко? — Иван отбросил адрес-календарь за позапрошлый год в угол. — Ну. Все что ли дома? Тушите свет, вражьи дети. — Он душераздирающе зевнул и в дому воцарилась тишина.
* * *
На следующий день Потемкин получил место в полку Конной гвардии.
— Служить будите пока без жалования, — сказал бывшему студенту косоглазый канцелярист в валенках вместо сапог. В канцелярии из-под пола сильно дуло.
— Как без жалования? — Возмутился было Гриц.
— А так, из чести, — обиделся канцелярист. — Должности с жалованием пока нет. Будет, тотчас произведем. Да не тужи ты, — смягчился он, — все равно никому не платят. Денег в казне нет. Война. А там, глядишь, мир подпишут, контрибуцию выплатят — разживемся. Может помрет кто, или в отставку уйдет, будет тебе место.
Потемкин, понурившись, вышел на широкий, разбитый бесконечными экзерцициями двор.
— Без жалования?! Они что с ума посходили? — Вопил вечером Гришан.
— Ты ему сколько дал? — Осведомился Алексей.
— Я? Чего? — Не понял Потемкин.
— Денег, я говорю, сколько сунул?
Новоявленный конногвардеец молчал.
— Ну и расплачивайся за собственное жлобство, — поджал тонкие губы Федька.
— Что вы к нему пристали? Он не догадался небось, — заступился Иван. — Не догадался ведь, дубина?
Потемкин помотал головой.
— Догадался и деньги у меня были. Не решился я, подумал, вдруг выгонит…
Дружный хохот покрыл его последние слова.
— Я вижу, ты такой же малость свихнутый, как наш Гришка, — подытожил Иван. — Оставайся пока у нас. С хозяйкой этот вот, — он указал на Григория, — договорится. Если тебе жалования не положили, то места в казарме тем более не дадут. Не гнать же тебя.
— На что же вы живете, если ни шиша не платят и из дому не шлют? — Спросил растерянный Потемкин у явно не слишком угнетенного безденежьем Гришана.
Тот нагло ухмыльнулся.
— А так, на что Бог пошлет. Вот сегодня посмотришь.
Ближе к ночи на квартиру Орловых стали съезжаться другие офицеры. Их набралось человек двадцать. Приехал знакомый Павел Пассек, сержант Барятинский, трезвый и вежливый князь Дашков.
Они вытащили на середину комнаты большой стол, покрытый синим заляпанным сукном, зажгли сальные свечи в грязных медных шандалах. Алексей метал банк. Карты легко разлетались в разные углы стола, за которым восседали бледные сосредоточенные гости. Потемкин поразился редкой ловкости, с которой работали длинные сильные пальцы Алехана. Видимо, товарищи чрезвычайно уважали его в вопросах игры, а он держался с видом большого барина, одним взглядом направляющего ход дворцового приема.
