Вздохнул посадник. Тяжело вздохнул. Хороший денек нынче Даждьбоже послал. В такой день и помирать не хочется.
– Болярин, – услышал посадник.
Обернулся.
Ратник молодой, только усишки пробиваться начали, его зовет да на переправу рукой указывает.
Взглянул посадник, а на переправе человек. Не воин. Обычный огнищанин. Свой. Древлянский. Бредет по пояс в воде, а сам руками размахивает. Дескать, не стреляйте за ради Покровителя.
– Не стрелять! – крикнул посадник, чтоб лучники слышали.
Обрадовался огнищанин. Понял, что не падет от древлянской стрелы. Быстрей через реку побрел. Выбрался на берег. Голос подал:
– Православные!24 Отворите! Впустите за ради Даждьбога! У меня к вам слово есть! – и кулаком по дубовым воротам.
– Впустите! – кричит посадник, спускаясь со стены.
Гладко по смазанным коровьим маслом проушинам скользят запоры. Приоткрываются тяжелые ворота, и огнищанин втискивается в узкий проход.
– Кто таков? – спрашивает подоспевший посадник.
– Вязгой меня люди добрые нарекли, – отвечает огнищанин.
– С чем пришел, Вязга?
– Со словом от Ингваря. От болярина его Асмуды. Переговорщик я.
– Ну, и чего этот Муда хочет? – не сдержал улыбки посадник.
– Знамо что, – отвечает переговорщик. – Хочет, чтоб ты, болярин, Малин-град сдал…
– А за это он мне благодар с княжьего плеча. Злато и рухлядь разную? – снова улыбнулся посадник, дескать, знаем мы полянские посулы.
– Нет, болярин, – покачал головой Вязга. – За это он тебе и людям твоим жизнь оставит. Ежели, конечно, стремя Ингвареву коню поцелуешь, да с ним супротив Коростеня выступишь.
Зашумели недовольно люди вокруг. Но остановил их посадник, руку вверх поднял.
– Ну, а ежели откажемся мы? – спросил он переговорщика.
– Тогда их Перун покарает вас. Стрелы свои огненные на Малин пустит.
Еще сильнее завозмущались люди. Где это видано, чтоб на земле Даждьбога Перун Полянский свои порядки наводил, да еще стрелами грозился?
– Ну, а ты сам что скажешь? – спросил Вязгу посадник.
– А по мне, так остался бы я с вами, – ответил огнищанин, – да показал бы ворогам, чего стоит древлянин супротив полянина.
– Так оставайся, – посадник повел рукой, точно приглашая. – За чем же дело стало?
– Не могу, – тяжко вздохнул Вязга. – Там, – махнул он рукой в сторону реки, – жена моя, да две дочери. Асмуд сказал, что коли не вернусь с ответом от тебя, он их на потеху воев своих отдаст. А потом на лоскуты порежет. Рад бы остаться, – махнул рукой переговорщик, – только Недоля мне нынче выпала.
– Ясно, – посадник поправил меч, висевший на поясе.
– Ну, так что мне Ингварю сказать? – спросил огнищанин.
– А то сам не знаешь? – ответил посадник и улыбнулся хитро.
– Знаю, – улыбнулся в ответ Вязга.
Постоял. Потоптался.
– Ну, так пойду я?
– Ступай.
Скрипнули надрывно ворота, и переговорщик вышел из града.
Уже на середине реки Вязга обернулся. Посмотрел на стены Малина-града, увидел в одной из бойниц посадника, рукой ему помахал.
– Помогай вам Боже, – прошептал и дальше пошел.
– И что они сказали? – спросил его Асмуд, когда он, мокрый, выбрался на берег.
– Сказали, чтоб шли вы к Марениной Матери, – ответил Вязга.
– Так, значит? – дернул себя за усы воевода. – А ты им про стрелы Перуновы говорил?
– Говорил.
– А они?
– Велели, чтоб вы эти стрелы себе в задницу засунули.
– Значит, сами не сдадут град?
– Не сдадут.
– Тогда, – старый варяг повернулся и решительным шагом направился к становищу, – пускай на себя пеняют.
– Конунг! – позвал ярл, подходя к шатру.
– Сколько раз тебе говорить? Не называй меня конунгом, – показался Игорь из шатра.
Отмахнулся от этих слов варяг, как от мухи кусучей:
– Пора, конунг. Не хотят они по-доброму. Будем по-злому. Вели, чтоб горшки к приспособе тащили.
Бережно, точно величайшую драгоценность, несли варяги два больших кувшина. На каждый по четыре воина.
– Ох, и чудные эти ромеи25, – оскалился один из воинов, обнажив почерневшие от времени зубы. – Что за смешные горшки? Дно вострое, поставь – упадут.
– Ты осторожней с ними, Айвор, – прикрикнул на него по-свейски Егри. – Или забыл, как от этих горшков прошлым летом наши драккары полыхали? Смотри, не оступись, а то раньше времени в Вальхаллу все отправимся.
– А я что? – сразу посерьезнел Айвор. – Я ничего. Уж и сказать ничего нельзя?
– Отчего ж нельзя? – опасливо покосился на свою ношу Егри. – Ты только не забывай под ноги смотреть.
Наконец, варяги донесли свою ношу на кручу. Здесь уже суетились воины. Прилаживали дубовый брус к раме, притягивали его крепким вервьем к станине.
– Вот сюда, на песок горшки цареградские кладите. Да аккуратней, не кокните, – велел носильщикам Асмуд. – Окатыш нашли? – спросил он у подбежавшего воина.
– Да, ярл, – ответил тот, – несут уже.
Через некоторое время из леса появилось еще четверо. Эти несли большой камень округлой формы.
– Что так долго? – заругался на них старый варяг.
– Прости, ярл, долго подходящий окатыш найти не могли.
– По весу-то подходит?
– Должно быть, да.
– Ладно. Привязывайте.
Воины привязали окатыш к концу соснового ствола. Затем подняли ствол, просунули его в раму и уложили на станину.
– Айвор, – позвал ярл, – ты у нас лучший лучник, тебе и на цель наводить.
– Хорошо, ярл, – откликнулся чернозубый, – только попервости оперение на ствол присобачить надо.
– Тащу уже, – кто-то из воинов принес три оструганных доски и вставил их в пазы на конце ствола.
Теперь сосновый ствол стал окончательно похож на огромную стрелу с окатышем вместо наконечника и струганными досками вместо перьев.
А сама приспособа превратилась в большущий лук, накрепко приделанный к тяжелой станине.
– Давай, – Асмуд хлопнул по плечу Айвору своей тяжелой ручищей. – Наводи. Нужно, чтоб стрела точно над градом прошла.
– Левей давайте, – распоряжался Айвор, довольный тем, что сейчас все выполняли его веление. – Еще чуть… Ты куда дергаешь! – заорал он на чрезмерно усердного десятского.
– Я стараюсь… – смутился Егри.
– Ты всю наводку сбил! Теперь правей давайте. Еще… так… еще… Хорош! А-а-га-а… – Айвор приложился щекой к стреле и зажмурил один глаз. – Вот так, ярл, я думаю, в самый раз будет. Крепи! – крикнул он воинам.
Те быстро загнали под колеса деревянные клинья, а канаты, привязанные к раме, натянув, привязали к деревьям.
– Крепко? – спросил Асмуд.
– Крепче не бывает, – ответил Егри.
– Тогда тетиву натягивать надо.
Самый крепкий канат привязали к середине тетивы, обмотали вокруг ошкуренного ствола векового дуба, стоящего рядом с задним торцом приспособы. Полили, для пущей гладкости, ствол водой и принялись натягивать тетиву.
– И… раз, и… раз, – считал Егри, и четыре десятка воинов, повинуясь его командам, изо всех сил тянули за вервье.
Вначале неохотно, но потом все легче дубовый брус начал выгибаться дугой.
– И… раз… – упираются ноги в торчащие корни. – И… раз… – трещат от напряжения жилы. – И… раз… – скрипят зубы. – И… раз…
– Только бы брус выдержал, – шепчет Асмуд. – Только бы выдержал…
Выдержал брус. Что ему, дубовому, сделается. И вервье не порвалось. И канаты не лопнули.
– Хорош! – крикнул Айвор. – Вяжи!
Привязали конец за дальнее дерево. Звенят канаты. Как струны звенят. Хоть плясовую на них играй. Только кто теперь плясать-то вздумает?
Под вервье колоду поставили.
– Готово, ярл, – сказал Айвор. – Стрелять можно.
– Погоди, конунг должен подойти, – ответил Асмуд, а сам подумал:
– И где его только носит? Или опять задремал?
– Вон он. Едет.
И верно. Игорь уже подъезжал на своем коне…
Подъехал…
Спешился…
Поближе подошел. С опаской оглядел взведенную приспособу.
– Пробная? – спросил, кивнув на стрелу.
– Пробная, конунг, – сказал старый варяг.
– Ну, давай, – сказал каган и подальше отошел.
Старый варяг привычно закинул усы за плечо, подошел к колоде, поплевал на ладони, словно и не воин вовсе, а обычный плотник. Размахнулся своим боевым топором и со всего маху рубанул по вервью.
Со звоном лопнула натянутая струна. С шумом выпрямился дубовый брус. Ушла стрела в небушко…
– Раз… два… три… – загибал пальцы старый варяг, отсчитывая ее полет…
– Что они там, уснули, что ли? – переживал посадник. – Отчего на штурм не идут?
Он стоял на стене. Вглядывался в бор на том берегу. Все пытался рассмотреть там что-то. Пытался понять, что затеяли вороги.
– А может они это… – сказал молодой ратник, стоящий рядом.
– Что?
– Это… обратно повернули. А?
