Рамзес надеялся, что монарх примет писцов в покоях, но ожидания его не оправдались: Сети ограничился тем, что появился у раскрытого окна дворца, выходившего на главный двор, где все они собрались, и произнес краткую речь, еще раз напоминая им о широте их обязанностей и мере ответственности.
Как при таком раскладе можно было надеяться переговорить с ним с глазу на глаз? Иногда правитель спускался на несколько минут к своим подданным и приветствовал наиболее блистательных из них. Рамзес же не только отлично справился с работой, но и был единственным, кто разгадал загадку воскрешенной дощечки для письма; так что он рассчитывал встретиться с отцом и возмутиться его молчанием. Если ему надлежало покинуть Мемфис и согласиться на незаметную роль провинциального писаря, он желал, чтобы подобный приказ отдал ему сам фараон, а не кто-либо другой.
Царские писари, члены их семей и непременная светская публика, не пропускавшая ни одного приема такого уровня, пили, ели и вели пустые разговоры. Рамзес отведал вина оазисов, затем крепкого пива; опустошив свой кубок, он заметил одну пару, сидевшую на каменной скамье в тени беседки.
Это были его брат Шенар и красавица Исет.
Рамзес направился к ним решительным шагом.
— Не кажется ли тебе, моя милая, что пора бы уже сделать окончательный выбор?
Красавица вздрогнула от неожиданности, Шенар же оставался невозмутимым.
— Нельзя быть таким невежливым, милый брат; неужели я не могу провести несколько отрадных минут в обществе прелестной дамы?
— О да, прелестей у нее не отнимать!
— Это уже грубость.
Вся зардевшись, красавица Исет, упорхнула, оставив двух братьев наедине.
— Ты становишься невыносимым, Рамзес. Ты забыл, что твое место давно уже не здесь?
— Разве я не царский писец?
— Пустое бахвальство! Ты не получишь никакого поста без моего на то согласия.
— Твой друг Сари меня уже предупредил.
— Мой друг… Скорее твой! Он попытался уберечь тебя от очередного неверного шага.
— Не приближайся больше к этой женщине.
— Ты смеешь угрожать мне?!
— Если я в твоих глазах ничего не значу, что я теряю?
Шенар прервал поединок; он опять заговорил своим елейным голосом:
— Ты прав, женщина должна быть верной. Пусть она сама сделает выбор, ты согласен?
— Хорошо.
— Что ж, развлекайся, раз пришел.
— Когда будет говорить правитель?
— А… ты не знаешь! Фараон сейчас на Севере; он поручил мне поздравить царских писцов вместо него. Твой успех заслуживает отдельной награды — охоты в пустыне.
Шенар удалился.
Раздосадованный, Рамзес залпом опустошил кубок с вином. Итак, он больше не увидит своего отца; Шенар заставил его раскрыться, чтобы тем больше унизить его. Увлекшись вином больше, чем следовало, Рамзес не захотел присоединиться ни к одной из небольших групп пустословов, никчемные разговоры которых бесили его. Изрядно выпивший, он, проходя, задел одного элегантно одетого писца.
— Рамзес! Как я рад вновь тебя встретить!
— Аша… ты еще в Мемфисе?
— Я отправляюсь завтра на Север; ты разве не знаешь главную новость? Троянская война принимает решительный оборот. Греческие варвары не захотели отказаться от покорения Приама; говорят, будто Ахилл убил Гектора; первая моя миссия в этой временной армии будет состоять в том, чтобы подтвердить или опровергнуть этот факт. А ты… скоро займешься обязанностями высокопоставленного сановника?
— Пока не знаю.
— Твой недавний успех достоин наивысшей похвалы и вызывает зависть.
— Думаю, я к этому привыкну.
— А ты не думал отправиться за границу? О, извини! Я забыл, что ты скоро женишься. Я, к сожалению, не смогу присутствовать на твоей свадьбе, но сердцем буду с тобой.
Какой-то посол взял Ашу за рукав и отвел в сторону; миссия дипломата, подающего большие надежды, уже началась.
Рамзес почувствовал, как пьяный дух отравляет его сознание; он походил на сломанное весло, на жилище с шатающимися стенами. В ярости он отшвырнул кубок, поклявшись себе, что никогда больше не опустится до такого состояния.
Большая группа охотников на заре отправились в западные пустыни. Рамзес оставил свою собаку Амени, решившему прояснить загадку подпорченных чернильных палочек. Весь день он расспрашивал ответственных за изготовление этого материала, чтобы отыскать след, ведущий к виновному в этой оплошности.
Шенар, восседая на своем переносном троне, приветствовал отправляющихся на охоту, в которой сам не участвовал, ограничиваясь лишь пожеланиями удачи смельчакам, которые должны были возвратиться с добычей.
Сидя в легкой повозке, управляемой солдатом, Рамзес, возглавлявший процессию, рад был вновь встретиться с пустыней. Ибисы, антилопы бубал, ориксы, леопарды, львы, пантеры, страусы, газели, гиены, зайцы, лисы… Пустыня жила своей насыщенной жизнью, изредка нарушаемой лишь вторжениями человека.
Главный охотник никогда не полагался на волю случая, хорошо выдрессированные собаки следовали за повозками, некоторые из которых были нагружены припасами и бурдюками с прохладной водой. Не забыли взять и шатры на случай, если погоня за каким-нибудь соблазнительным экземпляром затянется до ночи. Охотники готовили лассо, новые луки и несметное количество стрел.
— Что ты предпочитаешь, — спросил возница, — убить или поймать?
— Поймать, — ответил Рамзес.
— Тогда используй лассо, а я возьму лук. Убивают для того, чтобы выжить; никто от этого не уйдет. Я знаю, кто ты, сын Сети; но перед лицом опасности мы равны.
— Не совсем так.
— Ты думаешь, что стоишь выше?
— Это ты выше, потому что опытнее; для меня это первая охота.
Ветеран пожал плечами.
— Кончай разговоры. Смотри в оба и предупреди меня, если заметишь какую-нибудь живность.
Ни испуганная лиса, ни тушканчик не привлекли внимания бывалого охотника, оставившего столь незначительную добычу другим экипажам; вскоре плотная группа охотников рассеялась.
Царевич заметил стадо газелей.
— Замечательно! — воскликнул его спутник, пустившись за ними в погоню.
Три из них, то ли старые, то ли больные, отстали от стада и нырнули в пересыхающее русло реки, петлявшее между скалистых берегов.
Повозка остановилась.
— Дальше пешком.
— Почему?
— Почва слишком неровная, колеса сломаются.
— Но газели убегут от нас!
— Не думаю; я знаю эту местность. Они укроются в небольшом гроте, где мы их и настигнем.
Они отправились в путь и шли три часа кряду, увлеченные лишь своей целью, не замечая тяжести оружия и припасов. Когда жара стала невыносимой, они остановились в тени каменного уступа, поросшего колючками, чтобы передохнуть.
— Устал?
— Нет.
— Что ж, у тебя есть чувство пустыни; либо она подкашивает тебя, либо дает силы, которые восстанавливаются при соприкосновении с обжигающим песком.
Каменные обломки оторвались от скального массива и, прокатившись по склонам вади, рухнули на дно пересохшего русла, усыпанное щебнем. Невозможно представить себе, как посреди этой выжженной солнцем красной бесплодной земли мог пробегать поток живительной влаги, по берегам которого лежали прежде сады и возделанные поля. Пустыня представляла собой другой мир в самом сердце пространства людей. Рамзес испытал, насколько ненадежно было его существование, и в то же время власть, которую могло сообщить окружающее душе молчаливого. Бог создал пустыню, чтобы человек научился молчать и слышать голос тайного огня.
Ветеран проверил стрелы с кремневыми наконечниками; два ребра, прилаженные с другого конца к округлому стволу, служили противовесом.
— Эти — не самые лучшие, но для нас сгодятся.
— Грот еще далеко?
— Еще час пути; ты готов идти дальше?
— В дорогу.
Ни змеи, ни скорпиона… Ни одно живое существо, казалось, не знало этой пустынной земли. Конечно, все живое пряталось в песке или под камнями, ожидая вечерней прохлады, чтобы показаться на поверхности.
— У меня что-то левая нога заныла, — пожаловался спутник Рамзеса, — старая рана не дает покоя. Надо бы остановиться, передохнуть.
Но и когда наступила ночь, боль несчастного так и не утихла.
— Поспи, — посоветовал он Рамзесу, — боль не даст мне уснуть. Если вдруг мне захочется спать, я тебя предупрежу.
Сначала что-то ласково коснулось его, потом обожгло. Солнце на рассвете лишь сначала было нежным: выйдя победителем из сражения с силами тьмы и драконом, пожирающим жизнь, оно заявляло о своей победе с такой силой, что человек спешил укрыться от палящих лучей.
Рамзес очнулся.
Его спутник исчез. Царевич был один, без припасов и оружия, в нескольких часах ходьбы от того места, где охотники рассеялись, каждый выбрав свой маршрут. Не теряя времени, он двинулся в путь ровным шагом, позволяющим беречь силы.
Охотник бросил его, полагая, что молодой спутник не выдержит такого длительного перехода. Кому он подчинялся, кто был зачинщиком этой ловушки, которая должна была обратить умышленное убийство в несчастный случай на охоте? Все знали об азартности юноши; бросившись в погоню за добычей, Рамзес мог забыть об осторожности и слишком удалиться в пустыню.
