в Булгар была последней. Решение Эйрика отныне считать себя независимым владыкой, горячо поддержанное и мерей, и мерянской русью, нарушило «торговый мир» с Хольмгардом, но на жизни в Мерямаа это пока никак не сказывалось. Если Эйрику удастся отстоять свою независимость перед Ингваром, будет заключен новый договор. Но какой? Когда? Минувшим летом Ингвар должен был отправиться с войском на Греческое царство, но чем завершился этот поход, принес он Ингвару славу или гибель, пока никто на севере не знал.
До самой ночи дом Арнора гудел, как пчелиное дупло. Это было старое, весьма обширное сооружение, неоднократно перестроенное разными поколениями владельцев и принявшее в итоге весьма причудливые очертания. Длинные сени шли вдоль стены теплого покоя, в середине располагался сам большой покой с выложенным камнем длинным высоким очагом, позади него еще один – спальный, и еще два, пристроенные с разных сторон – где нашлось место во дворе при жизни старого Дага. В очаге большого покоя горел огонь, и дым поднимался к высокой кровле; здесь же под началом хозяйки, госпожи Снефрид, варили кашу и жарили мясо, пекли блины и лепешки на глиняных сковородах. Во дворе ощипывали уток и опаливали боровка. Всем нашлось занятие – и двумя хозяйским дочерям, и племянницам, и невестке, и служанкам-мерянкам.
Занятая делом, Хельга ловила обрывки разговора отца с его братом Вигниром и с вождями хольмгардской дружины, которых Арнор по старой дружбе пригласил к себе за стол. Старшие из них еще помнили те давние времена, когда в этом доме их встречала сначала первая жена старого Дага – ладожанка Финна, потом вторая – мерянка Ошалче, подававшая им, по обычаю своего родного края, лепешки и кусочки сыра с мерянской медовухой – пуре. Теперь же хозяйка, госпожа Снефрид, снова обращал к ним приветствие на языке руси и подавала гостям рог, призывая на них благословение варяжских богов.
Все это были люди давно знакомые, ссора вождей не могла сделать их врагами, и теперь они оживленно толковали о делах своих владык, как о своих собственных. Хольмгардские русы досадовали, что из-за гордости Эйрика «торговый мир» разорван, но понимали, почему он так поступил.
– Как будто мы очень рады, что у нас больше нет конунга, а если есть, то где-то за два месяца пути! – ворчал Регинмод по прозвищу Залив, старший над торговыми людьми из Хольмгарда.
Это был мужчина на пятом десятке, с грубоватыми чертами лица и крупными продольными морщинами на лбу. Светло-рыжие волосы у него стояли торчком, как ежиные иголки, одного из верхних передних зубов не хватало, что в сочетании с суровым взглядом серых глаз придавало ему вид человека, немало повидавшего, каким он и был на самом деле.
– Мы сами уже три зимы живем так, будто Хольмгард теперь платит дань Кёнугарду! – продолжал он. – Я вот надеялся, ты, Арни, меня порадуешь, скажешь, что наш новый конунг вернулся в Хольмгард…
– А он вон куда штевень повернул – на греков! – засмеялся его товарищ Финни Крылатый, но смех его был вызван скорее несуразностью, в его глазах, такого решения, чем радостью.
Финни был из купцов самым старшим по годам – его борода совсем поседела, но глаза оставались молодыми, зубы были целы. В левом ухе он носил серебряное колечко, как и мерянские русы.
– Без нас! – разочарованно воскликнул их младший товарищ, Гарди Кузнец. – Если ему повезет, он возьмет такую добычу, что станет богат, как старый тролль! Как Хельги Хитрый! Как думаешь, Арнор, греки ведь обросли новой шерстью за тридцать лет, с тех пор как Хельги Хитрый у них побывал?
После лета в жарких краях лицо Гарди приобрело бронзовый загар, как и других путников, светло-рыжие волосы выгорели, серо-голубые глаза на смуглом лице блестели, как стеклянные бусины, а зубы в улыбке казались белее снега. В юности Гарди был недурен собой, но однажды в Булгаре переболел той хворью, от которой по всему телу вспухают гнойные пузыри; ему повезло, что он выжил и не ослеп, но от пузырей на лице остались мелкие рубцы.
– Вы что-нибудь в Булгаре слышали об этой войне? – спросил Арнор. – Что там у греков происходит?
Как и его отец, ныне покойный Даг, Арнор Камень был хёвдингом Силверволла, приносил жертвы в святилище на могиле своего предка, основателя поселения, и собирал дань, которую в прежние зимы передавали людям Олава. Дань он собирал по-прежнему, но теперь она вся шла Эйрику на озеро Неро и не далее.
– Мало что слышно. – Регинмод нахмурился. – На Хазарском море, говорят, ходят слухи, что на Греческом море идет какая-то война, и винили вроде бы русов, но мы не очень-то верили. Прошлым летом отличился какой-то Хелгу – захватил хитростью Самкрай, сидел там чуть ли не все лето, да еще и ушел с большой добычей. Мы думали, не наш ли это зять – ну, то есть Хельги-младший.
– Это другой, – поправил Арнор и посмотрел на дочь свою Хельгу. – Это какой-то родич Ингваровой жены, так сказала Сванхейд.
– Это сводный брат Ингваровой жены, – подтвердила Хельга в ответ на вопросительный взгляд отца. Она очень хорошо запомнила все, что рассказала Сванхейд. – А Хельги-младший из Кёнугарда уехал куда-то на запад.
– Всю родню Хельги Хитрого разогнал по дальним краям! – проворчал Регинмод.
– Я бы тоже так сделал, – спокойно заметил Арнор. – Уж если он сам сел в Кёнугарде, зачем ему родня прежнего конунга?
– Это и его родня. Ты же знал, Арни, что Хельги-младший был женат на дочери Олава, старшей сестре Ингвара? – спросил Регинмод.
– Что-то слышал. – Чужие дела Арнора не занимали.
– А почему «был»? – спросила госпожа Снефрид.
– То-то и оно! – Регинмод хмуро на нее посмотрел. – Худую весть мы везем нашей королеве. Там в Булгаре один местный рассказывал… человечек, который бобров у нас берет каждое лето… Он из этих. – Регинмод сделал руками такое движение, как будто вытягивает свою макушку вверх, желая изобразить высокую шапку. – Из рахдонитов. У них свои пути…
– Это такие прыткие тролли, – вставил Финни.
– Да, они через своих людей могут быстро передавать новости хоть от саксов к хазарам. Так он сказал, ему оттуда передали, что госпожа Мальфрид наша… В общем, говорят, умерла она прошлой зимой, у вендов, у их конунга Земомысла.
– О-о! – одновременно воскликнули Снефрид и Хельга.
Снефрид знавала Мальфрид только двадцать пять лет назад, пока та была маленькой девочкой; Хельга и вовсе знала ее лишь по рассказам Сванхейд. Именно о Сванхейд они обе разом подумали – каким ударом будет для немолодой королевы узнать, что старшая из ее дочерей, бывшая королева в Кёнугарде, умерла в такой дали от родины, в изгнании! Да еще и обрек ее на это изгнание не кто-нибудь, а родной брат Ингвар.
– О, как горько будет госпоже Сванхейд! – не удержалась Хельга. – И ведь это Ингвар виноват – если бы он не захватил Кёнугард, его сестре не пришлось бы умереть на чужбине!
– Вот мы и думаем, – Регинмод хмуро взглянул на нее, – как бы не оказалось, что он всю свою удачу растратил. Вражда с родичами до добра не доводит.
– И этот человек хотел быть нашим конунгом! – неодобрительно бросил Арнор. – Но с чего бы нам думать о нем хорошо?
– Если бы он хоть дал себе труд показаться нам на глаза, – добавил Вигнир, – мы бы могли судить, что он за человек. Но пока мы слышим о нем только дурное, и пусть не удивляется, что теперь мы подчиняемся только своему собственному конунгу!
Пока старшие обсуждали дела владык, Хедин сделал Хельге знак, приглашая к нему подойти. Еще до женитьбы Арнор как-то получил предсказание, что у него будет двое сыновей, и очень удивился, когда после свадьбы Снефрид произвела на свет девочку. Даже было решил, что все предсказания – пустая болтовня. Двое сыновей появились вслед за этим – один через два года после Виглинд, а второй через пять. А через девять лет норны послали Арнору и вторую дочь. Хедин был старшим из сыновей, на семь лет старше Хельги, и очень сильно напоминал отца – и внешностью, и повадками. Такой же рослый, с продолговатым лицом, с простыми чертами, он не выглядел
