или восхода, когда купола зажигались золотистым огнём. Удино вспомнил родной Бар-ле-Дюк, тоже небольшой городок, окружённый виноградниками, где отсчитывают века каменистые постройки во главе с собором Святого Стефана. В городке вход в один из отелей украшает его бюст, а горожане передают из уст в уста рассказы о славных похождениях своего земляка. Интересно, как там мать, отец?
Он был единственной надеждой и утешением родителей, поскольку все его сёстры и братья умерли в младенчестве. Наверное, отец по-прежнему занимается пивоваренным делом. Не сбеги он, молодой Никола Удино, из дома в 1789-м, памятном для французов году, и не запишись добровольцем в Национальную гвардию, варить бы ему, ныне маршалу Франции, пиво и по сей день.
Но больше всего из родных и близких Удино скучал по своей молодой жене. После смерти первой жены Удино женился во второй раз на Мари Шарлотте де Куси, представительнице древнего аристократического рода. Она была молода и недурна собой. Правда, Удино сначала предполагал женить на ней своего старшего сына, но Мари Шарлотта оказалась настолько очаровательной, что пленила маршала. По-видимому, и он произвёл на неё впечатление, раз она согласилась выйти за него замуж. Свадьба состоялась в 1812 году, незадолго до начала похода в Россию.
Вошедший полковник Дюран вернул Удино из далёкого Бар-ле-Дюк на белорусскую землю.
– Что у вас, Дюран? – попыхивая трубкой, спросил Удино своего адъютанта.
– С провиантом и фуражом дела обстоят плохо.
– Это почему?
– По деревням рыскают интенданты, которые выгребают запасы у крестьян, чтобы накормить свои роты и батальоны. А брать уже особо нечего. До нас здесь похозяйничали русские.
– Что делать, Дюран, это война.
– Местные крестьяне ждали от нашего императора отмены крепостного права, вольностей, а получили разграбление своих дворов.
Удино резко повернулся:
– Не нам с вами, Дюран, учить императора! Он лучше знает, что делать.
Дюран молчал; маршал Удино, выпустив струю табачного дыма, продолжил:
– А местные евреи… Или, как их тут называют – жиды? Тоже не хотят давать провиант и фураж?
– Жиды нас не любят. Это потенциальные союзники русских.
– Но почему? Что мы им плохого сделали?
– Мы – ничего. А не любят они нас потому, что на нашей стороне воюют поляки, которые их притесняют и которых они ненавидят.
Удино прошёлся по комнате; правое, раненное несколько лет назад плечо нервно подёргивалось.
– Всё верно. Как говорят арабы: друг моего врага мой враг. – Он положил трубку на широкую мраморную пепельницу и негодующим голосом произнёс: – Так, чёрт возьми, заплатите жидам не расписками, а ценностями! У Конти хорошие запасы. Кстати, где он? Прошло два дня, а о нём никаких известий.
Дюран молчал: сведений об интенданте корпуса полковнике Конти не было. Конти пользовался благосклонностью самого Пьера Дарю – главного интенданта армии и занимался изъятием ценностей у населения Белоруссии, в первую очередь из православных храмов.
В это время на пороге появился слуга Пилс. Удино, не терпевший появления кого бы то ни было из подчинённых без предварительного стука в дверь, хотел было дать волю гневу, но Пилс его опередил:
– Мой маршал, вам письмо.
Взяв в руки конверт, Удино сразу обмяк и повеселел: письмо было от его любимой Мари Шарлотты. Показав знаком Дюрану и Пилсу удалиться, Удино быстро распечатал конверт. Мари Шарлотта писала, что очень скучает и намерена отправиться к нему, своему мужу, в армию. Вот только не знает, куда.
Удино дважды перечитал письмо и тотчас сел за ответ. Как куда: не в эту же «дыру» под названием Полоцк… В Петербург, только в Петербург! В столицу Российской империи, куда совсем скоро войдут войска Великой армии под предводительством маршала Удино!
* * *
К началу июля 1812 года столица Российской империи Санкт-Петербург переживал не лучшие времена. Русские войска, растянутые почти на 500 км и значительно уступавшие противнику в численности, отходили почти без боёв. Основные силы французской армии двинулись на Москву, которую Наполеон называл «сердцем России». Но у России кроме «сердца» была ещё и «голова», коей являлся Санкт-Петербург. Для захвата «головы» Наполеон выделил ровно столько сил, сколько считал нужным. В успехе он не сомневался. Да и как тут сомневаться, когда, по данным разведки, корпус Витгенштейна, призванный защищать дорогу на Петербург, значительно уступал по численности проверенным в победных боях войскам Удино и Макдональда.
Опасность захвата столицы стала реальной, и император Александр I стал готовить город к эвакуации. Эвакуации подлежали: Государственный совет, Сенат, Синод, ценности Эрмитажа и Александро-Невской лавры, Императорские: Публичная библиотека, Академия наук и Академия художеств и даже памятник Петру I, который Наполеон после взятия Петербурга собирался отправить во Францию. Особое внимание уделялось эвакуации архивных документов. С начала июля в Петрозаводск, Повенец и Вытегру на речных казённых и частных судах были вывезены все документы государственной важности.
Император распорядился прекратить балы и прочие увеселения, и семьи дворян-аристократов из столичных особняков заспешили в свои имения, потянув за собой длинные обозы с предметами роскоши и домашним скарбом. Царская семья готовилась к переезду в Казань. Не успевшее уехать из столицы население предполагалось эвакуировать на правый берег Невы, на Васильевский, Крестовский, Каменный и другие острова, а также на Выборгскую сторону. На правый же берег и на острова намечалось переправить всё находившиеся в лавках и лабазах Петербурга продовольствие, а также все барки и лодки, чтобы затруднить переправу французов.
Эвакуация града Петрова шла ускоренным темпом.
Но руководство России думало не только об эвакуации. Александром I и правительством было принято решение о создании народного ополчения. В предельно короткие сроки в 16 центральных губерниях были сформированы ополчения, ставшие серьёзными источниками пополнения действующей армии. Одним из самых подготовленных и организованных станет ополчение (земское войско) Санкт-Петербургской губернии.
…Известие о вторжении наполеоновских войск в Россию застало Кутузова в его поместье Горошки Волынской губернии. Он был в отставке, но, несмотря на то, что его не приглашали, надел генеральский мундир и выехал в Петербург.
Но о нём не забыли. Вскоре князь Голенищев-Кутузов был приглашён в комитет министров, на заседании которого присутствовал и Александр I. Император, недолюбливавший Кутузова, на этот раз искренне обратился к нему: «Воинские ваши достоинства и долговременная опытность
