эллин, всегда носящий с собою отраву неотвратимой эллинской Судьбы!
Спаргапис судорожно поднял веки. Я немного отстранился от него и принял самый приветливый вид, какой только мог.
Скиф рывком вскочил на ноги и оглядел мир вокруг себя совершенно безумным взором. Он увидел своих товарищей, лежавших вповалку. Он увидел чужих воинов, невольно встрепенувшихся со своих мест. И по всей видимости, он не нашел глазами своего грозного войска, а может, и просто забыл о том, что оно поблизости — таково было коварство вина.
Спаргапис покачнулся. Земля, наверно, закружилась перед ним так же, как недавно передо мной. Да и выпил он гораздо больше меня. Я подскочил к нему, надеясь поддержать, и заметил, как его рука дернулась к левому боку — за мечом. Но меча не было!
Я схватил Спаргаписа за плечи и повернул к себе. Глаза варвара были мутны. Он невольно уперся руками мне в живот и так же невольно наткнулся на связку из трех тонких кинжалов, что я всегда держал у себя за поясом.
Он оттолкнул меня, и один из моих кинжалов блеснул в его руке!
Несколько воинов Кира невольно выхватили свои мечи.
— Спаргапис! — самым доброжелательным тоном позвал я варвара и сделал шаг ему навстречу.
Ему ничего не стоило одним ударом заколоть меня. Но Судьба вела иную игру!
Племянник Азелек снова покачнулся и вдруг резким движением вонзил себе кинжал прямо в сердце. Я остолбенел на месте, а он замертво рухнул к моим ногам.
Некогда сам Кир, Пастырь персов, великий Ахеменид, мог бы так же упасть передо мною, пронзенный точно таким же кинжалом.
Судьба!
Что случилось со Спаргаписом, какой злой дух подвиг его на самоубийство, можно только гадать. Зелье, растворенное в вине, помутило его рассудок. Наверно, ему показалось, что он попал в ловушку, что все его воины убиты по велению коварного перса, а сам он очутился в позорном плену. И такой беды не случилось бы, если бы он не ослушался матери, не отправился посмотреть, что за чудесный пир устраивает на его землях персидский царь. Гордый кочевник, он только смертью мог искупить свою ошибку.
Теперь весь свет, от края и до края, увидел, что случилось на священном пиру.
Земля задрожала.
То с двух сторон ринулись к стану Кира два огромных войска, и теперь каждое стремилось поспеть к «священному пиру» первым.
— Царь! — воскликнул сотник «бессмертных»,— Повелевай!
Но Кир так и не двинулся с места. Только что его лицо было бледным. Теперь же оно побагровело. Однако с виду он казался совершенно невозмутимым.
— Сотник! Налей мне вина! — твердым голосом повелел он.
Сотник выпучил глаза и судорожно огляделся. Конница массагетов сверкающей лавиной катилась с севера, конница персов — с юга. Убийственный грохот нарастал. Земля тряслась и уже как будто действительно раскачивалась из стороны в сторону, словно большая лодка.
— Ты оглох, сотник? — без гнева спросил Кир.
Тот подхватил кувшин и стал наливать в царский кубок вино. Кувшин дрожал в его руках. Как только кубок наполнился, сотник чинно поставил кувшин на стол и, с поклоном отступив на два шага, прокричал воинам:
— Щиты!
«Бессмертные» стояли вокруг, оцепенев с мечами в руках, и только вертели головами, наблюдая за состязанием двух войск в быстроте передвижения. По оклику сотника они сорвались с мест и живо образовали вокруг царя трехрядную крепостную стену. Дюжина воинов возвела над самим царем шатер из плетеных щитов. Но разве такие укрепления спасли бы царя, если бы лавина кочевников обрушилась на него всей мощью?
Кир неторопливо поднялся со своего места, взял золотой кубок обеими руками и перед тем, как пригубить вино, торжественно изрек:
— Во имя Митры, великого Хранителя Пределов!
Как раз перед тем священным возлиянием я успел юркнуть в последнее «укрытие» царя и сразу потерял весь обзор, такой плотной оказалась стена персидских щитов.
«Твоя последняя «собака», Кратон!» — обреченно подумал я, полагая, что массагеты на своих низкорослых, но очень быстрых конях настигнут «добычу» куда быстрее чинных персов.
Грохот двух лавин, готовых столкнуться в страшном противоборстве, стал оглушительным.
В любой миг стихия могла смести нас, но ни единый мускул не дрогнул в лице Кира. Спокойным и неторопливым жестом он указал мне на другой сосуд.
— Теперь ты, Кратон, налей мне воды,— столь же бесстрастно повелел он.
О, сколько усилий приложил я, чтобы не опозориться и не действовать слишком поспешно.
Я взял серебряный сосуд с водой священной персидской реки и наполнил серебряный кубок, стоявший перед Киром, бок о бок с кубком из золота. Я не пролил ни капли.
Когда Кир взял кубок с водой, настоящая буря зашумела над нами, свет солнца померк, как при затмении, а с двух с горой двумя оглушительными волнами на стан обрушились крики и стоны.
Кир поднял серебряный кубок над головой и торжественно произнес:
— Во имя Ахурамазды, великого творца мира!
Замедлив бег своих коней, войска персов и массагетов стали осыпать друг друга тучами стрел. В это время царь Кир спокойно пил чистую воду.
Поняв, что новых повелений не будет, пока Кир не завершит обряда и не опорожнит весь кубок, я отскочил в сторону и выглянул наружу, просунувшись, как мышь, между ногами «бессмертных».
Обе лавины остановились всего в сотне шагов от царского стана! И весь стан оказался теперь накрыт еще одним, очень высоким и текучим, «шатром» — «шатром» из пущенных навстречу друг другу стрел!
В обоих войсках десятками и сотнями валились наземь всадники и кони, громоздясь кучами и давя упавших раньше. Пронзительно вскрикивали раненые. Хрипели и стонали умирающие.
Тысячи «бессмертных» отважно пробивались вперед, к стану, и наконец первыми достигли священного
