высадиться.
– Не допустить высадки там, где они смогут напасть на Спарту и Коринф, – да, я понимаю, – холодно сказал Фемистокл. – Но как же тогда Афины?
– Мы не можем спасти Афины, – сказал Эврибиад. – Вы видели их флот, вы видели их огромное пятно на суше. Я никогда не встречал столько людей на поле боя. Афины… их не будет. Вы уже должны были это понять.
От привычной легкости манер не осталось вдруг ничего. Фемистокл положил кулаки на стол, и всем показалось, что в этой маленькой комнате есть только они, эти двое мужчин.
– Мы не можем спасти Афины, потому что спартанская армия не может воевать во время празднества, – тихо сказал он. – Ваш царь Леонид поклялся, что Спарта присоединится к Афинам, Коринфу и остальным нашим союзникам на суше, если мы удержим персов на море. Такова была наша договоренность.
– Никогда не сомневайся в клятве моего царя, – прорычал Эврибиад. – Он скорее отдаст жизнь, чем нарушит клятву, рискуя собственной честью и милостью богов! Ни слова больше о Леониде! Мир может рухнуть, а он будет стоять в этом проходе и ждать врага!
Спартанец даже привстал, но овладел собой и сел, разглаживая плащ. Помолчав, он заговорил снова, еще спокойнее, чем раньше:
– Моя единственная забота – этот флот, которому противостоит больше кораблей, чем, как я думал, есть во всем мире. Когда они уничтожат последнего из нас, где тогда будут Афины? Что будет тогда со Спартой, если мои корабли не удержат это побережье? Сегодня я потерял четверть своего флота. Если завтра будет то же самое…
Похоже, он понял, что афинянин втянул его в спор, и оборвал себя.
– Как наварх союзного флота, я отдал вам приказ. Я выведу флот с первыми лучами солнца, но не стану вступать в бой. Пошлите весточку в Афины – по суше, если хотите. Скажите им, чтобы все бежали на Пелопоннес. Мы будем стоять за стеной там, на суше и на море.
– Нет, – уверенно произнес Фемистокл и даже улыбнулся, когда Кимон и спартанец посмотрели на него с изумлением. – Пусть ты возьмешь с собой корабли Спарты и Коринфа, но корабли Афин с тобой не пойдут. Не на таких условиях. Каждый день, когда мы сражаемся и побеждаем здесь, это еще один день задержки для персов, задержки их планов. Это бесспорно. Я должен отклонить твой приказ, наварх. Я считаю, что ты ошибаешься. Итак – корабли Афин останутся сражаться с персидским флотом. Мы продержимся, по крайней мере, столько же, сколько твой царь Леонид.
– И корабли Коринфа тоже, – прозвучал еще один голос.
Все повернулись к коринфянину. Он же только пожал плечами в ответ на недовольный взгляд спартанца:
– Мои капитаны не участвовали сегодня в бою. Я не вернусь домой, пока мы сами не испытаем силу этих персов. Поставь нас завтра впереди и освободи нам место для атаки. Мы отправим этих дикарей на дно.
Собравшиеся одобрительно заворчали, и только Эврибиад не согласился:
– Либо я командую этим флотом, либо нет. Что скажешь, афинянин?
Фемистокл промолчал. Убедившись, что больше с ним никто не заговорит, Эврибиад, остыв от гнева, одернул свой красный плащ и приготовился подняться:
– Тогда командуй завтра. Как ты, кажется, уже делал сегодня. Пока идет война, я не буду угрожать тебе, афинянин. Но если мы переживем это, то найдем тихое местечко и я изложу тебе свои возражения.
– Очень хорошо, – сказал Фемистокл.
Он поднялся, когда встал спартанец, – из уважения, а также на случай, если тот бросится на него. Гнев спартанца, несмотря на все его самообладание, читался в каждой дрожащей черточке. Эврибиад вышел из каюты, и напряжение спало. Взгляды всех обратились к Фемистоклу.
– Эврибиад – хороший человек… – сказал он. – Хотя я думаю, что сегодня он не может рассуждать здраво из-за беспокойства за своего царя. Мы не поможем Леониду, если отступим. Пока он держит проход, мы остаемся. Дадим ему время собрать армию.
Он встряхнулся. Ксантипп видел, каких усилий стоило Фемистоклу улыбнуться и перейти на более спокойный тон.
– А теперь… кто-нибудь, свистните моей лодке? Ждите от меня сигналов завтра. Мы держим их взаперти. Выиграем еще один день. Проверьте воду, позаботьтесь, чтобы люди поели. И поспите немного, если сможете. Дадим бой завтра. Коринф, у вас первая линия. Будьте уверены – Спарта и Афины с вас глаз не спустят.
Они прошли мимо спартанских солдат, несших вахту на палубе.
В ожидании лодок Фемистокл наклонился к Кимону:
– Знаешь ли ты, почему хорошим людям должно исполниться тридцать, прежде чем им позволяется занимать важную должность?
– Извини. Я не… – начал Кимон.
Фемистокл не дал ему договорить:
– Потому что годы от двадцати до тридцати – самые опасные в жизни мужчины. Он уже не мальчик. Он чувствует себя взрослым, думает, что может быть отцом и мужем, что может спорить – мудро и ясно. Он и прав, и не прав. Если он будет усердно и хорошо трудиться, то приобретет для себя все необходимые качества и войдет с ними в лучшую пору жизни. Пока же ему недостает мудрости и опыта, чтобы смирять себя. Возможно, он слишком много пьет. Он действует… опрометчиво и даже спорит со спартанским навархом на его собственном корабле.
– Ты тоже спорил с ним, – с гневной ноткой в голосе указал Кимон.
– Да, спорил, – кивнул Фемистокл.
Он подождал, дав молодому человеку возможность понять, что речь идет о другом.
– Извини, – сказал Кимон.
– Твой отец гордился бы тем, кем ты становишься. Я с нетерпением жду твоего выступления в собрании, в свободных Афинах. Я молюсь, чтобы тебе выпала такая возможность.
Фемистокл услышал, как лодки ударились о борт, и наклонился, кивая знакомым.
– Жди мои сигналы завтра. День будет долгий, и твой отец будет следить за каждым твоим ударом. Мы не можем позволить им пройти. Леонид удерживает армию на перевале. Каждый день, пока мы блокируем их в море, это еще один день, когда они не могут соединиться и сокрушить наш народ. Аристид уже вышел на поле боя со всеми нашими гоплитами, на них вся наша надежда. Спартанцы и коринфяне выступят, чтобы присоединиться к нему, когда будут готовы. Нам просто нужно дать им время.
Разведчики вернулись на рассвете, Ксеркс уже ждал их. Бежали они хорошо, но на их лицах, когда они добрались до царя и распростерлись на песке, читались растерянность и страх. День был холодный, и царь дрожал под порывами сырого ветра, пробегавшего по застывшим шеренгам.
– Докладывайте, – сказал Ксеркс.
Мардоний тоже натянул
