Кардинал Лотаринский решил последнее слово в этом вопросе оставить за собой:
– Мой брат ознакомил вас с моим мнением. Я же хочу к его словам добавить следующее: Диана де Пуатье должна быть изгнана и понести заслуженную кару.
Екатерина, на лице которой блуждала загадочная улыбка, была потрясена услышанным до глубины души. Уж она-то, как никто другой, знала, как Диана де Пуатье любила Карла Лотарингского, который был для нее и сыном, и чичисбеем, который именно благодаря ей в двадцать три года стал кардиналом и самым богатым прелатом в Европе. Поступок кардинала вызвал омерзение к нему в душе Екатерины. Да, эти принцы, потомки Карла Великого, претерпели унижение, вступив в союз с королевской сожительницей. Но, когда им было выгодно, они на все закрывали глаза и воздавали Диане де Пуатье почести, достойные только королевы. «Если эти всемогущие герцоги когда-нибудь перейдут мне дорогу, – подумала Екатерина, – моя рука не дрогнет вонзить им кинжал в спину!»
Все взоры были обращены на Екатерину. Королева-мать должна была вынести свой вердикт.
После признания кардинала Лотарингского Екатерину вдруг охватило беспокойство. Она лишний раз убедилась, чего стоят уверения придворных в вечной преданности, знала, как вчерашние враги могут завтра помириться, если это принесет им выгоду. Сейчас в нескольких шагах от бездыханного тела Генриха II, кардинал Лотарингский, протеже Дианы де Пуатье, дал отставку своей покровительнице, точнее сказать, предал ее.
Сердце бешено колотилось в груди Екатерины. Наступил долгожданный день мести, когда она могла расквитаться со своим злейшим врагом. В это жестокое время никто бы не удивился, если бы Диану де Пуатье по ее приказу бросили в Бастилию, отрубили голову на эшафоте и незаметно умертвили. Екатерина не погнушалась бы ни одной из этих мер, если бы была такой, как они, но она предпочла остаться верной одному из своих охранительных талисманов. На его голубом фоне была изображена звезда, окруженная змеей, которая кусает себя за хвост, волшебной змеей, знаком Сатурна, и начертан девиз: «Знание побеждает рок». Диана, попавшая в немилость, была все так же опасна… Гораздо мудрее не доводить ее до отчаяния. Кроме того Гизы в самое ближайшее время будут делать все, чтобы сохранить в полной неприкосновенности в своем семействе огромное наследство.
После мучительных раздумий Екатерина, величественная и мудрая, оглядела всех собравшихся.
– Пусть вдова великого сенешаля наслаждается всеми благами, – с истинно королевской щедростью распорядилась она. – Я не мщу старухам!.. Только передайте ей, что я лично более не хочу ее видеть.
Даже кардинал Лотарингский, которого неожиданные повороты человеческих судеб приучили ничему не удивляться, был поражен, впрочем как и все присутствующие, ответом Екатерины, ее поистине королевским великодушием.
– Меня радует, Ваше Величество, – продолжала далее королева, – что сегодня мы все продемонстрировали редкостное единство взглядов. Члены парламента должны быть довольны нашими решениями.
Главное, что достигнутыми в этой большой игре соглашениями, была довольна сама ученица Макиавелли, та, которую еще совсем недавно называли флорентийской торговкой, а теперь величали мудрой правительницей, облаченной в полный мрачного величия черный бархат.
Герцогиня де Валентинуа добровольно вернула драгоценности Короны вместе с собственноручно составленным ею подробным их перечнем. Одновременно она просила у королевы прощения за все обиды. Предлагала свое имущество и даже жизнь.
Передача драгоценностей после смерти суверена была традиционной: после кончины Франциска I герцогиня д’Этамп и королева Элеонора вернули то, чем временно владели при его жизни, а теперь сама Екатерина и Мария Стюарт внесли в королевскую казну все имевшиеся у них драгоценности: право их отдать в чьи бы то ни было руки принадлежало новому королю. Жест Дианы вовсе не был знаком капитуляции.
Когда же герцогине де Валентинуа доложили о великодушном приговоре королевы, она, не ожидавшая такого исхода, бледная и взбешенная, опустилась в кресло около окна.
– Проклятие! Она сказала, что не мстит старухам! – воскликнула Диана, после чего неожиданно расхохоталась. Такая внезапная смена настроения говорила о назревающей буре, и камеристка, изучившая свою блистательную госпожу за много прожитых вместе лет, достала из шкафчика флакон с любимым красным вином своей хозяйки, наполнила до краев серебряный кубок и подошла к Диане. Смех все еще звучал, но уже более отрывисто, переходя в безутешные рыдания. Лицо герцогини залили потоки слез. Этот внезапный припадок оказался спасительным после долгого напряжения, в котором замкнулась королевская фаворитка.
Камеристка осторожно поднесла кубок к ее губам:
– Выпейте, мадам! Вам сразу станет лучше!
Диана машинально повиновалась, сделала пару небольших глотков, после чего дрожащими руками схватила кубок и залпом выпила вино до последней капли.
Через минуту она сказала:
– Мне значительно лучше! Налей-ка мне еще!
Вдова великого сенешаля умела пить без вреда здоровью.
Второй кубок Диана де Пуатье осушила уже медленнее, затем откинулась на спинку кресла, положила ноги на подставку и впервые за последние дни блаженно улыбнулась:
– Жизнь продолжается!
Что до коннетабля, Франциск II дал ему освобождение от трудов и обязанностей управляющего королевским домом. Правда, не безвозмездно. Взамен сыну коннетабля передавалось маршальское звание, ибо разделаться с Анном де Монморанси было не так просто: его связывали родственные узы с самыми знатными семьями Франции. Сын коннетабля Франциск входил в состав Городского совета Парижа, племянники Гаспар де Колиньи и д’Андело имели высокое положение в армии. Кроме того, бывший королевский советник владел самой большой во Франции земельной собственностью и фактически был вице-королем Южной Франции.
Коннетабль принял удары судьбы сдержанно и хладнокровно и удалился в свой замок в Шантильи.
Вскоре в торжественной обстановке траурная процессия с забальзамированным телом короля проследовала в собор Парижской Богоматери, а затем в королевскую усыпальницу в Сен-Дени. Королевские носилки украшало скульптурное изображение Генриха II работы Франсуа Клуэ. Ярко-красная атласная рубашка, усыпанная золотыми лилиями туника из фиолетового атласа, длинная мантия из фиолетового бархата, расшитая геральдическими лилиями, и королевская корона составляли убранство Валуа, который отправлялся на встречу со своими предками.
Все одежды Генриха II черного и белого цвета Екатерина Медичи повелела сжечь.
В траурном шествии приняла участие вся знать страны. Церемонией руководил кардинал Карл Лотарингский.
Четыре высокопоставленных вельможи преломили свои маршальские жезлы и бросили их части на гроб.
– Король умер! Да здравствует король Франциск II! – прокричали герольды по всей Франции.
Вернувшись с похорон, Екатерина, забыв об этикете, бросилась на кровать и зарыдала. Фрейлины решили, что она обезумела от горя. И только дурочка Ла Жардиньер догадалась, кто может утешить королеву-мать.
Она привела к Екатерине восьмилетнего Генриха, который стал вытирать слезы с ее лица и нежно целовать.
– Мама, когда я научусь писать стихи, как великий Петрарка, я посвящу их тебе, моя любимая мама.
Екатерина нежно поцеловала сына и улыбнулась: у нее остался еще один Генрих, ее вторая любовь, и другие дети. Она будет править Францией через своих сыновей.
Обретя успокоение, Екатерина Медичи занялась коронацией своего пятнадцатилетнего сына Франциска. Церемония состоялась в Реймсе 18 сентября 1559 года.
Время позволяет забыть горе, гасит месть, смиряет гнев и уносит ненависть, и тогда прошлое уходит, наступает новый период в жизни.
Конец пятидесятых годов XVI столетия ознаменовался уходом с политической арены Карла V и французского короля Генриха II, английской королевы Марии Тюдор и папы Павла IV.
За три недели до кончины Карл V выразил поистине «могильное пожелание» прослушать собственную заупокойную мессу. Это были прижизненные похороны вселенской монархии – путеводной цели всей его жизни.
Наступил перерыв в борьбе – был заключен мир между Испанией и Францией.
Юг Европы – Испания и Италия – остался вне влияния Реформации, которая победила на Севере – в части Германии и Скандинавии, пустила корни на западе – в Польше и Чехии.
В Англии, Франции и Нидерландах предстояла еще длительная кровавая борьба между протестантизмом и контрреформацией. На политическую сцену выступили главные фигуры нового этапа борьбы – Филипп II, Елизавета I Тюдор и Екатерина Медичи.
После возвращения из Реймса с коронации сына в Лувр Екатерину часто охватывал страх за будущее детей. Она предчувствовала, что в жизни Франции назревают грозные события.
