себя.
Анба Аль-Фавваль, владелец бара, предложил ему:
— Лучше всего тебе будет попробовать сделать это в трезвом виде…
Джалаль снова заголосил:
Я слышу по ночам песни любви Великих дев Лишили меня сил они. 16
Он обнаружил, что Афифа не спит и ждёт его возвращения домой. С ним прежде такого ни разу не случалось. В нос ей пахнуло запахами бара, и она принялась бить себя кулаками в грудь и причитать:
— Пьяница!
Он же, пританцовывая, сказал ей:
— Я молодчина, да и ты — дочь молодчины [9]!
17
Земля полнилась слухами и новостями. Люди стали говорить про него: «Он безумец, как и его отец». Однажды шейх Усман преградил ему дорогу, заявив:
— Что тебя отделило от нас?
Но тот ничего не ответил, и тогда шейх с сожалением спросил:
— Это правда, что о тебе говорят люди?
Но Джалаль покинул его, идя дальше своей дорогой.
18
Когда он напивался, то терял рассудок и становился лёгкой добычей всё новых соблазнов, словно инстинкты совсем другого человека били из него фонтаном. Его тянуло к молодым девушкам и даже к девочкам, к которым он грубо приставал и пытался заигрывать. А если оставался с одной такой наедине, то ощущал, как из него изо всех сил рвётся наружу ненасытный дикий зверь. Вот почему он избегал напиваться днём — опасался последствий. Ночью же он тихонько пробирался на развалины, подобно голодному волку…
И вот однажды ночью ноги привели его к проститутке по имени Далаль, и он словно с цепи сорвался…
19
Он совсем распустился и предался разврату. Много сил он отдал на то, чтобы иронизировать над всем и вся. С Далаль его связывало, вероятно, то, что она была молода, и на лице всё ещё носила отпечаток детства, а также то, что она проявляла снисходительность к его странным порывам, позволяя ему совершать их, вместо изучения их причины или сурового отчитывания за это. Однажды она со всей откровенностью заявила ему:
— Мне нравятся безумцы, а ты просто не обращай внимания на то, кто что говорит!
Джалаль воскликнул:
— Ну вот, наконец-то я нашёл такую же великую женщину, как и моя бабка Захира!
Он разлёгся на спине в томно-расслабленной позе и принялся изливать ей свои признания:
— Однажды утром я проснулся пьяным, но выпивки рядом не оказалось. В моей груди билось новое сердце. Мне было ненавистно моё настоящее и воспоминания о прошлом, вплоть до торговли, заработка и проблем своих замужних дочерей. Я ненавижу покорность сына, Шамс Ад-Дина, который работает у меня возницей повозки, — словно один осёл погоняет другого осла, и его мать, которая охраняет его своими молитвами и благословениями, а из меня сосёт кровь, как когда-то делала моя мать, только иным способом. Моё сердце, мой разум, внутренности, гениталии — всё взбесилось, и я выкрикнул своё радостное сообщение демонам…
Далаль засмеялась в ответ:
— Ты самый сладкий в мире…
Он уверенно заявил:
— Я слышал, в пятьдесят мужчины будто заново рождаются.
Она таким же уверенным тоном подтвердила:
— И в шестьдесят, и в семьдесят…
Он тягостно вздохнул:
— Если бы не ревность той злобной бабы, мой отец жил бы вечно, разбив вдребезги кубок желаний.
Далаль сказала:
— Если бы ты сам не был чудом из чудес, я бы вовсе не влюбилась в тебя…
20
Удары судьбы продолжались; они жестоко обрушивались на голову Афифы. Мир её рухнул, а мечты пошли прахом. Счастье испарилось. Она пребывала в убеждении, что над её супругом совершили некое колдовское действо, и потому занималась тем, что обходила гробницы святых и наведывалась к прорицателям, прибегая к любым советам, что ей давали, однако Джалаль нещадно погряз в своих грехах и окончательно сбился с пути. Он совсем или почти совсем бросил свою работу, и постоянно пьянствовал и дебоширил, привязался к Далаль и попрал собственное достоинство, придав себе полную свободу, флиртуя с девицами.
Если бы не её страх перед последствиями, она бы давно уже пожаловалась на него Мунису Аль-Алу. В этой грусти и одиночестве единственный, к кому можно было обратиться за помощью, был её сын Шамс Ад-Дин. Она открылась ему и поведала о своих бедах:
— Поговори с ним, Шамс Ад-Дин. Возможно, он прислушается к тебе и уступит…
У Афифы с Шамс Ад-Дином были такие тёплые отношения, что даже не укладывались в какое-либо представление: юноша грустил из-за матери, её чести и репутации. И вот он набрался смелости и решил откровенно поговорить с отцом о своих печалях, однако тот лишь рассердился, и яростно потрясая его за плечи, закричал:
— Ты что это, мальчишка, собираешься воспитывать меня?!
Юноша ещё больше погрузился в свои печали. Своей силой, чертами лица и выдающимися качествами характера он походил на отца — но до того, как с ним произошли столь разительные перемены к худшему. Он не знал, что делать, переживая бурю эмоций, бросавшую вызов его сыновним чувствам к отцу, благочестию и кротости. Мать беспрестанно сетовала, и ему постоянно приходилось сталкиваться с её горечью и злобой. Она всегда предупреждала его:
— Он всё растратит, а тебя по миру пустит…
Ему казалось, что на семью его наложено бесконечное проклятие. Все они кончают либо безумием, либо распутством, и смертью. Сердце его сжалось, а верность и любовь в нём пошли на убыль, и он решился противостоять неизвестности своими силами, удивляясь и задаваясь вопросом:
— Почему моя мать согласилась выйти замуж за подобного человека?!
21
Ситуация стала ухудшаться, словно солнце летним днём движется в сторону пылающего полудня. Сердце Шамс Ад-Дина окрасилось мрачными тонами, насыщаясь антипатией и злобой. Однажды, когда он сидел в кафе, до него донеслась весть о том, что его отец пляшет в баре почти что голый. Обезумевший юноша стремглав бросился в бар с
