того, что Бабур был талантливым полководцем и правителем, он являлся также и неутомимым ученым, и поэтом, и юристом, и художником, и архитектором, и много кем еще.
Для меня Бабур – это эталон мудрого просвещенного правителя, который избегал кровопролитий, предпочитая жестоким захватническим войнам дипломатию и мирное решение любых вопросов. Везде, где правил, он разбивал сады. Между прочим, завоевав афганский Кабул и сделав его столицей Великого государства Моголов в начале шестнадцатого века, он разбил в окрестностях города сразу десять огромных садов. В этих садах росли апельсины, гранаты и бананы. Сложнейшая система ирригации была продумана до мелочей, и питалась она из множества созданных по его проекту искусственных водоемов.
Когда же Бабур завоевал Индию и обосновался в жаркой и безводной Агре, то много усилий положил на то, чтобы превратить этот душный, унылый и пыльный равнинный край в цветущий сад, который до сих пор поражает путешественников своим масштабом зеленых насаждений и красотой архитектурных решений. Бабур подавал другим пример, призывая сажать сады везде, где это только возможно. Главным недостатком Индии он считал необходимость создания искусственных водных систем. В его намерения входило всюду, где бы он ни устраивал свою резиденцию, строить арыки, рыть пруды, ставить водяные колеса и разбивать сад регулярной планировки. По прибытии в Агру Бабур проехал вдоль реки Джумна, изучая окрестности, в надежде найти место, подходящее для сада.
Бабур в своих воспоминаниях описывал уродливый пустынный ландшафт окрестностей с чахлой и редкой растительностью… Вернулся в город с горьким чувством разочарования и решил отказаться от намерения создать чудо-сад. Однако он никогда не останавливался перед препятствиями. Так как вблизи Агры не удалось отыскать ничего достойного, Бабур был поставлен перед необходимостью использовать наилучшим образом то, что имелось в наличии. Прежде всего он приступил к постройке большого колодца, который бы снабдил бассейны водой. Следующим шагом стало приведение в порядок участка земли, где теперь растут тамариндовые рощи. На этом же участке высаживались деревца амлы, как называют индусы это растение. Амла дает воистину удивительный плод, обладающий многими целебными свойствами.
– И, кроме того, является символом медицины и признается священным плодом, дарующим исцеление от многих ядов, – процитировал я по памяти ту часть рассказа Рериха о целебных свойствах амлы, какую смог запомнить во время наших бесед в ургинской тюрьме.
Лисовский посмотрел на меня с недоверием, очевидно не ожидая от такого профана столь глубокого знания предмета научной беседы.
– Да, все верно! Именно Бабур переселил амлу из северных горных районов Индии на хараппскую равнину и даже умудрился рассадить ее в Афганистане! Для полива амловых рощ он соорудил восьмиугольный водоем, а затем приступил к строительству большого искусственного озера и его ограждения. Следующим шагом было строительство талара (большого приемного зала для гостей) перед каменным дворцом, – разумеется, водоем был вырыт и тут. Работы велись не очень последовательно, без должного расчета и точного графика, скажем так, на индийский манер, но тем не менее удалось воздвигнуть сооружения и создать цветущие сады, отвечающие в значительной мере требованиям регулярной планировки. В каждом из садов были разбиты симметричные клумбы с тюльпанами и нарциссами. До Бабура Индия не знала роз, да и собственно искусство садоводства создавалось на территории древней Бхараты силами все того же могольского правителя. Многие чиновники, шейхи и визири, получив земли на берегу реки, начали украшать свои владения изысканными садами и водоемами, ставить системы орошения на основе водяных колес. Через некоторое время индийцы, незнакомые до того с подобной планировкой и тщательностью исполнения, стали называть берег Джумны, на котором выросли великолепные кварталы дворцов, Кабулом в честь великой столицы Могольского государства… Любящий красоту природы Бабур писал об успехах в выращивании новых растений и разведении новых сортов фруктовых деревьев с не меньшей гордостью, чем повествовал о своих самых замечательных военных победах. – Лисовский печально вздохнул и, отпив чая, прильнул к папиросе и сделал несколько стремительных затяжек. – Жаль, что наш барон из всей своей генеалогии перенял лишь самые кровожадные черты характера. Представьте себе, Кирилл, в какой дивный сад превратил бы Ургу Бабур, окажись он сейчас на месте своего далекого потомка Унгерна…
Слова Лисовского надолго запали мне в душу. Позже я частенько пытался представить, какой могла бы стать Халха, доведись великому Бабуру править ею в это безумное время революций, войн и смуты. Я утвердился в мысли, что Бабур, командуя несколькими сотнями голодных, израненных воинов, не сумел бы взять штурмом хорошо вооруженный город с многотысячной армией посреди лютой монгольской зимы. На такой подвиг, кроме легендарного барона Унгерна, никто из известных мне полководцев, пожалуй, не отважился бы…
В штабе горела керосиновая лампа. Войцехович ушел спать, оставив меня наедине со своими мыслями. Я сидел в кабинете и пил горячий чай, перед тем как лечь спать. Дверь раскрылась, на пороге стоял Вольфович. Все такой же здоровяк с огромным носом, он загородил собой почти весь дверной проем.
– Нам пора! Собирайся, но вещей много с собой не бери, только самое необходимое. – С этими удивительными словами он прошел мимо меня к сейфу, покрутил колесики с цифрами, растворил тяжелую дверцу и извлек на свет склянку. – Узнаешь кристаллы Рериха? Давай-ка примем на дорожку… Или правильнее будет сказать: по дорожке?
На его папахе был двуглавый дракон. Вольфович знал пароль от сейфа и вел себя очень уверенно. Скорее всего, это и был тот самый человек, которого упоминал в письме Рерих. Вольфович высыпал все содержимое склянки на блюдце, раздавил кристаллы ножом и сделал множество дорожек, предложив мне бамбуковую соломинку и право первенства…
Ценных и памятных вещей у меня не было, поэтому, когда в дверях появился Жамболон с множеством пустых брезентовых мешков в руках, я уже был полностью готов к отъезду.
– Угощайся, Жамболон-ван! – гостеприимно воскликнул Вольфович, передавая бамбуковую соломинку монгольскому князю.
Я посчитал забавным тот факт, что на грязном треухе Жамболона тускло сияла серебряная кокарда с двуглавым драконом. Она казалась неуместной на этом головном уборе. Мы собрали золото и погрузили в мешки. Потом перенесли их в автомобили. Войцехович, стоявший у машин на улице, вызвался помогать и, войдя в кабинет по приглашению Вольфовича, краснея то ли от стыда, то ли от гордости, умело оприходовал оставшийся порошок.
Сгрузив золото и рассевшись по автомобилям, мы выехали из города. Моим водителем был Войцехович. Наша машина шла первой. Я откинулся на заднем сиденье… Под ногами были уложены мешки с золотыми слитками, и в специальном приваренном металлическом футляре сквозь брезент проступали контуры пулемета системы «Кольт». Приглядевшись, я заметил
