В ту же секунду в облаке дыма замелькали красные тосканские береты и синие плащи.
— Так вот ваши гвардейцы, Денхотр! — яростно крикнул полковник Горн.
Капитан Денхотр побледнел как полотно и вдруг сделал резкое движение, заслонив собой наместника. В горло ему вонзилась стрела, и он стал медленно оседать вниз.
— А, черрт! — зарычал Горн. — Куда вы, маркиз?
Лейтенант Бразе уже не слышал его. Он спрыгнул с высоты второго этажа прямо на плиты двора, и снизу раздался его голос:
— Измена! Ко мне, телогреи!
Выхватив шпагу, Арвед Горн кинулся к лестнице.
Неизданное стихотворение ЛаньеляСверкая сталью боевой,
В эмблемах и гербах старинных,
Они во храм вошли толпой.
Рыча, как выводок звериный.
На виноватых иль невинных
Они затеяли поход —
Не нам выискивать причины
Господь на небе — разберет!
В ком голубая кровь течет,
Тот прав, как Библии страница,
Кто смеет в этом усомниться —
Пускай себя побережет.
Мы говорим: когда стремится
Из ножен рыцарский клинок —
За дело правое сразиться
Пришел неотвратимый срок.
Благослови нас, кардинал,
Своим честным крестом!
Наш вызов миру прозвучал,
Как страшный судный гром!
Пускай нас малое число,
Зато мы все — головорезы,
Ведь это наше ремесло —
В живую плоть вонзать железо.
Бенедиктина и шартреза
Нам слаще вражеская кровь,
Пусть хоть вовнутрь земли залезут —
Мы там убьем их вновь и вновь!
Нас движет к кесарю любовь
И к Богу, кто над всеми нами,
Когда взовьется наше знамя —
Тогда никто не прекословь!
Славны не стройными рядами,
А крепостью сердец стальных,
Девиз наш — сила, смерть и пламя!
Воззри на воинов своих!
Пред нашим натиском лихим
Пускай дрожит земля!
Любое зверство совершим
Во имя короля!
Я по призванию — палач,
Жестокий гений умерщвленья,
Мне вопли вдов и детский плач
Милей, чем музыка и пенье.
Не знаю слаще упоенья,
Я и в загробные мученья
Ввергал бы жертву, если б мог.
Я всех врагов давил, как блох,
И этим щит свой воспрославил,
Коль я в живых кого оставил —
Нечаянно, помилуй Бог!
Моя рука не знает правил —
Колоть, рубить, душить, стрелять. —
Да я б и Дьявола заставил
Мои ботфорты целовать!
Пусть крики рвутся в высоту!
Да здравствует резня!
Я верен нашему кресту!
Благослови меня!
Я — князь насильственной любви,
Большой ходок по женской части.
Когда мужья лежат в крови,
Все жены — у меня во власти,
Нет, я не принесу вам счастья,
Нагие спутницы побед,
Ни благородства, ни участья
Не ждите — их на свете нет.
Разденьтесь, кто еще одет,
И пусть девицы встанут раком.
До матушек я также лаком —
Не шестьдесят бы только лет!
Я всех помечу адским знаком —
Купчих, мещанок, важных дам.
А после — повенчаю с мраком
И в когти чертовы отдам.
У еретичек вопль и вой
От этакой любви!
Когда ты вправду Бог живой —
Меня благослови!
А я — добытчик, то есть вор.
Названье — это дело вкуса.
Покуда вострится топор —
Снимайте кольца, брошки, бусы!
Труп храбреца, равно и труса
Я обобрать готов всегда,
Смердят они довольно гнусно,
Но это, право, не беда.
Коль в камне чистая вода,
Я это вижу без прибора,
За мой товар в любую пору
Попью я крови у жида.
Какому площадному вору
Сия задача по плечу?
Я золото от мельхиора
Во тьме, на ощупь отличу!
Благослови же и меня,
Господь иль ты, прелат, —
В твой храм, вернувшись из огня,
Я дам богатый вклад!
Свиноподобный кардинал.
Шурша шелками рясы алой,
Благословенья раздавал,
Предвидя свой барыш немалый,
Все стадо ко Христу взывало
Имея в мыслях зло одно, —
И дрожь страданья пробежала
По телу, мертвому давно
За что же горькое вино
Суда, позора, муки крестной,
Духовной пытки и телесной,
Мне выпить было суждено?
Все то осталось неизвестно,
И стона не слыхал никто:
В соборе было шумно, тесно
От копий, шлемов и щитов.
Мы жаждем славы, и казны,
И гибели врагам!
Победу, сладкий плод войны,
Даруй, о Боже, нам!
Это стихотворение называется «Ballata militara»[127]. Когда в прошлом году в лавке Адама Келекела появился томик Ланьеля с грифом «Оттиснуто соизволением Ее Величества Иоанны» — этой баллады там не было. Ее Величество Иоанна нашла стихи грубыми и даже неприличными.
Motto: Не имея возможности достичь высокого положения, давайте очерним его.
Мишель Монтень
Принца Отенского больше не было, но княжество Отен осталось. И надо было решить дело с наследством покойного, который, мало думая о собственной смерти не оставил никакого завещания.
Сиятельный принц не успел жениться, и поэтому никаких прямых наследников у него не было. Зато, как обычно бывает, обнаружилось множество косвенных наследников, дальних родственников его отца, о которых Карл Вильбуа при жизни даже представления не имел Это были какие-то троюродные и четвероюродные дядья и тетки, живущие на положении его вассалов в Отене, — люди, прочно стоящие обеими ногами на земле, ибо они не заносились в высоких мечтах, а плодили детей. Однако сейчас некоторым из них ударила в нос возможность легко и без усилий стать вельможами и пэрами Виргинии. Начав с возмущения тем, что их не пригласили на похороны принца (на что они, впрочем, не имели ни малейших оснований), эти господа сочинили с помощью местных юристов пространные бумаги и самолично повезли их в Толет, чтобы подать непременно в руки самой королеве.
Разумеется, к королеве их и близко не пустили. К тому же и дело было совершенно ясное: при отсутствии прямых наследников — а их не было — провинция переходила под королевскую марку. Это был древнейший закон Виргинии. Гроненальдо через три дня после похорон Вильбуа послал в Эй специальную комиссию, снабженную всеми полномочиями для исполнения этого закона. Требовался, правда, официальный указ за подписью Ее Величества, но Гроненальдо рискнул пренебречь этим до времени, пока Жанна не придет в себя.
Получив отпор в канцелярии государственного секретаря, «наследники» наудачу толкнулись к первому министру двора. Лианкар, против ожиданий, принял их довольно скоро. Они ввалились к нему всей толпой. Их было четверо: трое мужчин и одна дама; но при каждом из просителей был еще старший сын — наследник, надежда фамилии, будущий принц Отенский, — так что всего набралось восемь душ. Родители, как на подбор, грузные, обрюзгшие, малоподвижные, казались еще более неуклюжими от наверченных на них старомодных выходных нарядов. Дети были, вне всякого сомнения, не подставные, а подлинные дети своих родителей — атлетического вида недоросли, с маленькими головками на бычьих торсах, с напомаженными кудерьками, напущенными на лобики: молодежь, как ей положено, была чутка к новизне и знала, что короткие прически вышли из моды.
«Ну и монстры, — подумал сиятельный герцог Марвы, разглядывая общество, выделывавшее пародию на придворный поклон. — Жаль, что нельзя показать их королеве; в другое время они позабавили бы ее…»
Тем не менее, как подобает дворянину перед благородными дворянами, он встал и, выйдя из-за своего стола, учтиво ответил на их поклон.
— Прошу вас сесть, господа.
Возвращаясь к своему креслу, герцог Марвы мельком посмотрел в окно. Был крепенький солнечный денек, четвертое декабря. Все обстояло превосходно, просто как нельзя лучше. Лианкар был премило настроен и расположен слегка подурачиться.
— Итак, господа, — начал он, — суть ваших претензий мне известна, хотя бумаг ваших я не читал, ибо вы желаете представить их исключительно Ее Величеству. Но скажите мне: какими основаниями располагаете вы для реализации ваших претензий?
Он нарочно употреблял витиеватые, ученые обороты и с удовольствием наблюдал, как непривычная и непосильная работа мысли отражается на физиономиях этих мужланов. Они явно не понимали его, но переспрашивать опасались.
Дама неожиданно оказалась бойчее мужчин:
