– Что вы хотите? Деньги? – Она торопливо сунула руку в карман. – Вот, возьмите! Здесь двести долларов…
Смятые купюры разлетелись в разные стороны.
– Помогите! – закричала Лиззи.
Соколов метнулся к стене, ловко подтянулся на руках и перемахнул на другую сторону. Раздались выстрелы: один, другой.
Что-то горячее воткнулось Лиззи в грудь, и, уже теряя сознание, она различила, как женщина сказала по-английски:
– Это тебе за предательство.
Светало. Марта выключила настольную лампу и принялась отсчитывать Аде гонорар:
– Двадцать, тридцать, сорок…
Пухлые руки ловко раскладывали купюры: портретом наверх, рубашкой вниз.
– Видала этого дьявола безногого, Лемуана? – ворчала Марта. – Он опять в городе. Принесла его нелегкая: всех девчонок мне перепугал.
– Неужели? – безучастно спросила Ада.
Она не находила себе места: со стороны Северного вокзала всю ночь били пушки. Кто это был – подошедшие кантонцы? Или рабочие опять подняли мятеж? Ничего неизвестно.
– Лемуан сказал, что это бронепоезд «Великая стена» воюет с восставшими красногвардейцами, – сказала Марта, прислушиваясь к далекому гулу канонады. – Он попал в ловушку: пути разобрали и спереди, и сзади. Все начальство давно сбежало, а эти застряли. Лемуан хвастался, что совершит сделку века: когда они капитулируют, останется много бесхозного оружия. Главное, его вовремя подобрать.
– Как вы сказали? «Великая стена»? – перебила Ада. Она сгребла деньги в сумку. – Мне надо идти.
– Куда? Вернись! – крикнула ей вслед Марта.
Ада выскочила на улицу. Кругом беженцы, солдаты, полицейские… Полнеба загораживало огромное облако дыма.
Ада заметила пустую коляску рикши:
– Ты говоришь по-английски? Мне надо к Северному вокзалу.
Кули зыркнул на нее:
– Не пойду.
– То есть как? Тебе деньги не нужны?
– К вокзалу не пойду – там стреляют.
– Ада!
Она обернулась. Митя подкатил к ней на велосипеде, спрыгнул с седла:
– В Чжабэе ужас что творится – я только что оттуда. Автобусы не ходят, ничего не ходит… Электричества во всем районе нет. Я как раз к тебе собирался.
Ада схватила его за руку:
– Митя, продай мне велосипед! Сколько ты хочешь?
Она открыла сумку, показывая деньги.
– Да я тебя так довезу, садись на раму.
– Мне нужно к Северному вокзалу. Там бронепоезд «Великая стена»… Там Феликс!
Митя смотрел ей прямо в глаза:
– Одна ты пропадешь. Там все оцеплено рабочими дружинами – убьют по дороге. Я тебя через склады провезу.
Полковник китайской службы Котляров, начальник «Великой стены», созвал офицеров на совещание. Мерно постукивали колеса, сквозь смотровые щели бронированного вагона пробивался серый свет. Пахло гарью.
– В Китайском городе пожары, резня и грабеж, – докладывал только что вернувшийся лазутчик. – Рабочая гвардия захватила полицейские участки и, раздобыв оружие, оцепила весь район Северного вокзала. Армия кантонцев может подойти в любую минуту.
Котляров склонился над картой железной дороги Шанхай – Нанкин. Поверх иероглифов химическим карандашом были написаны русские названия.
– Теперь они вряд ли осмелятся атаковать, – задумчиво произнес он. – Будут ждать, пока у нас кончатся боеприпасы. Ну что, господа, делать будем?
– Будем расходовать то, что есть, – отозвался Феликс Родионов, заросший черной щетиной, с кругами под глазами. Недавно его назначили начальником отряда прикрытия вместо погибшего капитана Арфеева.
Красногвардейцы пытались обстреливать бронепоезд, прячась в домах вдоль железнодорожного полотна. Котляров приказал ответить артиллерийским огнем. Тяжелые морские орудия «Великой стены» разносили дома в щепы, пожары горели всю ночь.
– Нам бы до сумерек продержаться, а как стемнеет, будем уходить небольшими группами в направлении иностранных концессий, – сказал Котляров. Он промокнул лоб рукавом. – Борисов, вам сформировать группу добровольцев, которая будет прикрывать отход. Без Родионова – он нам нужен для других целей.
– Слушаю, господин полковник.
– Пирогов, скажите своим людям, пусть будут готовы. Выдать всем паек на два дня и провести инструктаж. Родионов, вам поручается выйти первым – связаться с командованием союзников и договориться, чтобы наших ребят пустили за оцепление.
– Слушаю, господин полковник.
Феликс вышел из вагона и ступил на платформу, обшитую тяжелой корабельной броней. Пользуясь передышкой, солдаты из пулеметного расчета жевали сухари. Завидев Феликса, они вскочили:
– Разрешите обратиться, господин капитан! Что говорят-то?
– Будем пробиваться.
От дыма пожарищ небо стало кирпично-бурым. Хлопья пепла оседали на плечах, на фуражках, на волосах.
По платформе загрохотали сапоги. Отец Серафим – борода растрепанная, на горле шарф (ангину где-то подхватил):
– Феликс! Здесь Ада! И Митька с нею!
– Что?!
Ада не могла объяснить, как они очутились на бронепоезде. Ее трясло. Перепачканная, в изорванном бальном платье, с лисой на плечах, она будто с луны свалилась. Она держала Феликса за руку и, смеясь и плача, все повторяла его имя.
– Митька, дурак! Ой, дурак! – шептал отец Серафим. – Ты зачем ее сюда привел?
Митя пожал плечами:
– Она попросила.
– Я смотрю, двое к платформе бегут, – сказал часовой. – Думал шпионы, хотел этому в бритую башку стрелять, потом гляжу – ба! – дамочка на каблуках. Да еще по-русски кричит.
Феликс растерянно перебирал пальчики Ады:
– Глупая, что же мне теперь с вами делать?
– Я не могла без вас… Я как только услышала, что ваш бронепоезд здесь, все бросила…
Феликс оглядел столпившихся товарищей, психанул:
– Уйдите все! Не стойте над душой!
Они сидели на мешке с песком и говорили: Феликс – о смерти, Ада – о любви.
– Почему вы не писали мне? Я так ждала! Так ждала!
– А зачем вас волновать? Я человек военный – прихлопнуть могли в любой момент. А не убили бы – вернулся б к вам. Я попросил Лемуана черкнуть вам пару строк, что я жив-здоров. Вы получили его записку?
– Да, получила.
Ударило орудие, еще одно, еще… в броню заколотили пули.
– В укрытие! – заорал Феликс.
Стемнело. Прыгали на ходу, машинист лишь слегка сбавил скорость. Первым Митя, затем Феликс, последней – Ада. Отец Серафим вызвался добровольцем – оборонять бронепоезд до последнего.
Ада упала на насыпь, скатилась вниз. Что-то холодное полоснуло по руке, и она вскрикнула от боли. Феликс зажал ей рот:
– Молчите!
Спрятались в обгорелом доме – угли под ногами еще дымились.
– Здесь раньше жил стрелочник, – тихо сказал Митя. – Очень хороший человек. Шляпы соломенные умел плести.
Феликс погрозил ему кулаком («Заткнись!») и наклонился к Аде:
– Слушайте меня внимательно. Берите мой планшет – там деньги. Я их спрятал в тайнике перед тем, как меня арестовали, а потом забрал. Мы будем богатыми людьми. Я разведусь с Бэтти: скажу, что она гулящая, – это хорошая причина для развода. Вы… ты пойдешь за меня?
– Да. Я люблю тебя…
– Потом… – Феликс приложил палец к губам Ады. – Главное, береги планшет.
Даниэль Бернар стоял посреди улицы, вдыхал дрожащими ноздрями ароматы: мыла – из бани, благовоний – из кумирни… Бензина, масла, людей, земли, собак… Он давно смирился с мыслью, что его расстреляют, но вдруг сторожа открыли тюрьму, побросали ключи и спрятались кто куда.
Его так и не судили – некогда было: следователи и прокуроры целыми днями маршировали на учениях волонтерского полка. Даниэль подозревал, что против него не так много улик – только письмо жены. Лемуан, вероятно, остался на свободе. К волоките и хаосу добавилась вечная проблема подсудности: кто и за что должен судить мистера Бернара? Если бы он не оказал сопротивления при аресте, не ранил полицейского, его бы даже выпустили под залог.
Даниэля перевели в Китайский город, чтобы там быстро разобрались и казнили военного преступника. И вот, пожалуйста, тюремные ворота распахнулись – добро пожаловать то ли в рай, то ли в ад.
Знамена на ветру – в каждом окне, в каждой витрине. Толпа идет – у всех флаги: белое солнце на голубом фоне и красном поле. Лица молодые, счастливые.
Один из русских авиаторов, Сергей, говорил, что самое светлое время в его жизни – это первые дни после революции в Петрограде. Он с товарищами гонял в грузовиках, закрывал министерства, открывал комиссариаты, выпускал из тюрем друзей и сажал врагов.
Китайские рабочие тоже чувствовали себя творцами истории.
Иногда Даниэля окликали, даже пытались дразнить «белым дьяволом», но быстро отставали. Он был грязен, истощен, небрит, на лице его светилась растерянно-счастливая улыбка – он был своим в этой толпе.
На углу девчонка бойко торговала папиросами, и Даниэль с удивлением заметил на пачках знак Гоминьдана: надо же, фабриканты подсуетились – заранее подготовили продукт.
