увидел, как война за Ливонию и ежегодные татарские набеги проредили русскую рать. Он вспомнил, как десять лет назад вел огромное войско брать Полоцк. Теперь же, когда русское государство стоит на краю гибели, его защищает эта горстка воинов, большую часть из которых составляют казаки, иностранные наемники и безусые мальчишки. Воротынский, устроивший для царя этот смотр, теперь пристально следил за его бледнеющим лицом и думал в то мгновение: «Видишь, до чего довел ты державу свою? Зри, душегубец!»
После смотра Иоанн спешился и направился к воеводскому шатру. С Иоанном царевич Иван, князь Тулупов, Малюта, Борис Годунов и другие представители его свиты. На цветастых и пестрых коврах установлен походный стол, у основания которого стояли два резных кресла – для государя и наследника. Свита расселась по старшинству рода (и здесь никуда без местничества) на лавках.
– Думаю, надобно слать посольство к Сигизмунду и договариваться о мире. Не хватит сил нам против трех врагов бороться, – устало говорил Иоанн, глубоко откинувшись в кресле.
– Хана отгоним и на шведов пойдем, коли Юхан нам Ревель не отдаст! – в заключение добавил Иоанн, помолчав. Вскоре в его шатер был приглашены Михаил Иванович Воротынский и опричный воевода Дмитрий Хворостинин, первый помощник Воротынского. На какое-то время глаза Иоанна поймали тяжелый взгляд Михаила Ивановича, и государь невольно стиснул подлокотники пальцами. Не доверял ему царь, оттого и попал боярин в непродолжительную опалу, оттого и отбирал у него Иоанн родовые имения, отдавая взамен другие, поменьше да похуже. Оттого и сам Воротынский не любил Иоанна, оба ощущали взаимную неприязнь, но положение дел обязывало отложить прочь разногласия, тем более Воротынский по родовитости своей обязан был встать во главе объединенного русского войска. И вот они сидели за столом с государем и наследником, в то время как свита стояла позади кресла государя. На столе – карты с пометками, сделанными воеводой.
– Наверняка хан пойдет здесь, через Рязань, ибо думает, что разгромленная Москва станет легкой добычей, – докладывал царю Воротынский, указывая пальцем на участки карты, – но возможен удар отсюда, с Угры. Надобно здесь, под Коломной, оставить значительную часть войска, дабы прикрыть Москву. Его возглавлю я. Со мною будут стоять полки князей Андрея Палецкого, Юрия Курлятева и Ивана Шереметева. Передовой полк же под командованием Дмитрия Хворостинина встанет здесь, под Калугой, и будет охранять переправы на Оке.
– Сколько ратников у нас? – сдвинув в сосредоточении брови, спросил царь.
– Ежели к полкам присоединятся ополченцы, наемники и казаки, даст Бог, наберется тысяч двадцать…
– У хана не меньше пятидесяти тысяч, – тихо напомнил государю Тулупов. Иоанн, будучи все же грамотным военачальником, понимал, что с татарами биться лоб в лоб нельзя. Подумав, сказал:
– Надобно понять, для чего они сюда идут. Ежели искать битвы с нами, то надобно перекрыть Муравский шлях и направиться к Калуге. Там рассредоточиться и по силам стараться нанести им наибольшие потери. Ежели они группами будут грабить города и окрестности, то бить их в засадах и трепать хорошенько!
Воеводы в согласии склонили головы. Иоанн поглядел на них пристально и проговорил твердо:
– На вас вся надежда. В ваших руках судьба русской земли. Коли и сейчас проиграем, не станет более державы, а народ русский и язык наш будет истреблен. Все старания предков наших по объединению и укреплению Руси падут прахом. Вера православная окончательно погибнет – и это меньшее из тех злосчастий, что ждут нас, ежели татары одолеют.
Поднявшись, воеводы молча перекрестились и поклонились Иоанну. Невольно перекрестилась и свита. Царь опустил голову и, махнув рукой, отослал всех прочь. Шатер покинул даже царевич. Оставшись один, Иоанн стиснул зубы и, зажмурившись, дрожащей рукой прикрыл уставшие от долгой бессонницы глаза.
По возвращении царя в Москву, двадцать девятого апреля собор «благословил Государя жениться четвертым браком, мимо Христова Евангелия и Больших и Вселенских семи Соборов». Ценой того, что духовенство дозволило царю вне всех канонов, на Иоанна наложили трехлетнюю епитимью, то есть ему запрещено было входить в церкви и храмы все дни, кроме Пасхи. Но с государя снималась епитимья в том случае, если он начнет войну против неверных, а так как все ожидали вскоре нового татарского нашествия, все понимали формальность данного наказания.
В мае горожане Москвы узрели новую (четвертую) царицу – Анну Колтовскую. И очень скоро государев двор покинул столицу и отправился в Новгород. Здесь, за крепкими стенами древнего города, Иоанн будет ждать нового похода крымской орды на русские земли. И он был неизбежен, неотвратим, и будущее целого государства, народа было на кону.
В Орловской крепости суета. Здесь сливаются воедино гомон посада, перезвон колоколов недавно выстроенного собора, шум мастерских. Всюду ходят вооруженные ратники, стрельцы несут стражу, по пыльным, изгвазданным конским навозом улочкам проезжают дети боярские в бронях.
Высились бревенчатые остроги, обнесенные деревянной стеной, под которой грудились пока еще редкие слободские дома. Крепость молодая, необжитая – всего шесть лет назад начала строиться она на южной окраине страны на землях Михаила Ивановича Воротынского. Занятый пограничной службой, он теперь редко бывал здесь, но продолжал заботиться об устройстве своего строения. Ему не хватало людей, поэтому часто просил государя присылать к нему ремесленников. И царь велел всем помогать крепости деньгами и ремесленниками, сам дал на строительство большую сумму.
Порой приводили людей сюда насильно. Так и был переселен Архип со своей семьей после выдворения из Новгорода. Нужны были здесь хорошие кузнецы, поэтому работой Архип был не обделен.
Местные мужики помогли выстроить дом и мастерскую, благо рядом оказался бывший сосед в Новгороде, строитель Илья. Архип подсчитывал траты, ибо надобно было закупать лес, кормить мастеров.
– Нам бы небольшую, да побыстрее, – говорил он мужикам с ужимкой, словно все равно было, где жить. А может, не ощущал, что надолго здесь. Жили в наспех сколоченной времянке. Помог и местный воевода, привел еще мужиков, свез лес, сказал – быстрее за работу надобно!
И взялись. Архип работал на износ, так было легче пережить недавнюю смерть старшей дочери. Белянка вовсе спала с лица, никак не могла прийти в себя. Порой молчаливо занималась хозяйством и ни с того ни с сего начинала реветь взахлеб да причитать. Архип, стиснув зубы, уходил, невыносимо было.
Илья, сухощавый, жилистый мужик с редкой седой бороденкой и скуластым лицом, тем временем руководил строительством.
– Взяли, мужики! Ровнее, ровнее, твою ж…
– Ладно встало! Ладно!
Илья окинул беглым взглядом только что положенное бревно, кивнул и подозвал сына, тринадцатилетнего паренька Семена, начал что-то ему объяснять. Архип
