сон.
– А он? – спросила беспокойно королева.
– Он приказал, чтобы было тихо и чтобы тебя не будили, – сказала воспитательница.
– Он видел меня?
– Спящую, издалека. Я караулила у двери.
– А! – сказала Елизавета, ломая руки. – Этот несчастный сон!.. Всегда этот сон, что как камень падает на меня.
Из её глаз потекли слёзы.
Король, должно быть, услышал из соседней комнаты шорох разговора и вошёл на цыпочках. Она почувствовала его и тревожно накрылась одеялом. Август медленно приблизился с заметным на лице страхом, пытаясь сделать из него улыбку.
Королева покраснела, поглядела на Кэтхен, которая специально отошла. Не обращая на неё внимания, Август подошёл прямо к кровати и мягко сказал:
– Вам нужен отдых, я приказал тут задержаться. Прошу вас, пользуйтесь временем, потому что нам предстоит ещё долгая и утомительная дорога.
Сказав это, он наклонился к ней и, чуть заколебавшись, поцеловал её в лоб. Елизавета поднялась румяная и счастливая.
– Мой король, – воскликнула она, – ах, как мне стыдно, какая я гадкая соня. Вы должны меня наказать.
Эта весёлость, которая немного удивляла Августа, казалось, успокаивает его. Он сел на стоявший у кровати стул.
– Я думаю, – сказал он, – будет лучше, если мы тут весь день простоим, а вы, моя королева, останетесь в кровати и лучше отдохнёте. Никто вашего спокойствия не нарушит, а я не уйду.
Елизавета молча схватила руку короля и живо начала её целовать, но бедный король почувствовал на ней тёплые слёзы и вздрогнул. Он повернулся к воспитательнице.
– Прошу вас, не спускайте глаз с королевы, – сказал он, – а когда для вас наступит время обеда, прикажите накрыть здесь и меня позвать.
Он вышел.
– Моя Холзелиновна! – воскликнула, складывая миниатюрные руки, королева. – Ты слышала? Разве это не ангел доброты? Не лучший ли это человек из всех людей, из всех мужей лучший муж? А я несчастнейшее существо на земле.
Холзелиновна живо приближалась, но, прежде чем смогла обнять головку королевы, та упала на подушку, залитая трупной бледностью, закрылись её глаза, открылся рот, напряглись руки. Елизавета лежала без сознания, а воспитательница крутилась у кровати, ломая руки от отчаяния.
* * *
Прошёл долгий, долгий отрезок времени; молодой король жил с женой в Виленском замке. Люди, которые смотрели издалека на совместную жизни супругов, радовались их счастью.
Когда молоденькая, выглядящая девочкой, хрупкая, но красивая, как белый цветок, расцвётший в тени, королева, опустив глаза, в компании своей охмистрины приходила к замковому костёлу, к часовне могилы св. Казимира, все обращали на неё взгляды, снимали шапки и она тянула за собой сердца. Она не прошла ни одного нищего, не подав милостыни, улыбнулась самому бедному, осмелевшие дети бегали за ней с вытянутыми ручками.
Те, что стояли ближе ко двору, что её чаще видели, не могли вдоволь нахвалить её мягкость и доброту. Одни называли её белой лилией, другие – ангелом, и не было человека, который бы восхищался этой королевой.
Духовные люди восхваляли её благочестие, двор – милосердие, юноши восхищались красотой, поэты сравнивали её с греческой Еленой и воспевали её латинским виршем.
Казалось, король заботливо следит за этим сокровищем.
Но ни на его лице, ни на облике старой няни не было видно того веселья и блаженного чувства счастья, какое люди там угадывали.
Август ходил не по возрасту серьёзный, задумчивый, грустный, точно ему жизнь и правление, которые всех радовали, были втягость.
Иногда вдруг среди этого спокойного, однообразного режима жизни хмурились лица, королева не показывалась. Не видно её было, когда шла в костёл и гуляла в саду, который король заложил рядом с замком у реки, и где Елизавета привыкла кормить своих белых лебедей.
Тогда, когда неожиданно спрашивали Холзелиновну о здоровье госпожи, она отрицала, что та была больной, говорила, что немного устала и отдыхает. И спустя некоторое время она снова показывалась на дорожке, ведущей к костёлу, с той детской улыбкой и безоблачностью на бледном личике. Кто приезжал в Краков из Литвы и старый король спрашивал его, как там правит сын, все ему отвечали, превознося к небесам, а Бона иронично закусывала губы. А старик, наслушавшись похвал, бормотал, как обычно:
– Оставьте свои выговоры!
Когда говорили о молодой королеве, Бона отворачивалась, не желая слушать, возмущённая, и хотя из Вильна о её здоровье приходили успокаивающие новости, она всегда знала о какой-то болезне, и старого мужа не переставала упрекать, что отдал сына жене, которая отравляет ему жизнь и делает отвратительной.
– У неё болезнь, – повторяла она, – от которой её никто не вылечит.
– Это сказки, – отрицал Сигизмунд, и велел жене молчать.
Тогда сразу пришли в Краков тревожные новости, их подтверждали и письма Дантышка, большого поклонника Елизаветы. Королева тяжело, опасно захворала. Жаловался на это сам Август, послали за лекарем в Краков. То, что до сих пор было тайной, стало через них явным; у королевы была та страшная болезнь, которую называли Великой, а от неё доктора никаких лекарств не знали.
В течение какого-то времени сомневались, что она выживет. Август ходил, погружённый в сильную грусть. Когда уже почти всякая надежда была потеряна, Елизавета чудом поднялась с кровати и вернулась к жизни.
А когда к ней потом пришёл муж, она, схватив его руку, глядя в его глаза с большой любовью, шепнула ему:
– Я выпросила у Бога, чтобы позволил мне ещё остаться с вами.
В глазах Августа были слёзы; выйдя от жены, когда встретил Струся, который был переведён из Кракова, отвёл его в свою комнату.
– Прошу вас, – сказал он, – сделайте что только в человеческих силах, чтобы мы могли радоваться жизни и здоровью моей любимой супруги. Нет жертвы, которой мы бы для этого не были готовы сделать.
– Милостивый пане, – ответил лекарь, который ни льстить, ни лгать не умел, – то, что в человеческих силах, не принесёт большой пользы. Мы с нашей наукой слепы, а один Бог всемогущ.
Старик вздохнул и замолчал.
– Гиппократ, отец наш, – начал он потихоньку, – целую книгу написал об этом недуге и мы из неё знаем только то, что против него бессильны.
– Говорят, – ответил король, – что английские монархи имеют силу от Бога, данную при помазании, лечить такие болезни прикосновением либо пересылкой кольца, которое мы должны постараться найти.
Струсь опустил глаза.
– Следует всё испробовать, – сказал он холодно, – хоть бы и кольцо. Таинственной силы вещи мы не знаем, но если болезнь наследственная, трудно её побороть.
Август ответил:
– О болезне в семье я не слышал, а в Праге в этом не признаются. Нужно бы спросить астролога. Благодаря вашим стараниям королева чувствует
