С новым царствованием явились новые люди. Военным министром стал Куропаткин, назначивший Поливанова главным редактором газеты «Русский Инвалид» и журнала «Военный Сборник».
Газетка была маленькая, захудалая, без читателей. Печатались в ней приказы о производстве, назначениях и наградах, помещались сухие казённые, по трафарету составленные, описания парадов, смотров и манёвров, которые никто не читал и статьи технического или военно-исторического содержания. И газета и журнал были узкоказёнными и в нарождавшейся тогда русской прессе с ними не считались. Но для Поливанова это было поле деятельности. В какой-нибудь год он так расширил «Инвалид», так углубил его программу, что с ним стали считаться в русской и заграничной прессе.
Ставши редактором «Русского Инвалида» Поливанов не только вывел в люди газету, но и сам лично вошёл в круг русских газетных деятелей. Поливанов стал мостом между военной кастой и общественными деятелями. Та внутренняя политика, которая нарождалась в те дни в русской прессе стала отражаться и в «Русском Инвалиде». С назначением Куропаткина Главнокомандующим Манджурской армией, а Сахарова военным министром прошли счастливые дни «Русского Инвалида», а с ним вместе и Поливанова. Сахаров был человеком старой школы, боявшимся вольного духа, который завёл в «Инвалиде» Поливанов. Поливанову пришлось сдать своё место спокойному, холодному, узкому и при том глухому Макшееву, а самому засесть на невидном месте в крепостном комитете. Это время относительной свободы Поливанов использовал на закрепление за собой симпатий в общественных кругах. С появлением Думы все члены Думы опирались в своих суждениях по военным вопросам на мнениях и указаниях Поливанова. Поливанов стал неизменным докладчиком перед военной комиссией Думы. Он сумел завоевать симпатии даже самых левых кругов. Простой в обращении, умный, хитрый, вкрадчивый, широко образованный, умевший красиво, просто и образно говорить, Поливанов через Думу проводил всё то, что считал нужным для Российской армии. Здесь он сошёлся с А. И. Гучковым. В лице Гучкова Поливанов нашёл ревностного помощника. Гучков — штатский человек, поразил Поливанова своими богатыми познаниями военного дела, в особенности технической его стороны. Поливанов и Гучков через Думу подняли первыми вопросы о техническом преобразовании армии. Авиация, тяжёлая артиллерия в поле, вопросы дислокации, наконец, борьба за крепости — всё это было делом их рук.
При том отношении к Думе, которое было у Государя, Поливанов терял в глазах Государя. Государь не доверял ему. Он для Государя был не наш, а их, думский. Но он был необходим. Он был сделан помощником военного министра Сухомлинова. Военный министр и его помощник распределили роли между собою. Сухомлинов взял на себя представительство, приёмы, ревизии — на Поливанова легла канцелярия. Но Поливанов сумел использовать своё положение на пользу России и, если русская армия встретила в 1914 году австро-германцев с пулемётами, пушками, стальными пиками, превосходно снабжённая и обмундированная, если она в первый же год войны заняла всю Галицию и овладела Львовом, Перемышлем и Сенявой — она была обязана этим Поливанову и Гучкову.
Государь это знал. В частые отлучки Сухомлинова, Поливанов являлся докладчиком перед Государем, и Государь не мог не видеть широких знаний Поливанова и его уменья влиять на Думу. Государь ценил Поливанова, но полюбить его не мог Государь чувствовал в Поливанове врага самодержавия, конституционалиста, представителя той «интеллигенции», сторонника той демократии, к которым Государь и его окружающие относились с пренебрежением и гадливостью. Но особенно невзлюбила Поливанова Императрица и Поливанов ответил ей тем же. Незадолго до войны были раскрыты некрасивые проделки Сухомлинова. Пресса заговорила об этом. Сухомлинов был близок к удалению. Никто не сомневался, что его место займёт Поливанов. Поливанов уже принимал поздравления и докладывал Государю, как Военный министр, но Сухомлинов поехал к Императрице, произошёл разговор между нею и Государем и Поливанов не только не был назначен министром, но Государь избегал встреч с ним. Холодок обратился в неприязнь и Поливанов глубоко огорчённый ответил тайной ненавистью.
Началась война. Раскрыты были связи Мясоедова с Императором Вильгельмом. Мясоедов был предан суду, Сухомлинов удалён с поста военного министра и, никого не было другого, на этот пост был назначен Поливанов.
Армия оказалась без снарядов и без винтовок, война рассчитанная на четыре, шесть месяцев поглотила все без остатка. Поливанов и Гучков привлекли к работе все общественные силы страны, подняли земство, города, сделали громадные заказы в Америке и армия к концу 1916 года стала на ноги. Технически она стала так же сильна, как была сильна германская армия, но нравственно она разлагалась. Гучков и деятели Думы проводили ту идею, что образованная штатская молодёжь, может быть, после небольшой военной подготовки офицерами, указывали на примеры Англии и Америки. Поливанов, кончивший кадетский корпус и училище, прошедший две академии пошёл на это и армия стала наполняться молодёжью, не проникнутой ни военным духом, ни патриотизмом, ни преданностью Монарху. Армия шаталась. Создались пункты для обвинения Поливанова, воздействовали на Императрицу, Поливанова выставили перед Государем едва не демагогом и Поливанов в зените своей славы, в размахе деятельности был сведён на Скромную роль члена Государственного совета, а его место занял интендант Шуваев, безличный, скромный и бездарный, все достоинства которого заключались в его честности и пунктуальности, доведённой до смешного.
Это был последний удар для Поливанова. Он не был ни генералом свиты, он не был генерал-адьютантом тогда, когда младшие его и менее даровитые легко получали Царские вензеля на погоны. Он, про которого говорили, что он спас Россию, был затёрт и отставлен от работы в те дни, когда ожидалась развязка всей компании, когда близилась победа и пахло лаврами победителей.
Поливанов уехал на отдых в Кисловодск и там часто виделся с Гучковым.
Едкое чувство горечи разъедало его. Он отдал всё службе. У него была единственная горячая привязанность — его сын. Сын только перед войной окончил академию, но остался в строю и выступил в поход командиром роты Лейб-гвардии Гренадерского полка. Саблин был хорошо знаком с ним. Это был рослый, румяный красавец, умный, любящий родителей юноша. В первом бою он был убит наповал во главе своей роты.
Поливанов любил искусства, но служба отнимала у него всё время и он не мог увлечься ими, Поливанов любил природу и целые месяцы проводил в кабинете, не видя солнечного света.
В Кисловодске, одинокий, вдвоём с женой он оказался свободным и среди чарующей природы. Солнце, несмотря на ноябрь, светило по-летнему, горы сверкали прозрачными красками. Эльбрус ежедневно показывал свою волшебную шапку на фоне фиолетовых гор, но Поливанов не наслаждался. Та всепрощающая христианская любовь, которая единственно даёт счастье человеку и открывает ему красоты мира, ушла из его сердца и заменилась ненавистью. В его душе не было покоя. Она была мятежна. Гуляя вдвоём с Гучковым они составляли планы удаления Г осударя с престола и уже не Государственное, не Российское руководило ими и подсказывало им решения, но своё, — личное.
В пятом часу дня Саблин на извозчике подъехал к высокому дому на Каменноостровском проспекте, где скромно, на частной квартире, жил Поливанов, и поднялся на четвёртый этаж. Квартира была небольшая. Скученно стояла в гостиной та самая мебель, которую Саблин привык видеть широко раскинутой по громадному залу казённой квартиры, тесно висели ласковые русские пейзажи, которые Поливанов любовно собирал всю свою жизнь и на которых его глаз отдыхал, когда он был сам лишён возможности пользоваться природой. Все говорило о прошлом, о конченном, о жизни, ушедшей в воспоминания.
Лакей, высокий лейб-гренадёр, бывший денщик Саши, убитого сына Поливанова, попросил пройти в столовую. Поливанов с женою и гостем, молодым штатским, пили пятичасовой чай.
— Здравствуйте, дорогой Александр Николаевич, — отчётливо выговаривая каждую букву, ласково сказал Поливанов, поднимаясь навстречу Саблину.
Он постарел. Волос стало меньше, и седые прядки пробивались в чёрных пучках, висевших на висках и затылке, лицо пожелтело и осунулось, сильнее стала заметна кривизна раненой шеи и частое подёргивание лица. Но, Саблин это сразу подметил, он не обрюзг, не опустился, и из-под нависших бровей и прищуренных век молодо и остро сверкали глаза, с иронической усмешкой.
Поливанов представил молодого человека как представителя какого-то отдела торгово-промышленного комитета. Молодой человек стал прощаться.
