— Как вы думаете, господа, кто будет созывать Национальное собрание?
— Конечно, президиум, — ответил Седлячек.
— Президиум? Это будет трудновато. Председатель — бедный дядя Элек, — как вы, господа, наверное, уже слышали, сошел с ума, и бедняжку поместили в сумасшедший дом в Кашше. Получилось это так. — Каминский говорил теперь уже в обычном для него тоне. — Когда берегсасские виноделы опять создали свой союз, старик Элек принял, конечно, участие в учредительном собрании, где здорово пили. На этом собрании добрый старикашка — наш любимый председатель — прочел пьяным виноделам лекцию о будущем человечества. Элек, как известно, большой сторонник вечного мира. На этом собрании он говорил о том, что надо демобилизовать все армии и уничтожить все военные заводы. Одним словом, дядя Элек находится теперь в Кашше. Что касается вице-председателя Национального собрания, то Кавашши, арестованный по приказу его превосходительства господина генерала, — согласно определенно выраженному желанию господина генерала! — тогда же отказался от своего высокого государственного поста. А другой вице-председатель — ваш покорный слуга — в настоящее время отказывается от этой должности.
— Вы с ума сошли? — заорал генерал.
— Вы ошибаетесь — это случилось с председателем, а я только вице-председатель Национального собрания, — ответил с невозмутимым спокойствием Каминский.
— Может быть, вы объясните нам, что означает этот… этот отказ? — спросил Седлячек.
— Охотно! — ответил Каминский. — Я подал в отставку потому, что этого требовала моя совесть. Нельзя упрекать человека в том, что он последовал голосу своей совести, не правда ли? Меня нельзя обвинить даже в том, что я поступил слишком поспешно. В течение долгих месяцев я провел много бессонных ночей в размышлениях, прежде чем действовать. И я пришел к убеждению, что должен подать в отставку, потому что Национальное собрание было созвано не совсем законными путями.
— Вы принимали участие в его созыве! — возмутился Пари.
— Верно. Тогда я совершил ошибку. А теперь я ее исправлю. Надеюсь, вы не сердитесь на меня, ваше превосходительство, за то, что я признаю свою ошибку и исправляю ее?
Когда Каминский с таким же достоинством, как поздоровался, распростился с обоими диктаторами, Пари долго не мог прийти в себя. А пока он ругал весь мир, Седлячек думал, нельзя ли как-нибудь, путем разоблачения комедии с Национальным собранием, хотя бы ценой головы Пари спасти свою собственную? Он только мельком слышал болтовню Пари, который обещал принять энергичные меры против румын, до сих пор не очистивших восточную часть Карпат.
Нью-йоркский адвокат Григорий Жаткович, один из юрисконсультов акционерного общества «Дженерал моторе», родился 12 апреля 1878 года в Венгрии, в комитате Берег, в деревне Верецке. Отец его — Иван Жаткович — был деревенским старостой. Этот пост он получил, несмотря на свое русинское происхождение и греко-католическое вероисповедание, только потому, что все знали, какой он горячий венгерский патриот. У Ивана Жатковича был один большой недостаток: он не умел пить. Если он пил, то уже после трех-четырех литров вина у него развязывался язык. Однажды в корчме, под влиянием выпитых трех бутылок вина и пяти рюмок водки, он заявил, что Россия больше и сильнее Венгрии. Это антипатриотическое заявление было сделано в присутствии врага Жатковича, учителя Миклошши. Учитель написал донос вицеишпану комитата о непатриотическом поведении старосты. Вицеишпан, считавший, что место старосты очень пригодилось бы какому-то дальнему его родственнику, распорядился начать расследование дела Ивана Жатковича. Четыре месяца спустя бывший староста деревни Верецке вместе с женой и трехлетним сыном Григорием находился на пути в Америку, однако сам Иван Жаткович, плохо переносивший вино, так туда и не прибыл.
На пароходе он заболел воспалением легких, и когда перед глазами эмигрантов появилась знаменитая статуя Свободы, Иван Жаткович навсегда распростился с вином. Вдова и сирота сошли на берег и в результате некоторых недоразумений получили в стране неограниченных возможностей постоянное обеспечение. Когда вдова Жатковича, стоя на коленях у смертного одра мужа, рвала на себе волосы, к ней подошла какая-то эмигрантка-словачка и стала ее утешать. Высадившись в Нью-Йорке, эта добросердечная словачка устроила жену Жатковича на ночлег у своей землячки, живущей в Америке уже двадцать лет. Хотя американская словачка и не научилась за эти годы английскому языку, но словацкий и венгерский успела основательно забыть. Когда вдова Жатковича, сначала по-венгерски, потом по-русински, рассказала ей, почему она принуждена была уехать из Венгрии, приютившая ее словачка, понявшая, правда, из этого рассказа очень мало, была все же чрезвычайно возмущена и начала ругаться на ломаном языке и угрожать каким-то темным силам.
— Пойдемте, пойдемте! Нам нужно торопиться! — кричала она на почти понятном венгерском языке.
Она повела жену Жатковича к одному из агентов нью-йоркской пресвитерианской церкви. Там жена Жатковича только плакала, остальное сделала любезная словачка: она многословно объяснила, что плачущая вдова вынуждена была вместе со своим ребенком покинуть Подкарпатский край потому, что дикие венгры до смерти преследуют сторонников пресвитерианской церкви. Таким образом, жена Жатковича стала мученицей пресвитерианской церкви — поварихой в одном из антиалкогольных ресторанов этой церкви, где ее жалованье было, правда, очень скромным, но где можно было всегда хорошо заработать.
Григорий Жаткович учился в пресвитерианской школе, а потом стал студентом университета и получал стипендию от этой же церкви. Когда он получил диплом адвоката, церковь рекомендовала его на службу акционерному обществу «Дженерал моторе», где благодаря своему прилежанию, знаниям и умелым интригам он стал юрисконсультом.
Во время войны, когда акционерное общество в результате поставок для английской и французской армий выросло до огромных размеров, должность юрисконсульта «Дженерал моторе» была не только очень прибыльна, но и могла играть для Жатковича роль политического трамплина.
Жаткович был худощавым человеком, низкого роста, с водянисто-синими глазами и редкими каштанового цвета волосами. Он был антиалкоголиком, антиникотинистом и состоял вице-председателем нью-йоркского общества христиан-вегетарианцев. Был он очень бережлив и сколотил себе в результате ловкой, но чрезвычайно осторожной биржевой игры порядочное состояние.
Своей родины он, конечно, не помнил, но по рассказам матери знал, что Карпаты покрыты густыми лесами, а в лесах живут венгры, русины, евреи и медведи. Так как ему в голову не приходило, что Карпаты могут предоставить какую-нибудь возможность для обогащения, он совершенно не интересовался этими зелеными горами. Все, последовавшее затем, было чистейшей случайностью. Мистер Шмидт, один из директоров «Дженерал моторе» и член американского сената, чтобы избавиться от головной боли после длинного и очень скучного совещания, отправился на продолжительную прогулку в автомобиле, захватив с собой и Жатковича. Не находя другой темы для разговора, Жаткович упомянул, что родился на Карпатах. Мистеру Шмидту очень понравилось экзотически звучащее название «Карпаты», и он попросил Жатковича рассказать ему о них. Юрисконсульт сухо и объективно изложил все, что знал о своей родине. Шмидту особенно понравились две вещи: что на родине Жатковича люди охотятся на медведя с ножом и что по вечерам народ собирается вокруг костров.
— Что они, огнепоклонники? — спросил мистер Шмидт.
— Не знаю. Может быть, — ответил Жаткович.
Мистер Шмидт подумал: «Нет ли в Карпатах нефтяных источников — может быть, эти огни от них…»
— Интересно, мистер Жаткович, очень интересно! Мы поговорим еще об этом как-нибудь.
Мистер Шмидт, наверное, сам не предполагал, что на эту тему ему действительно придется скоро и много говорить. А случилось это именно так.
Летом 1918 года в североамериканском городе Питтсбурге собрались на конгресс «представители народов Европы, ожидавших своего освобождения». На этом конгрессе, созванном по инициативе американских и английских банков, присутствовали также представители таких народов, о которых в Америке никогда раньше не слыхали. Например, буньевацкий народ из Южной Венгрии послал даже двух делегатов, и среди «представителей» были такие, которые никогда в глаза не видали представляемого ими народа. Организаторы конгресса, словоохотливые дипломаты и молчаливые денежные тузы, думали обо всем и обо всех, но о подкарпатских русинах они каким-то образом забыли. В самую последнюю минуту о них вспомнил мистер Шмидт, являвшийся по поручению акционерного общества «Дженерал моторс» одним из главных режиссеров питтсбургского конгресса. По распоряжению Шмидта Жаткович поехал в Питтсбург как представитель русинского народа.
