— Кто вы, откуда и куда путь держите? — спросил Кеймир.
Грузноватый и широкоплечий всадник в черном запыленном тельпеке с презрением сказал:
— Если вы калтаманы (Калтаманы — разбойники) и думаете поживиться нашим добром, то я бы не советовал даже думать об этом. Мы едем с товарами к Кияту в Гасан-Кули, и караван наш охраняют две сотни джигитов.
— Вах, хов! — засмеялся Кеймир. — Неужели мы похожи на калтаманов? Мы — люди Кията, а выехали к вам навстречу, чтобы предупредить о беде, которая вас подстерегает, — и Кеймир начал рассказывать о том, что привело его сюда.
Незаметно челекенцы были окружены со всех сторон, и теперь уже гости безбоязненно разговаривали с ними. К столпившимся конникам, отделившись от каравана, подошел средних лет человек, назвался:
— Я Сапар — купец из Ахала, друг вашего Кият-хана. Если вы его люди, то должны знать меня.
— Да, мы слышали о вас, Сапар-ага, — ответил Кеймир. — И мы сразу догадались, что караван идет к нашим берегам. И вышли встретить, чтобы спасти от беды, — и Кеймир снова начал рассказывать о вылазке каджаров.
— Вот теперь мне понятно, почему мы не застали дома Алты-хана. Нам сказали, что он отправился к морю, потому что берегом прошли персидские сотни. Но что же нам делать?
— Думаю, что надо присоединиться к нам, — ответил Кеймир. — Поставим верблюдов с товарами у стен Мисриана, а сами достойно встретим шакалов астрабадского хакима. Они обязательно поедут по этой дороге.
— Другого предложения мы и не ждали, — охотно отозвался Сапар-ага. — Как думаешь, Дурды-сердар? — обратился он к грузному всаднику.
— Думаю, не стоит терять времени на разговоры, отозвался гот.
Тотчас караван свернул с такыра и двинулся к стенам Мешхед-и-Мисриана.
Солнце клонилось к морю, когда с севера равнины донеслись выстрелы и конское ржание. Туркмены засуетились. Некоторые выехали на дорогу, чтобы встретить врага, но Кеймир повелительным тоном охладил пыл парней:
— Видно, вы забыли, йигиты, мудрость: кто не пожалеет коня, окажется пешим! Да и не пристало нам с закрытыми глазами в бой бросаться! Подождем немного, посмотрим. — с какой стороны ударить.
Поднимаясь на стремена, джигиты нетерпеливо наблюдал за приближающейся пылью. Вот в желтом облаке стали различимы скачущие всадники. Было их более пятидесяти и, судя по одежде, — каджары. Поравнявшись с развалинами, они свернули, чтобы укрыться за ними, Каджары даже не заметили стоявший караван у Мисриана, не увидели всадников, укрывшихся в засаде. С ходу они подлетели к стенам и были встречены ружейным огнем. Ехавший рядом с шах-заде Наиб-ос-Салтане, взмахнув руками, упал с седла. Бедиуз-Заман испуганно вскрикнул. Конь его пятился, тесня телохранителей. Туркмены открыли беспорядочную стрельбу. Еще несколько человек упало с лошадей. Остальные, повернув, поскакали на хивинскую дорогу.
Отстреливаясь на ходу, они помчались к урочищу Даш-Берден... Туркмены бросились следом. Может быть, догнали бы, но опять с севера нагрянула неразбериха боя. Высоко закидывая головы, с бешеным ревом неслись верблюды. Скакали всадники. Все это обрушилось на челекенцев и караванщиков. В суматохе невозможно было понять, кто свой, кто чужой. Звон сабель, ругательства, стоны, храп и ржание лошадей смешались воедино. Пальван саданул встречного каджара саблей по плечу, тот завалился на шею лошади. Сбоку налетел второй: в шлеме и панцирном одеянии. Кеймир мгновенно узнал его — Мир-Садык. Ярость захлестнула пальвана. Тот тоже угадал пальвана и мгновенно взмахнул саблей. Кеймир увернулся от удара и сам нанес такой силы удар, что сабля со звоном вылетела из рук персиянина. Повернув коня, он поскакал прочь. Кеймир бросился вдогонку.
— Остановись, дженабе-вали, если не хочешь смерти!— прокричал пальван.
Мир-Садык не оглянулся. Конь его мчался по степи в сторону моря. Пальван в отчаянии думал: перс уйдет, не догонишь. Их отделяло расстояние в двадцать шагов — не больше, когда Кеймир, выхватив нож, метнул в беглеца, попал в. плечо и тот вылетел из седла. Конь с тревожным ржанием проскакал еще немного и остановился. Кеймир видел, как из чатмы бросились к скакуну чабаны и стали ловить его. Однако пальвана больше интересовал хозяин коня. Кеймир небрежной походкой подошел К персу. Тот в паническом ужасе хватался рукой за плечо: кровь проступала между пальцев.
— Ну вот, дженабе-вали, я же кричал тебе — остановись, или ты, может, не слышал? — смеясь, журил пальван. — Ну-ка, сними с себя одежду и заткни рану.
Перс попытался поднять руки, чтобы раздеться, но вскрикнул от боли и умоляюще взглянул на пальвана;
— Помоги... До конца жизни не забуду. Пальван рассмеялся со злобой:
— Вах, дженабе-вали, конец твоей жизни совсем близок. Скажи-ка мне на прощание: где моя Лейла?
— Все скажу, только пощади. Она уехала на паломничество в Мешхед, и вернется осенью. Потом Гамза-хан отдаст ее Муса-беку, старику. У него нет молодой жены. Если пощадишь — она будет у тебя, пальван.
— Как ты это сделаешь? — настороженно спросил Кеймир.
— Отпусти меня, и я тебе ее привезу, клянусь аллахом!
Кеймир покачал головой:
— Нет, дженабе-вали, так не пойдет. Ты уйдешь от меня только тогда, когда моя Лейла вновь окажется в моей кибитке. Вот мои условия. Если не примешь их, я тебя убью — ты достоин этого.
— Кеймир-джан, пальван... — залепетал пленник.— Ее привезут тебе, но сдержи слово — отпусти тогда меня.
— Я тебе поклялся, дженабе-вали: если Лейла вернется ко мне, ты будешь свободен.
После этого Кеймир молча снял со своего врага одежду, перевязал плечо. Пока он оказывал помощь персу, пришли чабаны — привели коня Мир-Садыка. Пальван похлопал серого скакуна по шее, осмотрел его со всех сторон:
— А коня, хезрет-вали, ты не получишь. Я давно мечтал о таком. Но пока садись. Это будет твой последний путь.
Чаба ны, наблюдавшие издалека за сражением, сказала Кеймиру, что Махтум-Кули-хан с гокленским ханом Алты-сердаром погнали каджаров на Атрек, теперь их не догнать, и взялись проводить пальвана короткой дорогой к морю. Пальван согласился. Чабаны сели на верблюдов в пустынной тропой двинулись к Каспию. Пальван не спускал глаз с пленника. Но вряд ли он смог бы ускакать в таком состоянии: лицо его было бледным, губы посинели. Кеймир беспокоился — не умер бы в дороге.
Купеческий караван, достигнув Гасан-Кули, расположился вдоль берега залива. К заливу с трех сторон подступали кибитки. Стояли они кучно, и если посмотреть со стороны на селение — оно напоминало огромный термитник.
За два года после опустошительного нашествия Кутбэддина Гасан-Кули неузнаваемо вырос. Сотни юрт, мечеть, навесы, под которыми лежали накрытые кошмами казаны, всевозможная домашняя утварь, гвозди, проволока, соль говорили о том, что центр атрекцев вступил в пору процветания. Люди уже поговаривали о постройке домов на сваях, но пока что не решались: хоть и велика сила на Атреке, но кто знает, может быть, опять придется сниматься с места, если налетят каджары.
Караванщики из Ахала и с берегов Мургаба, отдохнув после долгого пути и волнений, причиненных сражением с каджарами, тотчас приступили к товарообмену. Порядка придерживались такого же, как если б торговали в Гурьеве, Астрахани или Саратове. Только пошлин пока что не было, хотя и наставлял Кият-хан своего верного помощника Махтум-Кули-хана, чтобы торговля велась, как и везде.
Под навесами два дня царило оживление. Купцы взвешивали и сдавали шерсть, обменивали на казаны и чаши ковры и хивинские шубы. Гости посещали кибитки гасанкулийцев, пили чай и вели толки о торговле. Караван-баши Сапар-ага, сотник Дурды-сердар из Мары и еще несколько знатных гостей пребывали в кибитке Махтум-Кули-хана.
— Не ожидал я увидеть у вас такое, — признался Сапар-ага. — Ехал и побаивался; как бы не вернуться со своими товарами обратно. А тут, оказывается, не хуже, чем на волжском мейдане. Я ведь два раза ходил с караванами в Астрахань до того, как Мухаммед-Рахим-хан закрыл нам пути в Русею.
— Что и говорить, — недовольно отозвался Махтум-Кули-хан. — Один аллах знает, что там у вас делается в Ахале да на Мургабе. И на Лебабе, говорят, туркмены тоже не хозяева.
— На Лебабе хозяйничают слуги эмира Хайдара, — сказал Сапар-ага. — На Мургабе — сам шайтан не разберется. Вот Дурды-сердар лучше меня знает. Пока он вел свой караван к Дуруну, где произошла наша с ним встреча, его несколько раз останавливали то хивинцы, то бухарцы. Дурды-сердар наверно понял, кто из них повелевает на Мургабе.
Дурды-сердар вяло улыбнулся, покачал головой:
— Мухаммед-Рахим и вмир Хайдар, как два шакала, делят наше добро и земли. Хивинцы теперь посильнее. Совсем уже вытеснили бухарцев.
— А что же туркмены?
