3
Дверь Марте открыла не прислуга, а девочка, Бриттани. Волосы ее были нечесаны, платье измято – верно, она спала не раздеваясь. Под мышкой Бриттани держала плюшевого пингвина с оторванным глазом.
– А где все? – удивилась Марта.
– Разбежались, – сказала Бриттани и ушла в задние комнаты.
В доме пахло опиумом. На ковре валялись шкурки от колбасы и огрызок яблока. Откуда-то донесся звук мандолины – резкий, неприятный, будто кто-то пытался играть неумеючи.
Роберт не заходил к Марте вот уже несколько недель; она убеждала себя, что у него все в порядке, просто он занят – дела, военные приготовления.
Вчера к ней явился детектив из полиции, Джонни Коллор:
– Вы знаете, что миссис Уайер погибла?
– А что с ней случилось?
– Ее застрелили. Мы ищем того, кто мог это сделать.
Коллор задал Марте несколько вопросов. Он не смотрел ей в глаза и постоянно шарил взглядом по комнате, как вор, который подумывает, что бы украсть.
– Мы знаем, что Роберт Уайер был постоянным клиентом вашего заведения, – сказал он. – Семейная жизнь его не задалась. Как думаете, мог он быть причастен к убийству жены?
Марта горячо возражала – пожалуй, слишком горячо. Коллор кривил губы: он был из тех людей, кто скорее верит равнодушной реплике, чем страстным восклицаниям.
Он попрощался и велел никому не рассказывать об их беседе – обычная полицейская формальность.
Марта догадывалась, что она может увидеть в доме Уайеров. Роберт был не первым, кто на ее глазах сгорел от опиума.
Комната с закрытыми шторами, на подносе у прикроватного столика – маленькая лампа со стеклянным колпачком. Густой запах остывшего дыма.
Роберт сидел на постели, подобрав под себя босые ноги в грязных кальсонах. На подушке темнел гриф мандолины. Корпус ее был прикрыт одеялом – так кутают больного ребенка.
Роберт не обернулся на звук шагов. В руке – тонкое шильце, на конце которого дымился маленький темный комок. Роберт переложил его в длинную трубку с чашкой в серебристой оправе. Затянулся и лег рядом с мандолиной.
Марта тихо вышла и прикрыла за собой двери. Она ничего не могла сделать: Роберт проклял себя.
Бриттани прыгала на диване, мама бы в обморок упала, если б увидела. Но мама тоже испугалась войны и уехала к родственникам. Остались только Бриттани и папа.
Часы на стене пробили два часа. Прошлой ночью было слышно, как стреляют. Бриттани лежала под одеялом с плюшевым пингвином и рассказывала ему сказку, чтобы он не боялся. Сказка была о Винни-Пухе: мисс Ада читала ей эту книжку перед тем, как уехать.
Дверь отворилась, и в комнату вошла дама в шляпе с цветком. Платье на ней было смешное (мама называла такие «вульгарность»).
– Меня зовут Марта, – сказала она. – Я старый друг твоего отца. Он попросил, чтобы я присмотрела за тобой. Собери вещи.
Бриттани с размаху села на диванную подушку:
– Я не хочу…
– Пойдем, – настойчиво позвала Марта. – Тебе нельзя оставаться одной. Будешь жить у меня: половина моего дела принадлежит тебе.
Через час на улице показались две фигуры: женщина несла плохо застегнутый чемодан, из которого торчал конец скакалки; рядом шла девочка с плюшевым пингвином в руках.
Джонни Коллор смотрел на северо-запад. Сидел на крыше таможенного здания на Банде (еще недостроенного), пил пиво из бутылки и старался держать плечо прямо, чтобы Бастеру, вороне, было поудобнее.
Закат. В небе желто-алые мармеладные слои мешались со столбами дыма.
– Демонстрация сегодня была, слышь, Бастер? – говорил Джонни. – Требовали разыскать тех, кто перебил рабочую гвардию. А военные по ним – из пулеметов. Шестьдесят шесть покойников, триста шестнадцать раненых.
Ветер теребил вороньи перышки.
– Победили мы их – теперь не скоро оправятся.
Раньше Коллор часто разговаривал с Бастером, но потом появилась миссис Уайер. Он торопился к ней, ругал себя; краем глаза глядел на небо, где маячил одинокий вороний силуэт: «Эх, прости, брат!»
Все вернулось на круги своя: крыша, пиво, закат и длинные рассказы о том о сем.
– Чан Кайши теперь «просвещенный, решительный и дальновидный политик» – так во всех газетах пишут. А совсем недавно наши разве что зад его портретом не подтирали. Они ему – деньги, он им – гарантии, что ни черта в Китае не поменяется для белых людей. Он свое Национальное правительство организовал, и старушка Англия с США его поддержали. Учись, брат, политику делать!
Коллор помолчал, потом вспомнил, что принес Бастеру гостинец. Лиззи как-то сунула ему в карман печенье.
– На-ка, брат, поклюй. Вкусно? Вот видишь, и тебе от миссис Уайер кое-что перепало.
Нина не верила в пользу радио, а зря: если бы Бинбин не услышала прощальные слова Клима, не уговорила Го подделать доверенность Ван Шоухуа, все сложилось бы иначе. Полковник Лазарев тоже помог: спланировал и разыграл выступление перед советским консульством, чтобы показать большевикам, что Клим для них – свой.
Клим не решился оставлять Китти в Шанхае, взял ее и Валентину с собой. С горем пополам добрались до Пекина, поселились в гостинице рядом с Посольским кварталом.
Жара, пылища. Китайцы смотрели неприветливо. Белые люди – враги: хоть из Советской России, хоть с Запада. Приказчики в лавках отводили взгляд – притворялись, что не замечают. Не грубили, но старательно презирали.
Пекин – город стен. Все – от крошечных домиков до императорского дворца – обнесено высокими заборами. Только глянцевитая черепица мелькает сквозь ветви деревьев.
Клим постоял перед черной дверью в ограде: растрескавшееся дерево, позеленевшие бронзовые ручки.
Плана у него не было. Имелась лишь подправленная Го записка от Теодора Соколова. В ней значилось, что Клим командируется в Пекин, чтобы помочь спасти видного советского работника Нину Купину.
Он взялся за тяжелый молоток, висевший на цепочке, и постучал в дверь. Открыл белый парень, похожий на студента.
– Вам кого? – спросил по-английски.
Клим объяснил, что ищет Заборовых.
– Погодите.
Парень затворил дверь и ушел. Клим ждал минут десять. Наконец послышались шаги, лязгнул засов.
– Клим, вы?! – То ли Паша, то ли Глаша кинулась ему на шею. – Какими судьбами? Вот уж не ожидала! Пойдемте, пойдемте… мы вас сейчас завтраком накормим.
Одноэтажный дом, выстроенный вокруг внутреннего дворика. Раскидистое дерево, пруд размером чуть больше ванной. В тени – стол с самоваром.
Седовласый мужчина в вышитой рубахе поднялся навстречу Климу, поглядел серьезно.
– Все свои! – закричала вторая мисс Заборова. – Это товарищ из Шанхая.
Девчонки ничуть не изменились – были порывисты и горласты. Только стрижки у них другие – покороче.
Клим был любезен и в меру сдержан. Объяснил, что готов идти в советское посольство и приступить к работе. Хозяева переглянулись. (Переиграл? Или начал распинаться не перед теми людьми?)
– Вы ничего не знаете? – спросил Валерий, парень, похожий на студента. – Наше политическое представительство разгромили. Маршал Чжан Цзолинь велел солдатам расстрелять китайских служащих, а советских держат в тюрьме по обвинению в подрывной работе. Мы тут отсиживаемся на полулегальном положении. В посольство даже не суемся, чтобы не провоцировать китайцев.
Подул ветер, и с дерева на скатерть упала тонкая ветка с шишечками.
– Так что же?.. Как же теперь?.. – проговорил Клим и не закончил вопроса.
Ты пытаешься сделать все, что в твоих силах, чтобы отвести свою маленькую беду. А для них это – муравьиные страсти. У них если беда – так в сверхтяжелом весе, в мировом масштабе. Рубцов (седой мужчина в вышитой рубахе) говорил, что военачальники Гоминьдана клялись в верности идеям ленинизма, но, как только Чан Кайши взял верх, тут же переметнулись к нему. Советские инструкторы один за другим уезжали домой. Оставаться в Китае было опасно.
– Они ведут наступление на нас по всем фронтам, – сказал Рубцов. – Английская полиция устроила налет на наше торговое представительство в Лондоне. В Варшаве убили советского полпреда, на китайской границе что ни день – провокации.
– Империалисты всего мира сговорились между собой… – подхватил Валерий.
У него на запястьях был длинный черный пух, так не вязавшийся с его полудетским лицом. Барышни Заборовы смотрели на Валерия с обожанием – наверное, вечерами, после партийной работы, здесь крутился партийный роман.
– Мне нужно составить отчет о ходе дела Бородиной, – произнес Клим. – С кем мне поговорить на этот счет?
Ему не ответили. Рубцов в который раз прочитал письмо от товарища Соколова. Поднял глаза на Клима:
– Здесь написано, что вы владеете китайским языком, в частности шанхайским диалектом. Это так?
Клим кивнул:
– Да.
– Хорошо.
Рубцов поднялся и пошел к дому. Клим проводил его взглядом.
