Хрустов подлил себе чаю, махнул рукой и наполнил свою рюмку водкой.
—
За хорошее дело, может, и ты?
—
Нет, я не буду.
—
Когда на разведку пойдёшь?
—
А вот до дома доберусь и поеду, пока до карагасов доберёшься да найдёшь их — сколько времени пройдёт, а уже середина лета. Хорошо бы сговориться с ними на весну, чтобы они всё на суглан не возили, а оставили и для нас. Пока река будет стоять, мы за полтора месяца и объедем их стойбища, а лучше сговориться, чтобы они сами собирались для этого дела в одно место. У них расстояния огромные, не зря они пешком не ходят, только на оленях.
—
На подарки надобно раскошелиться, что будешь брать?
—
Табак, чай да патроны, много на себе не унесёшь по тайге. Летом — не зимой, дорог нету.
—
Домой завтра поедешь?
— Да.
—
Вечерком сходим в лавку, подарков отправлю молодёжи вашей, по сколько им лет?
—
Самому старшему три, а другие младше.
—
Уже на новом месте родились, коренные жители. Надо приехать как-нибудь, посмотреть, чего вы там наделали.
—
Милости просим.
—
Не смейся, возьму, да и заеду.
—
Я и не смеюсь, завсегда рады.
К вечеру приехали Родион с Лизаветой. Они целый день катались по селу, рассматривая новые постройки. Когда кругом идёт стройка, то красивого мало: кругом мусор, грязь и пиломатериалы. Где ещё совсем недавно стеной стоял непроходимый лес, прилепились неказистые избёнки, привлекавшие только своей новизной.
Родион впервые посетил синематограф. Впечатление осталось странное. Поначалу было интересно, как это движутся люди на стене. Потом стал улавливать сюжет, как и что делается на экране. Слушал музыку, но в конце концов вышел, ошеломлённый представлением и уставший. Пытался осмыслить, как это всё можно сделать.
Тайшет не понравился Родиону — слишком много народу, толкучка кругом. Люди спешат куда-то или, наоборот, бессмысленно смотрят по сторонам, ожидая непонятно чего. Жить в таких условиях Родион не захотел бы. Единственно, что пришлось по душе — это церковь. Большая, нарядная и снаружи, и внутри, она притягивала всем своим видом. Люди, кому не довелось побывать в ней в день открытия, пришли на заутреню и простояли всю службу до обеда. Отец Василий, настоятель нового храма, торжественно проводил первую свою службу в новой церкви, в новом приходе. Люди до самого вечера ходили вокруг храма, тихо разговаривали, обсуждая достоинства и недостатки сооружения. Не понравилось, что церковь поставили на площади, где после каждого дождя была сплошная грязь. Правда, уже шли разговоры, что прямо к дверям со всех сторон проведут деревянные тротуары. Сделают подъезды для колясок и экипажей. И будет стоять церковь на Базарной площади немым укором для торговцев, пробуждая их к совести да призывая нести пожертвования в храм.
Вечером Хрустов, разговаривая с Евсеем, заметил, что его дочь только с Родионом ведёт себя спокойно, а с другими, словно напуганный зверёк, скалит зубки и не хочет разговаривать, любое предложение принимает в штыки. Своего брата совсем не признаёт — одно спасение Аннушка, только она может ещё уговорить её.
—
А твой брат прямо как волшебник, я улыбку у дочери давно не видел, сейчас посмотри, целый день прямо цветёт. Может, Родион какой секрет знает?
—
Это мне не ведомо. Он и с моей дочкой управляется лучше мамки, слово скажет, а она уже слушает.
—
И ведь парень, не нянька какая-нибудь. Да я и не видел, чтобы он и уговаривал её, просто перебрасываются словами. Эх, не знаем мы своих детей, не знаем. А ему, видно, дано понимать детскую душу. Учить надо дочку, а я не знаю, как к ней подобраться, каким словом уговорить. Может, спросишь у брата, пусть он убедит её учиться.
—
Дак, спрошу, чего не спросить? — улыбнулся Евсей.
Не знал ещё Илья Саввич, что Лизавета и сама решила познать много нового, когда однажды подслушала разговор о том, что отец решил нанять ей учителя. Надеялась своим детским чутьём, что новые знания отвлекут её от бед и разных неурядиц. И было ей любопытно узнать о неведомых доселе разных разностях.
Илья Саввич уже договорился с учителем, одним из политссыльных, приписанных к Тайшету. О нём говорили, что он большого ума человек. В цене сошлись, не торгуясь, не такие великие деньги запросил учитель, теперь только стоило договориться с дочерью.
Через два дня Евсей с братом рано утром выехали домой из Конторки, куда прибыли накануне вечером. Илья Саввич написал записку Лаврену, по которой тот выделил всё для подарков карагасам, детишкам Хрустов выбрал сам в своей лавке в Тайшете. Кроме разной одежды, были ещё игрушки да сладости, которые дети из Тальников видели нечасто.
—
Пойдём с тобой в верховье Бирюсы, не забыл? — спросил Евсей брата.
Тот удивлённо посмотрел на него:
—
Когда пойдём? — Родион хоть и ходил с братом за золотом, но это было рано по весне, ещё по снегу.
—
Вот дня через два-три и пойдём, дома дела поделаем, приготовимся и пойдём.
—
Пешком?
—
А хоть и так, не пойдёшь?
—
Пойду, мне лишь бы дома не сидеть, в лесу хорошо.
—
До Благодатской на коне в телеге, а там пешком по берегу.
—
Золото мыть?
—
Золото — это не главное, хотя хотелось бы и принести немного — всё приработок. Нужно карагасов найти, разговор к ним имеется.
—
Чего их искать, они небось стоят на берегу реки да смотрят в небо.
—
Нету их там. Третий год не приходят, кто-то их прогнал. Далеко они не должны уйти, их места там, возможно, в горы подались. Видел, какие там распадки огромные.
—
Места красивые.
—
Вот и пойдём искать. Если всё получится, то к весне ещё поедем с обозом.
—
Оббирать их? — спросил Родион и с иронией посмотрел на брата.
—
Почему оббирать? Торговать с ними, честно торговать.
—
Хорошо, я пойду, куда скажешь.
—
Чего это ты хмурый такой, слова не вырвешь?
—
Я и раньше не особо говорил.
—
Видел я, как ты с хрустовой дочкой болтал, ушам своим не поверил. Будто и не ты это. Чего у тебя с ней общего, сам Илья Саввич заприметил, что она с тобой говорит, а больше ни с кем. Особо после того, как мать у неё умерла.
—
Ничего такого. Просто мы давно знакомы — вот и разговаривали.
—
Ты-то вон парень уже взрослый, а она ребёнок ещё, какие-такие могут быть дела?
—
Какие дела? Нет никаких дел, просто когда ты с человеком без хитрости, и он с тобой запросто. А Лизавета, несмотря что и маленькая ещё, а рассуждает не по годам. Брата не любит, потому что он слизень, а отцу не стоило бы на виду у ребёнка девиц приводить — вот и все дела.
—
И верно, ничего секретного. Хотел было Хрустов, чтобы ты уговорил её дальше учиться, нанял он ей учителя.
—
Она знает, сама хочет учиться, говорила мне.
—
Вот ведь как, а он не ведает, как её уговорить. — Евсей замолчал, переключившись на свои дела.
Вечером в доме собрались все друзья вместе с семьями. Евсей раздал подарки детям. Они вначале чуть не передрались из-за кукол, но потом увидели сладости и успокоились.
Евсей рассказал о поездке, как открывали новую церковь, как гуляли. Всем было интересно — никто ещё не был в этом новом Тайшете, хотя о нём слышали. Верилось с трудом, что это село гораздо больше Конторки. Ещё недавно и про место такое мало кто знал. Родион рассказал о синематографе. Что это такое, вообще мало кто понял. Никто не примечал за Родионом вранья, поэтому сельчане решили, что это если не выдумки, то «бесовское» дело, чтобы только смущать народ.
После чаепития, когда дети стали «клевать носами», Евсей решил поговорить с мужиками о деле.
—
Маркел, мы с Родионом пойдём к карагасам, к тебе есть просьба.
