Сидя на коне, Сулла думал, что делать. Бросить войска еще раз на приступ? Или обложить город?
Созвав военачальников, он сказал:
— Я видел вашу храбрость и уверен в непобедимости римских легионов. Приказываю готовиться к осаде.
— Хвала мудрой Афине, подсказавшей тебе эту мысль! — сказал примипил. — За это время воины отдохнут, хорошо приготовятся к боям… Тогда легче будет взять Пирей.
— С одной стороны — так, а с другой — не так, — возразил Сулла. — А море? Кораблей у нас нет… Неприятель же будет получать провиант и подкрепления. А если подойдет понтийский царь, трудно будет устоять против его полчищ…
Все молчали.
— Но иного выхода нет, — продолжал полководец, — приказываю поэтому сооружать осадный вал, строить рядом с ним десятиярусные передвижные башни на катках на верхних ярусах поместить баллисты и катапульты и устроить подъемные мосты, в нижних ярусах поставить тараны. Помните, что высота стен Пирея равняется сорока,[6] а толщина — одиннадцати[7] локтям.
На другой день он обратился с речью к легионам:
— Воины, братья и друзья, я привел вас в Грецию, которую мы должны завоевать, и если вы будете храбро сражаться, мы разобьем понтийского царя и прогоним в его царство. Я обещаю вам самую богатую добычу, красивых гречанок, а по возвращении на родину — большие участки, земледельческие орудия, рабов и вечную собственность, царские подарки…
Ему не дали договорить. Громкие крики вырвались из тысячи глоток:
— Vivat imperator, vivat![8]
Суллу окружили: ему целовали руки, бросались перед ним на колени, восхваляли, превозносили:
— Отец родной! Благодетель!
А он благодарил легионариев за преданность и думал:
«С ними я добьюсь могущества и славы! Я сломлю Митридата, отниму у него Азию, а тогда… Рим, Рим!»
Вечером, при свете смоляного факела, он писал эпистолу по-гречески:
«Люций Корнелий Сулла, император — Люцию Лицинию Лукуллу, проквестору.
Волею Фортуны и бессмертных я провозглашен войсками императором. Знаю, дорогой мой, что ты порадуешься за меня и поздравишь от чистого сердца. Пусть и тебе покровительствуют боги так же, как и мне. Сообщи, есть ли у тебя золото, чтобы обратить его в монету? Легионам нужно платить жалованье. Поэтому чекань aurie[9] и динарии следующего образца: с одной стороны надпись: L. SULLA, справа — голова Венеры в диадеме, а прямо — стоящий купидон с пальмовой ветвью в руке, а с другой, между двумя венками, тоже надпись, с упоминанием, что я — император. А я приму меры, чтобы добыть сокровища и послать тебе на монетный двор.
Как живешь, дорогой Люций, и нашел ли наконец подругу себе по сердцу? Если нашел, прекрасна ли телом и душою? У гречанок эти оба качества сопричастны — не так, конечно, как у наших римлянок, которые бездушны, а потому лишены мягкого обаяния, кротости и природной нежности. Несколько дней назад Хризогон привел в мой шатер двенадцатилетнюю девушку. Она оказалась стыдливой и неподатливой, но я сумел расшевелить ее, как Зевс — Леду. Ты спросишь ее имя? Не знаю. Она не говорит. Я назвал ее Миртион, потому что люблю это имя.
Не забудь написать подробно о военных делах, об отношении населения к римлянам, о соглядатаях, которых ты, наверно, вешаешь сотнями, а также о состоянии легионариев. Не будь так суров с ними, как ты привык! Напомни им, что, когда кончится война, они получат земли и рабов. Прощай».
После отъезда Суллы жизнь в Риме стала напряженной.
Консул Цинна и его друзья, заседавшие в сенате, рассмотрели прежнее предложение Мария о распределении новых граждан по старым трибам и о возвращении отнятых прав ссыльным.
На форуме происходили яростные споры. Плебс не хотел допускать союзников, получивших права гражданства, в свои трибы, и консул Октавий возбуждал народ против Цинны:
— Квириты, на ваши права посягает консул: он старается набрать побольше приверженцев, чтобы совершать насилия. Он стремится отнять у вас те маленькие выгоды и преимущества, которые отличали вас от варваров, и наделить ими союзников. Справедливо ли это? Сулла заботился о вашем благе, а Цинна, поклявшись соблюдать его законы, безбожно нарушает свое слово.
— Веди нас против клятвопреступника! — заревела толпа.
— Мы выступим, квириты, когда это будет нужно.
Удалившись домой, Октавий взял «Киропедию», но читать не мог. Беспокойство возрастало по мере того, как сторонники его прибегали с форума с различными вестями: одни говорили, что Цинна тайком вооружает своих приверженцев, другие — что новые граждане ждут только приказания начать резню, третьи — что они уже заняли форум, а четвертые — что народные трибуны выступили против Цинны, но должны были бежать, когда новые граждане с мечами бросились к рострам. Октавий задумался.
— Отечество в опасности, — сказал он. — Достаточно ли старых граждан?
— Они ждут тебя на улице, но их гораздо меньше, чем приверженцев Цинны.
— С нами боги, право, закон и справедливость! — торжественно вымолвил консул.
Став во главе отряда, он по Священной дороге подошел к форуму.
— Расходитесь! — возгласил глашатай. — Так приказал консул Октавий во имя порядка и спокойствия в республике.
Форум задрожал ох яростных криков. Полетели камни.
— Вперед! — крикнул Октавий. — Разогнать мятеж пиков!
С громкими криками старые граждане набросились на новых. Произошла свалка. Мелькали копья, мечи, палки. Люди падали, подымались, бросались в бой. Топот ног и вопли не утихали. И когда сторонники Цинны стали отступать, Октавий приказал преследовать их и рубить беспощадно.
У храма Кастора и Поллукса лежали груды трупов. Люди поспешно скрывались в кварталы плебеев, иные повернули к городским воротам, но их встречали дубинами, железом, мечами и копьями.
— Бить и преследовать! — в исступлении вопил Октавий и собственноручно рубил бегущих граждан.
К нему подбежал вольноотпущенник:
— Вождь, Цинна призывал на помощь рабов, обещая им вольность… К счастью, никто к нему не примкнул, ион оставил Рим, угрожая возвратиться с войском…
Созвав заседание сената, Октавий внес предложение об отнятии консульства у Цинны.
— Отцы, — говорил он, — разве Цинна — консул? Он оставил город в минуту опасности и обещал рабам свободу… для борьбы с властью!
Сенаторы зашумели:
— Верно! Это бунтовщик!
— Молчите! Цинна — лучший муж республики!
— Он ратует за справедливость и благоденствие квиритов!
— Молчите вы, разбойники! — воскликнул консул. — Мало получили? Будете помнить Октавиев день! На место злодея я предлагаю избрать Люция Мерулу, великого жреца Юпитера…
Сенаторы захлопали в ладоши.
— Это беззаконие! — возмущались приверженцы Цинны. — Сам Сулла способствовал назначению Цинны консулом.
— Если бы Сулла был здесь, — возразил Октавий, — он приказал бы умертвить его!
Октавий разослал соглядатаев в кампанские города, чтобы узнать о намерениях и действиях Цинны.
Притворившись сторонниками бежавшего консула, они следили за каждым его шагом и, прибывая в Рим, докладывали в сенате:
— Цинна сломал свои фасции в присутствии капуанских легионов и плакал. Он говорил: «От вас, квириты, я получил магистратуру, а сенат отнял ее у меня без вашего согласия». Потом он разорвал одежды, сошел с трибуны, бросился на землю и долго оставался в этом положении, пока его не подняли и не посадили на консульское кресло…
— Гистрион или шут! — пробормотал Октавий.
— Подлый лицемер! — засмеялся один из сенаторов.
— Потом принесли ему фасции, и легионарии кричали: «Действуй по консульскому праву! Веди нас куда хочешь!» А военные трибуны поклялись ему в верности.
Через несколько дней прибыли новые соглядатаи.
— Цинна объезжает города союзников. Он заклинает помочь ему и кричит на площадях: «Граждане, я пострадал, защищая ваши права, и если вы не поможете, гнев богов обратится на ваши головы!»
— Города дают ему деньги и людей…
— Я сам видел многочисленные войска… Легионы, стоявшие у Нолы, присоединились к нему.
Сенат был встревожен. Узнав, что Цинна имеет уже в своем распоряжении более трехсот когорт, он заставил магистратов поклясться, что они будут молчать об этом: возникало опасение, как бы народ не перешел на сторону низложенного консула.
Однако Рим узнал о походе Цинны, и тысячи граждан тайком покинули город. Одни бежали к Цинне, боясь его гнева, опасаясь за свою жизнь и имущество, другие — потому, что сочувствовали борьбе, которую он начал, а третьи — оттого, что были его сторонниками.
Известие о бегстве римлян застало сенат врасплох. Консулы Октавий и Мерула предложили принять необходимые меры для спасения республики. Сенат соглашался на все.
