— Ну, я пойду.
— Опять, поди, строгать? Ладно бы нужное что-нибудь!
— Знаешь, Люба, пока в лесу был, все время об этом думал.
— Ну, иди, иди уж. Не выйдет только ничего у тебя.
— А вдруг получится?
Никто не знал, чем занимался Павел в небольшом тесовом пристрое, сделанном из старых досок. Запретив домашним болтать о своих делах, он даже Луке и то ничего не говорил. Кто-либо случайно зашедший сюда мог подумать, что решил Ястребов переменить ремесло, из горновых стать плотником, — так напоминало все здесь плотницкую мастерскую. Однако не затем взялся Ястребов за наструг, чтоб мастерить оконные переплеты. Помыслы его занимало совсем иное.
После того случая на домне, когда пришлось вызывать брата, Павел внимательно присматривался к тому, что делалось вокруг. Окружающее стало как-то по-новому раскрываться перед ним. И домна словно по-иному гудеть стала, и сам начал иначе к ней относиться. Годами ходили засыпки со своими коробами мимо него — не обращал на них особого внимания. А тут присмотрелся — посоветовал одному, как лучше лямками короб к плечам крепить, и все стали так делать. Шихтарей научил, как ловчее камень колоть, — они только головами покачали, удивляясь, как не могли догадаться раньше. Все чаще стали люди приходить к нему за советом: хоть и молодой, да старика другого поучить может.
Но то, чем занялся он с недавнего времени, было более трудным и значительным.
…В углу пристроя на досках лежало какое-то странное сооружение. Напоминало оно не то мельничные колеса, не то тюрбину, что приводит в движение мехи у домны. Выдвинув его на середину, поближе к свету, Павел внимательно посмотрел, не сломали ли чего, и принялся за работу.
Хитрое дело задумал Ястребов. Поездив с Лукой в его тяжелом долбленом челне по озеру, решил он приделать к лодке ноги, чтоб сама по воде ходила. Мысль, пришедшая в голову, была, казалось, простой и до крайности правильной. Если поставить по бокам лодки по два наливных колеса, одно больше другого, то достаточно только с силой толкнуть се вперед, а дальше все пойдет само собой: большое колесо будет черпать воду и подавать ее на стоящее впереди малое, а оно заставит лодку двигаться.
Не знал Павел, что за многие сотни лет до него итальянские монахи, запершись в своих каменных кельях, ломали голову над подобным двигателем. Имей он доступ к тяжелым, переплетенным в кожу книгам, что зря пылились на полках в кабинетах вельможных графов и князей, считавших себя просвещенными, не стал бы заниматься затеянным. Но там, где мысль человеческая, будучи смелой, стремится вырваться из окружающего ее мрака, способна она толкнуть человека на самые несбыточные мечтания.
Закончив работу, Ястребов вытер рукой выступивший на лбу пот и облегченно вздохнул:
«Ну вот, кажись, и все. Теперь только на воде опробовать. Скорей бы! Но придется ждать до утра: увидит народ — засмеют. На завод идти во вторую смену, до этого все успеть можно».
Дома не сиделось. Сейчас, когда все уже было сделано, не терпелось поделиться с кем-либо свершенным. Вызвав Луку из дома, он повел его к озеру и там, около лодки, рассказал о придуманной им машине. Вначале ничего не понявший из сбивчивых объяснений Павла Лука вдруг загорелся желанием быстрее все опробовать.
— Не-ет, — отбивался от него Ястребов, — народ кругом, давай обождем до утра.
— На заполье все скоро гулять уйдут, одни старики останутся. Да и смеркаться начинает, не увидит никто. Рази можно такое дело откладывать!
Павел сдался. Вдвоем, соблюдая величайшую осторожность, перенесли они колеса к воде. Пока Ястребов прилаживал их на место, почти совсем стемнело. Наконец все было готово.
— Ну, Лука, садись, я толкать буду!
Лука, сунувшийся было в лодку, вдруг выпрыгнул обратно.
— Иль боишься? Давай сам сяду!
— Кормовку забыл. Править-то чем буду?
Усевшись на корме, он истово перекрестился и скомандовал:
— Двигай!
Приналегши, Павел с силой толкнул лодку от берега. Колеса, легко сидевшие на смазанных дегтем осях, завертелись. Но по мере того как отходила лодка от берега, движение ее замедлялось, колеса вращались все медленнее, а затем и вовсе остановились. Не решаясь взглянуть назад, Лука молча продолжал сидеть на корме.
«Не может быть, чтоб ошибся! — мелькало в голове Павла. — Разбег мал. Посильней толкнуть надо!»
Велев плотинному подгрести к берегу, он еще раз осмотрел колеса, покрутил их рукой, проверив, как они вертятся, и снова толкнул лодку, собрав для этого всю свою силу. И снова все повторилось, как в первый раз.
— Не выходит маленько дело-то. Ай сплоховал где? — спросил Лука, вылезая из лодки.
Павел не ответил.
— Норовиста, слышь-ко лошадь-то, хуже бабы-казачки: ты к ней со всей душой, а она — как бы задом лягнуть. Конечно, есть такие ловкачи…
Но окончить свою мысль Лука не успел. Схватив топор, Ястребов с ожесточением начал рубить колеса, уничтожая то, на что было затрачено столько времени и труда.
— Что ты, что ты, Паша! — бросился к нему старик. — Ай очумел? — Боясь близко подступиться к яростно крушившему свое неудачное сооружение Павлу, Лука смешно приплясывал около него, увертываясь от летевших во все стороны щепок. Разломав все дотла, Ястребов строго-настрого наказал Луке молчать и, круто повернувшись, пошел вдоль берега. Старик хотел было двинуться за ним, но решил, что лучше, пожалуй, оставить его одного.
Долго ждала в этот вечер мужа Люба. Узнав от Луки о случившемся, несколько раз ходила к озеру, кликала Павла, но ей никто не отзывался. Встревоженная, она хотела было уже идти к Ефиму, просить его отправиться на розыски, как вдруг на дворе что-то стукнуло. Выбежав, она увидела мужа, сидящего на крыльце. Молча сев рядом с ним, она притянула к себе его голову и нежно провела по волосам своей мягкой, теплой рукой.
На дальнем конце поселка запел петух. Ему откликнулся второй, затем третий… Повинуясь древнему инстинкту, петухи возвещали о восходе солнца там, в далекой стране, где была их родина. Но вот все угомонилось, и было слышно только, как стучит сердце Любаши. С каждым его новым ударом спокойствие все больше возвращалось к Павлу. Высвободив голову из-под ее руки, он поднялся.
— Пойдем-ка, жена, в избу. Пора собираться на работу.
Пока строился новый завод, Андрей Родионович почти безвыездно жил на Выксуни, лишь временами наезжая па Унжу и Гусь, где хорошо налаженное дело не требовало постоянного его присутствия. Но не только необходимость присматривать за стройкой, а потом и за самим заводом заставляла его жить в избушке, срубленной еще в те дни, когда только возводилась плотина у слияния трех речек, указанных Сорокой. Муромские леса все более притягивали его к себе. Он все чаще думал о том, что неплохо было бы совсем прибрать их к рукам: глядишь, новые богатства в них откроются. А для этого нужно переехать на житье из Унжи сюда.
Сидя как-то в унженском доме за вечерним чаем, он высказал эту мысль Ивану. Тот не спеша отпил из чашки, поставил ее на стол, помолчал.
— Что ж, можно и переехать.
— И знаешь, если на новое место переезжать, то строиться надо не так, как тут, а по-господски, хоромы возвести каменные. Пусть все знают, что мы не лыком шиты.
— Я не прочь.
— А коли так, то и тянуть нечего. Я, признаться, давно над этим думаю. Хочешь, расскажу, какой дом поставить мыслю?
— С удовольствием, братец.
Вначале Иван скептически отнесся к затее брата, слушал больше из приличия, потом сам увлекся его предложением. Баташевы принялись оживленно обсуждать план будущей постройки. Решено было возвести дом о трех этажах: нижний — для челяди и разных служб, второй — для себя, третий — для гостей. План второго этажа обсуждался с превеликим тщанием, не раз перечерчивали его на бумаге, стараясь расположить комнаты так, чтобы у каждого брата была своя «половина» и чтобы в то же время они не были отделены друг от друга.
Ставить дом решили напротив завода с таким расчетом, чтобы из окон видны были бы и домны с молотовыми фабриками, и привольно раскинувшийся заводской пруд.
Собрав со всей округи каменщиков, Андрей Родионович сам съездил за опытными мастерами в Муром. Место, где начали возводить господские хоромы, обнесли высоким глухим забором. И хотя первое время никого из заводских сюда не пускали, работали одни пришлые, по поселку скоро поползли зловещие слухи. Одни шепотом передавали, что под домом роются подвалы, где будут заточать в каменные мешки провинившихся, другие утверждали, что роется подземный ход к фальшивомонетной фабрике, которую хозяева хотят устроить под землей.
Когда такие слухи дошли до Павла Ястребова, он усмехнулся и сказал:
— Дураки — дурное и болтают.
— Почему дурное?
— А потому. Когда колокол на церковь собираются лить, — по всей округе слухи разные распускают, чтоб звончее был. А тут сплетки плетут, чтобы дом прочнее стоял.
