— Так что ж? Что я, холоп, что ли, его? Велика фигура атаман! И кто его атаманом-то поставил? Кого он спрашивался! Дери его горой!.. Да чем мы хуже его!
— Ну, полно, не шуми, осиновое яблоко, не мешай грибам цвести! — проревел один мужичина, аршин трех росту, с огромной курчавой головою.
— А тебя, Каланча, кто спрашивает? — сказал есаул, взглянув исподлобья на разбойника. — Хочу шуметь, так и шумлю!
— Смотри, чтоб у тебя в голове не зашумело! — продолжал великан, зачерпнув ковшик вина из бочки.
— Что, что? — закричал, подойдя к нему, Филин. — А крепко ли твоя-то башка на плечах держится?
— Да что ж ты, в самом деле, хорохоришься! — сказал Каланча, приостановясь пить. — Много ли тебя в земле, а на земле-то немного. Вишь, богатырь какой! Завалился за маковое зерно да думает, что ему и черт не брат.
— Слушай, ты, долговязый! — заревел есаул, — да как ты смеешь?..
— Полно же, полно, не суйся мне под ноги! неравно наступлю, так и поминай как звали.
— Ах ты, жердь проклятая! — вскричал Филин, стараясь схватить за ворот колоссального разбойника.
— Да полно тянуться-то, не достанешь! — сказал Каланча, оттолкнув Филина. — Эй, брат, отстань; дам раза, так другого не попросишь!
— Тише, тише, ребята! — закричали разбойники. — Атаман идет!
Рощин вошел в столовую.
— Что вы тут развозились? — сказал он, взглянув сердито на Каланчу и есаула, — чем бы торопиться все к рукам прибрать, они схватились драться, дурачье!.. Филин! возьми с собой человек десяток да перетаскай все на лодки! Ну, что стоишь? поворачивайся!
Есаул, ворча сквозь зубы, как цепная собака, принялся с товарищами за работу.
— Носите все садом, — продолжал Рощин, — прямо вниз к Оке; да проворней! ведь нам не сутки здесь гостить. А это что? — прибавил он, указывая на убитых. — Старик и ребенок?.. Ах вы, мясники, мясники! Что, они с вами в драку, что ли, лезли?.. Кто их зарезал?
— Да старика-то я хватил, — сказал, почесывая в голове, Каланча. — Он чуть было не улизнул на село. А парнишку пришиб есаул: визжать больно стал.
— Эка бешеная собака!.. Кровопийца!.. Ну да теперь некогда об этом толковать. Эй, ты, Цапля!.. Поди-ка сюда. Ты, бывало, мастер без ключа отпирать чужие замки; не ухитришься ли как ни есть отпереть железный сундучок вон в том покое? Уж мы около него попотели; хоть тресни, не отдерешь от полу... Иль нет! постой-ка на минутку, авось и без тебя дело обойдется.
Четверо разбойников ввели в комнату связанного Ильменева и почти внесли на руках жену его и дочь, которые от страху едва могли держаться на ногах.
— Милости просим, ваше высокородие! — сказал Рощин, поклонясь вежливо Ильменеву. — Я сдержал мое слово и приехал к вам разговеться.
— Возможно ли? — вскричал Ильменев, — Алексей Артамонович!
— Да, сударь, и Алексеем бывал. Что делать, Сергей Филиппович; не погневайтесь, на том стоим!
— Так поэтому ты...
— Кузьма Рощин, которого вы изволили величать Кузькою и хотели принять, угостить и в бане выпарить.
— Ну, боишься ли ты бога? — воскликнула Варвара Дмитриевна, всплеснув руками, — есть ли в тебе совесть?.. За нашу хлеб-соль...
— Молчи, жена! — сказал Ильменев, — захотела ты совести в разбойнике!
— И у нас есть, барин, своя совесть, — прервал Рощин, — у другого бы помещика не осталось ни кола ни двора, а твои хоромы целехоньки; от другого бы хозяина мы огоньком допытались, где лежат его денежки, а тебя я с поклоном прошу: «Пожалуй, батюшка Сергей Филиппович, ключ от своего сундука!» Не пожалуешь, так бог с тобой! И сами поищем. Только не погневайся, матушка Варвара Дмитриевна, ежели мы тебя обшарим немножко; мне помнится, что ключи-то у тебя в кармане побрякивали.
— На, злодей, возьми! — проговорила Ильменева, подавая ему связку ключей.
— Покорнейше благодарим, матушка! будьте спокойны, вас никто ничем не обидит. Эй вы, пострелы, шапки долой! Да у меня смотри, не лаяться при барынях; дело делом, а почет почетом.
Вдруг в близком расстоянии от дома раздался выстрел.
— Что это? — вскричал Рощин, — кто смеет?.. Разве я не приказывал?.. Еще!.. Проклятые! переполошат все село!.. Эй, Каланча, беги скорей, скажи этим дуракам...
— Где атаман? — загремели голоса в передней, и несколько разбойников с испуганными лицами вбежали в столовую.
— Что вы? — сказал Рощин, идя к ним навстречу.
— Драгуны!..
— Возможно ли?.. Анафема Зарубкин! это его дело... Где они?
— Близехонько; сейчас выехали из-за рощи.
— Много ли их?
— Видимо-невидимо.
— Эй, ребята! — закричал громовым голосом Рощин, — живо! забирай что полегче да садом на Оку! Филин, сбери сторожевых и беги туда же!.. Двери в передних сенях на запор! Вы все задним крыльцом наутек, а я покамест побуду здесь... Один челнок оставить у берега... Лодкам отчаливать да вниз по Оке... Ступай, ребята!.. А ты, Сергей Филиппович, — продолжал Рощин, запирая изнутри двери в прихожую, — изволь стоять смирно. Вы также, барыни, смотрите ни гугу — как будто бы никого в покое нет! А если кто-нибудь из вас подаст голос, так не прогневайтесь, — прибавил он, вынимая из-за пояса пистолет. — Чу!.. Нахлынули.
На дворе послышался конский топот.
— Изменник! — прошептал Рощин, — иуда! предатель! Да погоди: не тебя, так сына!
Он подошел к окну, из которого виден был весь двор, открыл форточку и взвел курок у своего пистолета.
— Спешились!.. Вот он... впереди своих драгун... Милости просим!.. Подходи, подходи, голубчик!.. Вот так... Владимир Иванович! — закричал громким голосом Рощин, — отнеси это своему батюшке...
Вместе с выстрелом Машенька вскрикнула и упала без чувств на пол.
— Сюда, за мной! — загремел на крыльце голос Владимира.
— Что за дьявольщина! — сказал Рощин, — неужели промахнулся?.. Ну, делать нечего; авось, разочтусь с батюшкою... Чу!.. Ворвались в сени... мешкать нечего.
— Ломайте дверь! — закричали голоса в передней.
— Ты не уйдешь, злодей! — сказал Ильменев.
— Бог милостив, Сергей Филиппович! А не уйду, так вот моя оборона, — прибавил Рощин, подбежав к лежащей без чувств Машеньке.
Он схватил ее, взбросил, как перышко, на плечо и кинулся вон из комнаты.
— Дочь моя, дочь! — вскричала с отчаянием Варвара Дмитриевна, — помогите, бога ради, помогите!
Крепкая дубовая дверь затрещала под ударами ружейных прикладов, и через минуту Владимир с драгунами ворвался в столовую.
— Сергей Филиппович! — вскричал он, подбегая к Ильменеву, — вы живы? где дочь ваша?
— Батюшка, спаси! — завопила Варвара Дмитриевна.
— Где она?.. бога ради, говорите! Скорей, скорей!
— Ее унес разбойник Рощин.
— Куда?
— Батюшка, не знаю! верно, садом к Оке.
— Спаси мою дочь — и она твоя! — вскричал Ильменев.
— За мной, ребята!
И прежде, чем драгуны успели выйти вслед за ним на заднее крыльцо, он бежал уже по саду.
Рощин, несмотря на свою ношу, был уже далеко. В несколько минут он выбрался из сада и сосновой рощи; ему оставалось только спуститься с горы к небольшому заливу реки, где меж потопленных кустов причалены были лодки разбойников. Вдруг внизу, на Оке, загремели выстрелы.
— Неужели, — прошептал он, — их успели отхватить? Да не может статься! Они, верно, отстреливаются, — промолвил он, начиная спускаться по крутой тропинке...
Дорожка вилась между кустов, которые мешали ему видеть ближний берег реки.
— Да что ж они не выплывают на середину? — проговорил Рощин, поглядывая вдаль. — Дурачье! нашли время держаться берега.
Он продолжал идти, прислушиваясь к ружейным выстрелам, до того места, где тропинка поворачивала круто в сторону и огибала небольшой песчаный холм, который стоял почти отвесно над самою рекою. Рощин вбежал на него, и в первый еще раз бесстрашное сердце разбойника дрогнуло от ужаса: налево под его ногами расстилался небольшой залив; три косные лодки вытащены были на берег, и человек пятьдесят драгун встречали из-за них ружейными выстрелами прибегающих разбойников; вся пристань была устлана их трупами.
— Ну, плохо дело! — сказал Рощин, опуская наземь Машеньку, которая начинала приходить в себя.
Он окинул быстрым взором всю окрестность: направо, шагах в пятидесяти от него, подле рыбачьей хижины, понятой водою, причалена была лодка.
— Авось, успею! — шепнул он.
— Владимир! — вскрикнула Машенька слабым голосом.
Быстро обнял разбойник одной рукой Машеньку, выхватил из-за пазухи широкий нож и занес его над грудью полумертвой девушки, но Владимир был уже подле; поднятая рука разбойника замерла в его руке, и нож выпал на землю. Рощин бросил Машеньку и отвел левою рукою направленный на него пистолет; выстрел раздался; пуля свистнула мимо. Сильным порывом разбойник освободил свою правую руку, обхватил обеими Владимира, прижал его к груди, и смертельная борьба началась. Она была непродолжительна: отчаянное мужество, гибкость, необычная мощь Владимира — ничто не устояло против колоссальной силы Рощина: он задушил его в своих объятиях, сшиб с ног, придавил коленом к земле и, поднимая свой нож, сказал вполголоса:
