Ознакомительная версия.
– Зачем же вы муку с собой несли, утруждались? Я бы вам своей дала!
Она добрая, подумал Шурка. Глядя на широкое сдобное лицо дворничихи, привыкшее к ветру и солнцу, трудно было думать иначе.
– А мальчонка тоже ваш? – кивнула она на Бобку. И подмигнула.
Тот спрятался за Таню.
– Мой, – ответила тетя Вера, нетерпеливо заглядывая дворничихе через плечо. Сумка оттягивала ей руки.
– Ах, ну вы проходите, проходите.
Тане даже показалось, что дворничиха слегка поклонилась. Поставила метлу к стене.
– Давайте ж я вам сумочку-то поднесу. Жалко, что ли? – И почти силой вырвала у тети Веры сумку. – Идите, ну!
Она могучей рукой потянула на себя тяжелую дверь парадной и первой вошла.
В парадной было прохладно. Дворничиха топала впереди. Таня задрала голову: казалось, они внутри огромной раковины.
– Второй этаж, – радушно отозвалась сверху дворничиха. Ей ответило каменное, плиткой выложенное эхо.
Дверь в квартиру оказалась высокой. На ней, как водится, пестрели таблички с фамилиями жильцов и указанием, кому сколько раз звонить.
Дворничиха отперла дверь своим ключом. Распахнула одной рукой, другой поставила сумку прямо в темный коридор.
– Вам приятного… Приятного…
Но не придумала – чего. Махнула рукой и потопала вниз. Хлопнула дверь.
Уже и эхо стихло, а тетя Вера все медлила войти. Глядя на нее, не входили и Таня, Бобка, Шурка. Из щели тянуло запахом и звуками кухни.
– Парамоновы? Кто это еще такие? – фыркнул Шурка.
– Знакомая одна. По работе. Мы им просто немного поможем.
Таня не сводила с нее глаз, но молчала.
– А что, эти Парамоновы сами свои окна заклеить не могут? – полюбопытствовал Шурка. По его тону было ясно, что он этих никчемных Парамоновых осуждает.
– Ну-у, – потянула тетя Вера, – им пришлось срочно уехать.
Шурке не понравился ее ответ, а особенно голос. Еще одна тайна тети Веры. И как раз тогда, когда Ворон за ней следит. В том, что Ворон за ней следит, он не сомневался.
«Пойдем домой!» – хотел крикнуть он. Пока не поздно…
Тетя Вера открыла дверь пошире и пропустила всех троих вперед.
В коридор высовывалось копыто.
В остальном это был самый обычный коридор – длинный, полутемный, захламленный. Копыто торчало из кухни. Оттуда слышались возбужденные голоса.
– Бактерии здесь развела этим мясом! Ботулизм! – взвизгнул кто-то.
Выскочила женщина с лицом как будто только из бани. Обтерла руки о фартук. Схватилась за копыто обеими руками, уперлась ногами в пол. И вытащила огромный кусок – не мяса даже, а коровы: за ногой волочился бок. Белые ребра были похожи на батарею парового отопления.
– Ты пол за собой подотри! – завистливо крикнули ей вслед из кухни. – Смотри, нагадила как. Пол, между прочим, общий!
Лоб у женщины был низенький, волосы подступали к широким бровям.
– Видала? – радостно спросила женщина у Тани. У всех троих. И такая в ее голосе была гордость, будто не корова это, а мамонт, и она сама уложила его ударом каменного топорика.
Нос у женщины был слегка приплюснутый, он делал ее лицо еще более неандертальским. Но улыбалась она приветливо.
– Завидуют, сволочи, – добродушно сказала она, кивнув в сторону кухни. И утащила кусок коровы в комнату наискосок.
Тетя Вера беспомощно обводила взглядом двери по обе стороны коридора. Все были закрыты. Все немы.
– Чего стоим? – не вытерпела Таня. Будто тетя Вера не знала, в какую комнату идти.
Из кухни вышла женщина с кастрюлей в руках.
– Скажи спасибо, что не тебя по башке стукнуло, а корову, – на ходу проговорила она и чуть не споткнулась о Бобку. Выронила в сердцах короткое слово. У нее были брови треугольником и слегка раздутые ноздри, отчего с лица не сходило выражение «ну я вам покажу!».
– Не скажете, в какой комнате Парамоновы живут? – вежливо спросила тетя Вера.
Женщина смерила взглядом всех троих, явно прикидывая: отвечать, не отвечать?
– Чего вылупилась? – бросила она Тане. – Узоры на мне, что ль?
– Может, – ответила Таня.
Та ахнула:
– Это кто ж тебя так воспитал?
Повернулась к тете Вере:
– Ну и детки у тебя! Ну и воспитание!
Но комнату Парамоновых показала.
Прошли почти через весь коридор, стараясь не задеть головой висевшие на стене корыта и тазы, отводя рукой белье на веревках. Тетя Вера достала ключ с деревянной грушкой на кольце, оглянулась. Соседка с кастрюлей все так же стояла в конце коридора – наблюдала. Но демонстративно отвернулась и нырнула в комнату напротив.
Тетя Вера отперла, толкнула дверь.
Комната Парамоновых была странной. Она походила на мебельный магазин. Мебель была дородная, в завитушках, золотых бордюрах. Тускло блестел шелк. Хозяева комнат хотели втиснуть сюда побольше. И в последнюю очередь беспокоились о том, чтобы на этих стульях и диванчиках было удобно сидеть, за столами обедать, а в шкафах раскладывать вещи.
Тетя Вера, балансируя, с трудом пробралась к столу. Если именно здесь у нее тайник, подумал Шурка, то искать придется очень долго.
– Смотрите ничего здесь не поцарапайте, – предупредила тетя Вера. Поставила сумку на стол. Отодвинула вазу, фарфоровую статуэтку, подсвечник. На столе тоже было тесно.
Только на потолке было просторно и пусто. Большая хрустальная люстра глядела свысока. По потолку бежала лепная гирлянда – фрукты и листья. Бежала, бежала – и обрывалась, врезавшись в стену.
Внезапно щеки и уши у Шурки загорелись так, что стало больно. Со стены, из кудрявой золоченой рамки, на него смотрела круглыми глазами женщина-голубь.
А тетя Вера все говорила, говорила, говорила…
– Кто будет резать, а кто клеить? А кто старые газеты принесет с чердака? Выбирайте.
Таня застрочила что-то в своей книжечке.
– Шурка.
Пол ехал у Шурки под ногами, а оторвать взгляд от круглых голубиных глазок сил не было.
– Шурка!
Эти глазки приникали Шурке в самую душу, говорили: все вижу, все. Еще миг, казалось, – и на стене начнет вздуваться почка, а из нее высвободится лепесток уха. Или откроется глаз.
– Шурка! Вы что, друг с другом не разговариваете? – осенило тетю Веру.
Таня не ответила. Шурка наконец сумел мигнуть, отвести глаза, отвернуться. Он ошеломленно смотрел на тетю Веру, на Таню.
– Они поссорились, – пояснил Бобка.
– И с тобой тоже?
– Со мной не поссорились.
– А со мной? – все недоумевала тетя Вера.
– Я сбегаю! – пронзительно крикнул Шурка. – Я на чердак!
И выкатился со всех ног из комнаты.
– С ума я с вами сойду, – вздохнула тетя, ставя к подоконнику большой неуклюжий стул.
Шурка услышал шаги. Они сбегали вниз. Шурка вжался в стену.
– Мальчик, ты чего?
Шурка открыл глаза: юноша в полосатой футболке и летних брюках. Выглядит как самый обычный юноша в полосатой футболке. У Ворона все выглядели обычными.
И только когда шаги внизу оборвались, хлопнула дверь парадной и в раковине моллюска опять стало тихо, Шурка сумел отлепить спину от стенки. Сделал несколько ватных шагов. Где-то открылась, хлопнула дверь. Шурка замер. Внизу? Вверху? По закрученной лестнице разносилось эхо шагов. Шуркины мысли прыгали за ним во все стороны сразу. Шаги были медленные, шаркающие: старик или старуха; они стихли где-то внизу. Опять тишина. Шурка помчался наверх, цепляясь рукой за перила, как бы подтягивая себя вверх. Перескакивал через две ступеньки, перемахивал через площадки одним прыжком. Вслед ему глядели высокие двери. Наконец он влетел на чердак.
«Что я наделал! – бешено выстукивало сердце. – Что! я! наделал!» Шурка сел прямо на пол. Взял себя руками за ребра. Сердце послушалось не сразу. Но все-таки послушалось.
– Что я наделал! – вслух сказал он.
Чердак ответил душной, солнцем нагретой пустотой.
Шурка внезапно понял: чердак тоже какой-то не такой. Нет на нем ни обычных бельевых веревок, ни старых ящиков, ни хлама, какой всегда водится на чердаках. Нет голубей. Нет перегородок. Только бочка.
Он поднялся, заглянул внутрь: песок. К бочке были прислонены большие железные щипцы. Шурка попробовал: тяжелые, одной рукой не удержишь.
По лесенке Шурка вылез на крышу. Крыша была как крыша. От нее шел солнечный жар. Нева с высоты казалась еще огромнее, чем когда стоишь на набережной. Виднелись корабли под маскировочной сеткой. Над Марсовым полем висели аэростаты; стальные тросы уходили вниз, издалека казались тоненькими ниточками. Привычные золотые купола вдали были непривычно темного цвета – их покрасили для маскировки. Все остальное было как обычно. Крыши обычных ленинградских цветов – красноватые и зеленые, с ржавчиной. Черными жуками катились автомобили. Двигались черными точками прохожие. Красные кубики трамваев бодро бежали по трубочкам улиц. Шурка вспомнил выражение из учебника: кровяные тельца.
А Ворон тоже по-прежнему дожидался ночи и шнырял по этим улицам. Хватал людей. Как будто им и без Ворона недоставало сейчас забот.
Ознакомительная версия.
