из рук Каколи, убежала в свою комнату и заперлась там больше чем на час. Она прочитала письмо и ответила на него, ни с кем не посоветовавшись. Госпожа Рупа Мера очень разозлилась на непослушную дочь и на взбалмошных Минакши и Каколи.
– Подумайте о Пране! – увещевала она. – Ему нельзя волноваться! Это вредно для его сердца!
Каколи пропела – громко, чтобы ее услышали за запертой дверью:
– Поцелуй меня, о Лата!
Ты со мною резковата.
Не получив ответа на сии возмутительные строки, она продолжала:
– Припаду я к твоей ручке —
Замши нет нежней и лучше!
Госпожа Рупа Мера уже хотела накричать на Каколи, но тут заголосила малышка, и ее плач отвлек всех, кто находился по ту сторону двери. Оставленная наконец в шумном покое, Лата вернулась к письму Хареша.
Письмо, как и всегда, было предельно открытое. Поделившись плохой новостью, Хареш продолжал:
Должно быть, тебе сейчас непросто: Пран болен, ребенок отнимает много сил. Прости, что вдобавок огорчаю тебя своими неутешительными новостями. Но обстоятельства мои складываются таким образом, что я вынужден был тебе написать. Пока что я не получил никаких обнадеживающих писем от мистера Клейтона из «Джеймса Хоули» и больше не могу тешить себя мыслью, что в этом направлении может что-то получиться. Работа была бы хорошая, мне сулили 750 рупий в месяц, и я все-таки не теряю надежд на лучшее. Возможно, они еще поймут, как это все несправедливо, и одумаются. А может, своим увольнением из «КОККа» я пытался сесть между двух стульев и провалился. Господин Мукерджи, директор фабрики, – хороший человек, но господин Гош явно настроен против меня.
Вчера я два часа провел у Кальпаны, и единственной темой нашего разговора была ты. Не знаю, удалось ли мне скрыть хотя бы часть своих чувств, поскольку мысли о тебе очень меня будоражат.
Прости, что я пишу на листке, выдранном из блокнота. Другой бумаги под рукой нет. Кальпана сказала, что уже сообщила твоей матери новости и что я должен написать как можно скорей. Я и сам давно собирался это сделать.
Скоро у меня собеседование в Индоре (в Комиссии по вопросам государственной службы) на должность, связанную с мелкомасштабным производством. Возможно, что-то выгорит и с «Прагой». Если господин Мукерджи будет так любезен познакомить меня с господином Кханделвалом, они по крайней мере пригласят меня на собеседование в Калькутту. Однако есть несколько вопросов, на которые ты должна ответить:
1) Хочешь ли ты, чтобы по пути в Калькутту я заехал в Брахмпур, – учитывая ваши непростые обстоятельства, в том числе болезнь Прана?
2) Повлияет ли мое безработное положение на твое мнение обо мне – то есть по-прежнему ли ты готова рассматривать меня в качестве человека, который будет тебе небезразличен?
Надеюсь, твоя мама не примет мое увольнение слишком близко к сердцу. Я уверен, что смогу в ближайшем будущем найти подходящую работу и все исправить.
Знаешь, мне отчего-то кажется, что все к лучшему: оставшись без работы, я начинаю лучше понимать человеческую природу и учусь ценить то, что действительно важно. Надеюсь, Прану уже лучше. Напомни обо мне родным. Скоро напишу еще.
Твой Хареш
13.24
Это письмо пробудило в Лате нежность и тепло, каких ни одно другое послание вызвать не смогло бы. Она очень сочувствовала Харешу; особенно ее печалила мысль, что за его напускной храбростью кроется немало тревог и волнений. У него не меньше проблем, чем у нее, причем куда более насущных. Однако он не позволяет себе унывать и сетовать на судьбу, а утверждает, что во всем есть свои плюсы. Лате стало немного совестно за то, как сама она спасовала перед лицом первых же неурядиц.
Она начала писать ответ:
Дорогой Хареш!
Твое письмо только что пришло, и я сразу села за ответ. Вчера ма получила письмо от Кальпаны. С тех пор мне очень хотелось тебе написать, но я чувствовала, что сперва нужно дождаться новостей от тебя самого. Знай, пожалуйста, что мое отношение к тебе ничуть не изменилось. Привязанность не зависит от таких вещей, как работа. Конечно, мне жаль, что ты упустил возможность устроиться на фабрику «Джеймс Хоули», – это очень хорошая фирма, может быть, даже лучшая в стране. Но не волнуйся, пожалуйста. Я убеждена, что все к лучшему; надежда, как ты говоришь, еще есть, и сдаваться нельзя. Что-нибудь обязательно подвернется.
Тут Лата остановилась и выглянула в окно. Нет, сейчас нужно говорить о его проблемах, а не о своих. Она вновь принялась за письмо, пока в голову не полезли непрошеные мысли.
Быть может, Хареш, ты поступил несколько опрометчиво, не предупредив свое прежнее руководство о том, что ищешь новое место. Быть может, тебе стоило держать их в курсе. Как бы то ни было, давай про это забудем и оставим все в прошлом. Несправедливость и бессердечие других людей ранят нас лишь в том случае, если мы о них помним. Раз уж ты остался без работы, думаю, тебе следует выбрать наилучший вариант, а не хвататься за первый попавшийся. Возможно, спешка в этом деле ни к чему.
Ты спрашиваешь, стоит ли тебе заехать в Брахмпур по дороге в Калькутту. Конечно, я буду рада снова тебя увидеть. Надеюсь, твоя улыбка никуда не делась (судя по письму, она на месте). Ты так искренне улыбаешься – глаза почти полностью исчезают, – и мне будет очень грустно, если ты перестанешь это делать.
Лата вновь помедлила. «Что я такое пишу? – спросила она себя. – Не перегибаю ли палку?» Но потом пожала плечами, сказала себе, что исправлять все равно ничего не будет, и стала писать дальше:
Единственная проблема заключается в том, что в доме сейчас царит хаос и неразбериха. Даже если ты остановишься в гостинице, нас ты застанешь в весьма растрепанных чувствах. А еще у нас гостят жена и свояченица Аруна. Хотя они очень хорошие, с ними у нас не будет ни минуты покоя. Все мое свободное от учебы время занято репетициями, отчего в голове, если честно, какая-то каша. Порой я уже не понимаю, где я, а где героиня пьесы Шекспира. С ма тоже творится что-то странное. В общем, сейчас не лучшее время для встречи. Надеюсь, ты не подумаешь, что я пытаюсь от тебя отделаться, это не так.
Я очень рада, что господин
