Впрочем, есть у меня одно свидетельство… Но оно устное, ни на какой бумаге не зафиксировано, и человек, сообщивший мне это, просил его имя не обнародовать. Словом, хотите — верьте, хотите — нет. Будто бы однажды пригласил Леонид Ильич Андропова на охоту в Завидово: «Поехали, Юра,— или Юрий Владимирович, если в ту пору своему главному охраннику еще не «тыкал»,— поехали завтра, уток постреляем». И будто бы тогдашний Председатель КГБ ответил: «Спасибо, Леонид Ильич, но вынужден отказаться. Не охотник. Не люблю, даже не переношу крови. И вообще. Убивать птиц, зверей… Лишать их жизни… Нет!» И будто бы после этого глава государства так обиделся на товарища Андропова, что не разговаривал с ним больше года.)
…Леонид Ильич Брежнев уже давно сам не стрелял, но на любую охоту в Завидово приезжал при первой возможности. Теперь на вышке, если «брали кабана», или на лодке, когда «били уток», он был болельщиком. Стреляли егеря или телохранители. И его все равно охватывал охотничий азарт: переживал, чаще билось сердце, молодел, казалось, возвращались силы.
Так было и на этот раз. Седьмого ноября Брежнев попарился в баньке, поспал пару часов, совершил небольшую прогулку, жадно дыша терпким духом русского леса в позднюю осеннюю пору, чувствуя, что хорошо ему, радостно, тело свое ощущает совсем здоровым. «Еще поживу!»
В пять часов отправились к месту охоты. В начале восьмого вечера уже были в глухом лесу, на охотничьей вышке,— он, егерь и телохранитель, оба с ружьями с оптическими прицелами и приборами ночного видения. Повезло: уже через два часа к подкормке вышло кабанье стадо — впереди молодняк, подсвинки, за ними самки, и замыкали стадо три матерых кабана. Одного из них и взял егерь первым точным выстрелом. Раскатилось эхо по темным лесным чащобам, стремительно разбежалось кабанье стадо, только треск стоял вокруг вышки, постепенно затихая.
— Попал! Попал! — в каком-то неистовстве кричал Леонид Ильич Брежнев.
Ему помогли спуститься, светили фонарями. Он, спеша, задыхаясь, подошел к огромной кабаньей туше, наклонился над оскаленной мордой, прошептал:
— Посвети-ка!… Куда ты его?… Вот! Ну, мастак! Точно между глаз.
— Это мы вместе с вами, Леонид Ильич,— подобострастно сказал егерь.
Генеральный секретарь тяжело сел на мертвого кабана, испачкав полу пальто кровью, сочившейся из раны, вздохнул:
— Эх, жаль, нет фотографа. Хороший бы снимок получился!
И его, следует добавить, можно было бы озаглавить: «Последняя охота».
…Вернулись, скромно поужинали, разговоры — только про удачную охоту. Лег спать Леонид Ильич поздно, сказал: «Утром не будите. Отоспаться надо». Заснул сразу, без всякого снотворного, и спал крепко до одиннадцати утра.
В Москву отправились после обеда. Чувствовал он себя хорошо, бодро, думал: «Завтра на работу. Дел, наверное, много накопилось за праздничные дни».
…Вечером восьмого ноября Чазову позвонил Главный Идеолог страны:
— Здравствуйте, Евгений Иванович.
— Добрый вечер, Юрий Владимирович.
— Действительно, добрый.— Андропов зло хохотнул.— Ваш подопечный-то? Вчера в Завидово на охоте кабана завалил. А вы говорите «постельный режим».
— Развожу руками.
— Разводите, разводите.— В голосе Юрия Владимировича слышалось что-то похожее на ехидство, замешенное на раздражении.— Думаю, сейчас самое главное — поддерживать Леонида Ильича в той форме, в которой он вернулся с охоты. Не мне вам говорить: здоровье первого лидера страны — достояние нации.
И Андропов положил трубку.
Девятого ноября 1982 года Брежнев появился в здании ЦК КПСС на Старой площади в начале одиннадцатого[4]. По отработанной схеме у лифта на третьем этаже его встретил заместитель начальника личной охраны Генерального Владимир Тимофеевич Медведев, была смена его группы телохранителей (или, по официальной терминологии, «прикрепленных»; она состояла из трех человек).
Леонид Ильич вышел из лифта вполне бодрым, осеннее темно-синее пальто распахнуто, в левой руке ондатровая шапка. Увидев телохранителя, улыбнулся, протягивая руку, сказал:
— Здравствуй, Володя.
Владимир Тимофеевич служил в личной охране главы государства уже четырнадцать лет, с 1968 года, и был в семье Брежневых своим человеком, почти родным — его там любили и полностью доверяли ему.
— Доброе утро, Леонид Ильич.— Медведев знает, что нужно спросить у Хозяина, дабы у того улучшилось настроение: — Как охота?
— Хорошо.
От лифта до кабинета Генерального — метров сорок. Апартаменты состоят из трех помещений: приемная, сам кабинет и комната отдыха, в ней стоят тахта, стол, кресла, полки с книгами, дверь в туалет.
Владимир Тимофеевич проводил Брежнева, слегка поддерживая его, в комнату отдыха, помог раздеться.
Отдышавшись, сидя в кресле, Леонид Ильич, трудно поднявшись, сказал:
— Пойду поработаю — И отправился в кабинет.
Медведев перешел в приемную. Он обратил внимание на то, что в этот день к Генеральному никто не заходил. Только однажды появился Константин Устинович Черненко с озабоченным пасмурным лицом, пробыл в кабинете Брежнева всего несколько минут и ушел, тяжело, с хрипом дыша.
В середине дня Леонид Ильич ушел обедать, а вернувшись, как всегда, прилег на тахту, ненадолго соснуть. Телефоны на два часа были переключены на приемную. Проснувшись, Леонид Ильич работал в своем кабинете с бумагами, с кем-то разговаривал по телефону.
В семь часов вечера в приемной прозвучало два звонка — телохранителю. Если нужен секретарь приемной — один звонок.
Владимир Тимофеевич вошел в кабинет.
— Забирай папку, портфель, поехали.
«Ясно, в Заречье,— понял телохранитель.— Генеральный предпочитает больше жить на даче, чем в своей городской квартире на Кутузовском проспекте, похоже, он не любит это жилище, которое представляет «начинку в пироге»: сверху — Андропов, внизу — Щелоков».
Скоростная езда до Заречья — дорога уже расчищена, «зеленая волна» включена: десять — пятнадцать минут.
…Приехали. Медведев в огромной прихожей помогает Брежневу снять пальто, провожает его на второй этаж, где спальня Леонида Ильича и Виктории Петровны и еще несколько спален для детей и внуков. Потом — на третий — там его рабочий кабинет. Поддерживая Брежнева за локоть, телохранитель чувствует, как тяжко дается его подопечному каждая ступенька. Так… Наконец-то кабинет. Папку на тумбочку, рядом — портфель. Теперь надо пулей вниз, к себе в служебный домик, чтобы доложить оперативному дежурному: «Мы на месте». В дверях Владимир Тимофеевич оглядывается: Леонид Ильич подошел к широкому окну, отодвинул занавеску…
Скорее, скорее! Через три ступеньки. Там, у оперативного дежурного, все в напряжении, ждут его звонка — охрана, телохранители, находящиеся постоянно рядом с Брежневым, знают, что дни его сочтены, и каждый молит своего Бога: «Только не в мою смену…»
Он смотрит в облетевший сад, слабо освещенный фонарями.
Чувствовал ли он тогда, что и этот его взгляд — прощальный? Да, да, это прощание навсегда с Заречьем, к которому он привязался, привык. Скоро-скоро в дальнюю неведомую дорогу…
Нет, наверняка у него не было никакого предчувствия.
Заречье… Удивительное место! Особенно если учесть, что оно в десяти минутах езды от Кремля и Старой площади. Правда, езды по правительственной трассе, в условиях особого режима — трасса, когда он едет, пуста, включена «зеленая волна», только постовые милиционеры выбегают к бешено мчащимся машинам, чтобы правительственному ЗИМу, в котором Он следует в свою загородную резиденцию, по-холуйски отдать честь. (И потом им всем обязательно что-нибудь перепадает с барского стола.)
А само место удивительное: тенистый лесопарк на высоком берегу задумчивой речушки Сетунь, асфальтовые дорожки — для одиноких прогулок (правда, по бокам, в зарослях, бесшумно следует охрана); яблоневый сад под окнами. Несколько лет назад по его просьбе из Молдавии привезли саженцы малины, смородины, вишен. Теперь все буйно разрослось, плодоносит. Молодец, садовник. Теплица своя. Открытый плавательный бассейн. Правда, Хозяин в нем никогда не купается (сейчас в нем плавают печальные осенние листья), и бассейн постепенно ветшает, приходит в негодность. Есть тут еще одна достопримечательность, ревнивая любовь Леонида Ильича — голубятня, до десяти породистых дорогих голубей, красавец к красавцу, отдельно молодняк, отдельно — крупные.
А сам дом? Редких гостей он угнетал своей официальностью, помпезностью, холодом, отсутствием уюта. Это в архитектурном плане нелепое сооружение больше походило на административное здание для официальных приемов: минимум полезной площади, зато просторные холлы, переходы, длинные коридоры, в которых можно проводить соревнования по бегу; величественная мраморная лестница, ведущая на второй и третий этажи. Большие окна, стеклянные двери, мозаичные витражи в стиле современного модерна. Нет, просто невозможно жить в таком холодном, бездушном доме. А он привык к нему и даже полюбил. На первом этаже, кроме столовой, небольшой кинозал, зимний бассейн — четырнадцать квадратных метров, три дорожки. Здесь он плавает каждое утро.
