Глядя на своего подопечного — бывшего, бывшего…— вернее, на то, во что он теперь превратился, Владимир Тимофеевич с горечью, тоской, недоумением, граничащим с чувством прозрения, думал: «Вот был он, человек, который одним росчерком пера, одним словом или кивком головы решал судьбы миллионов людей, от его воли во многом зависели судьбы мира. И что же?… Он стал теперь простым смертным, как все мы. Все на нашей земле суета сует перед лицом смерти и вечности. И моя жизнь рядом с ним кончилась, оборвалась мгновенно этим утром. Еще в спальне, рядом с ним, уже мертвым, я чувствовал напряжение, профессиональное напряжение: я еще был при нем, исполнял свои обязанности. А теперь? Вот совсем скоро… Мы приедем… И — все. Кому я теперь нужен? Зачем я?…»
…Вот и морг — справа от ворот № 2 Кунцевской больницы.
Машину с драгоценным — с государственной точки зрения — грузом ждут. Суета, раздаются команды, охрана, медики в белых халатах. К машине подкатывают тележку на колесах, в нее переносят труп, катят к холодильной камере. Медведев следует сзади. В последний раз он, телохранитель, сопровождает его…
Открываются дверцы камеры. Тело Леонида Ильича Брежнева — голого, спокойного, отрешенного — кладут на стол.
Беглый медицинский осмотр, о чем-то шепчутся врачи.
— Закрывайте,— говорит один из них.
Тело вождя на тележке вкатывается в холодильную камеру, с лязгом хлопают двери.
Все… Финита ля комедиа. Для Леонида Ильича Брежнева.
Но не для его останков.
У камеры ставится охрана. У ворот морга — тоже. Негромко звучат команды.
Царственное тело еще должно послужить отечеству — предстоят траурные церемонии величайшей государственной важности.
И страна, и весь мир уже знали, что Брежнев умер, хотя никаких официальных сообщений в средствах массовой информации Советского Союза еще не было. По радио на всех программах, с экранов телевизоров — тоже на всех программах — звучала траурная или классическая музыка, русские народные песни, шли радио— и телеспектакли из репертуара отечественной классики.
В этот день, через десять часов после смерти Леонида Ильича, в шестнадцать часов было назначено внеочередное заседание Политбюро: «почтить память». Хотя все понимали, что главная цель — определить преемника Генерального секретаря и главу государства.
В четырнадцать часов тридцать минут в кабинете Главного Идеолога страны в здании ЦК партии на Старой площади раздался телефонный звонок. Андропов поднял трубку:
— Слушаю.
— Юрий Владимирович,— говорил некто из ближайшего окружения Черненко, работающий в его канцелярии,— на заседании Политбюро Тихонов собирается предложить на пост Генерального Константина Устиновича. Так они решили.
— Хорошо,— спокойно сказал Андропов,— спасибо.— И положил трубку.
«Кретины,— думал он, не испытывая абсолютно никакого беспокойства: фактически вся полнота власти уже была в его руках.— Последняя отчаянная попытка? Нет, друзья Леонида Ильича окончательно свихнулись».
Юрий Владимирович набрал номер телефона министра обороны страны маршала Устинова.
…Заседание Политбюро было расширенным — присутствовал двадцать один человек: члены и кандидаты в члены Политбюро, секретари ЦК.
За десять минут до начала заседания министр обороны Советского Союза Дмитрий Федорович Устинов, дружески взяв под локоток задыхающегося от астмы и волнения товарища Черненко, отвел его к окну, за которым уже начинал угасать пасмурный осенний день, и сказал, дружески и тихо:
— Константин Устинович, мы тут посоветовались… Есть мнение. Вы — лучший друг покойного Леонида Ильича, можно сказать, доверенное лицо. Кому как не вам…
— Что? Что?…— В горле «лучшего друга» и «правой руки» клокотало и хрипело.
— Кому, как не вам, назвать сейчас на заседании Политбюро кандидатуру на пост Генерального секретаря…
— Простите, не понимаю!
— Я имею в виду кандидатуру Юрия Владимировича Андропова,— продолжал спокойно и по-прежнему дружески министр обороны.— Вы, Константин Устинович, конечно, знаете, что его кандидатуру поддерживают и армия, и органы государственной безопасности. Я уж не говорю о народе. Мы на вас, как всегда, рассчитываем.
— Понимаю… Конечно…— пролепетал Черненко.
— А сейчас, перед началом заседания, вы, Константин Устинович, быстренько поговорите с товарищем Тихоновым. Неудобно Николая Александровича, старого уважаемого человека, ставить в неловкое положение.
Черненко не успел ничего ответить — маршал Устинов, по-военному четко повернувшись, зашагал прочь.
…Ровно в шестнадцать часов началось заседание Политбюро.
К трибуне пошел Юрий Владимирович Андропов, спокойный и уверенный.
Никакого официального отчета или даже сообщения об этом заседании не было. Но в архиве сохранилась его рабочая черновая стенограмма.
— Товарищи! — сказал в полной тишине Главный Идеолог страны траурным голосом.— Прошу память Леонида Ильича почтить вставанием.
Все дружно поднялись и замерли в скорбном молчании.
Андропов стоял, потупя голову, и на лбу его набухла вена.
— Прошу садиться.— Была выдержана внушительная пауза. Теперь строго из стенограммы: — «…Все люди доброй воли с глубокой горечью узнали о кончине Леонида Ильича (хотя, заметим в скобках, официально, кроме посвященных кремлевских и цековских персон, еще никто ничего не узнал). Мы, его близкие друзья, работавшие вместе в Политбюро ЦК, знаем, каким величайшим обаянием обладал Леонид Ильич Брежнев, какая огромная сила сплачивала нас в Политбюро, каким величайшим авторитетом, любовью и уважением пользовался он среди всех коммунистов, советского народа, народов всего мира. Он очаровывал всех нас своей простотой, своей проницательностью, своим исключительным талантом руководителя великой партии и страны. Это был поистине выдающийся руководитель, замечательный друг, советчик, товарищ…
…Никто из нас не может заменить Леонида Ильича Брежнева на посту Генерального секретаря ЦК КПСС. Мы можем успешно решать вопросы, которые решает партия, только коллективно… Сегодня на повестке дня стоит вопрос о Генеральном секретаре ЦК КПСС. Какие будут предложения, прошу товарищей высказаться».
Легкий шумок, движение, флюиды напряжения и страха. Значительное число голов повернулось в сторону Черненко. Он кашлянул в кулак, тяжело поднялся, и сразу пала тишина, сказал:
— Разрешите мне.
— Пожалуйста, Константин Устинович,— Андропов через толстые стекла очков смотрел на товарища Черненко без всякого выражения, отстраненно.
— Как известно,— начал оратор, откашлявшись, тусклым голосом,— Леонид Ильич придавал огромное значение коллективности руководства. Нельзя руководить страной, не опираясь на этот основополагающий принцип. Я убежден, что и новый Генеральный секретарь нашей партии будет твердо и неуклонно отстаивать эти принципы.— Константин Устинович вытер носовым платком пот с лица.— Я вношу предложение избрать Генеральным секретарем ЦК товарища Андропова Юрия Владимировича…
— Верно!
— Правильно!
— Мы согласны! — послышалось с разных сторон.
— …И поручить одному из нас выступить с соответствующей рекомендацией на Пленуме ЦК…
Константин Устинович сел на свое место.
Стало тихо. Поднялся министр обороны.
— Товарищи! — сказал он.— Я думаю, будет абсолютно правильно, если уважаемого товарища Черненко мы попросим выступить на Пленуме ЦК с рекомендацией об избрании Юрия Владимировича Генеральным секретарем нашей партии. Ему, как говорится, и карты в руки.
Это предложение вызвало всеобщее одобрение.
Поднялся над столом председательствующего Андропов:
— Я благодарю вас всех, друзья, мои боевые соратники, за оказанное доверие.
Раздались аплодисменты.
О том, что высказались не «товарищи», как было предложено им же, Юрием Владимировичем, а всего один товарищ (да и то из-под палки, заметим в скобках),— это обстоятельство никого не интересовало и не имело никакого значения.
На этом, как говорится, заседание Политбюро в расширенном составе «закончило свою работу».
Газета «Правда», 12 ноября 1982 года
От Центрального Комитета Коммунистической партии Советского Союза, Президиума Верховного Совета СССР, Совета Министров СССР.
Центральный Комитет Коммунистической партии Советского Союза, Президиум Верховного Совета СССР и Совет Министров СССР с глубокой скорбью извещают партию и весь советский народ о том, что 10 ноября 1982 года в 8 часов 30 минут утра скоропостижно скончался Генеральный секретарь Центрального Комитета КПСС, Председатель Президиума Верховного Совета СССР Леонид Ильич Брежнев.
