Тэдзуми отшагал долгие мили, многодневный путь остался позади. Впереди же – самое волнительное и ответственное: монастырь Мампукудзи. Двойственное чувство наполняло душу Тэдзуми. С одной стороны, обычная собранность и ответственность за выполняемое материнское поручение, с другой – ожидание чего-то необычного и, может быть, даже таинственного, что непременно должно с ним произойти. Это трепетное ожидание придавало обыденному ритуалу оттенок изящного, и почему-то грустного, очарования, каким дышит ничем непримечательное гончарное изделие, покрытое паутинкой древней патины…
Чем ближе к Киото, тем больше попадалось постоялых дворов. Тэдзуми не любил там останавливаться. И вовсе не из экономии, а лишь оттого, что духоте придорожных гостиниц с их извечным многолюдством и невыносимыми запахами он всегда предпочитал звездное небо над головой и шум ночного леса. Однако в конце пути, перед самой императорской столицей следовало все же остановиться в гостинице, чтобы навести порядок в одежде и воспользоваться баней-фуро.
Служанка с приятным проворством натаскала из колодца воды и развела огонь. Ждать почти совсем не пришлось. Она же забрала его одежду – повыбить дорожную пыль.
А Тэдзуми тем временем уже нежился в горячей воде фуро, которая стояла прямо у раскрытого в сад окна. Сидя в фуро, он мог видеть бегущие по небу белоснежные клочки облаков. Из сада мягко втекал запах разогретой полуденным солнцем листвы и, кажется, недавно скошенных где-то под окном трав. Посвистывал дрозд. Качалась и качалась перед глазами ветка с бесшумной листвой. Тэдзуми задремал…
Ему приснился удивительный сон. Будто пока он расслабленно сидел в горячей воде, под окно подошли и уселись на скамейку два пожилых путника и завели глубокомысленную беседу.
Сначала они рассуждали о прежних временах, когда нравы людей были чисты, а намерения высоки. Вслед за этим заговорили о современных молодых людях, которым, по их мнению, уже нет до нравственности никакого дела, и о том, что лишь заботами старшего поколения держится мир. А под конец неожиданно заспорили: что лучше всего способствует возвышению нравов – законы ли страны или наставления Будды вкупе с народными устоями и самурайскими традициями?
Тэдзуми так заинтересовал этот строгий и причудливый разговор, что он прилагал все усилия, чтобы не утерять его нити. Во сне он слушал во все уши, едва дыша и стараясь не плеснуть ненароком водой, чтобы не обнаружить своего присутствия. А также старался не проснуться, побыть в этом сне подольше в надежде, пусть и во сне, еще послушать мудрые речи.
– Устои самураев крепки и незыблемы, – настаивал первый путник, – ими руководствуется самая сильная и влиятельная часть общества. Следовательно, именно кодексу самураев, как наиболее приближенному к реальностям жизни, принадлежит честь и право судить о морали.
– Реальная жизнь или то, что ты под этим подразумеваешь, брат мой, – парировал второй, – это лишь эфемерное, быстропреходящее мгновение бытия! А религия говорит нам о жизни вечной, о колесе воплощений, о законах кармы, коим подчиняется весь подлунный мир. Значит, ей и должно судить о нравственности.
– В этом много истины, – соглашался первый. – Но согласись и ты, мой уважаемый собрат, что даже «эфемерное мгновение бытия» следует прожить с честью, совершая деяния добрые и избегая злых. А на этом пути опорой служат законы страны и самурайского сословия.
– Когда они не противоречат друг другу, – мягко, но с иронией заметил второй.
– Что ж, бывает и так…
– Не единственным ли мерилом совести послужат тогда непреходящие истины Неба и хранящие их народные традиции?
– В этом случае непременно послужат, брат мой. Позволю себе лишь напомнить, что оба мы – выходцы из самурайских родов, и не кодекс ли самурайской чести, всегда склоняющий его носителя лишь к достойным свершениям, помог нам обоим встать на путь поиска и обретения истины?
– В таком случае заключим нашу беседу согласием: земная жизнь, сколь ни коротка она и эфемерна, а может, именно потому, что она коротка и зыбка, нуждается в строгих ориентирах человеческих законов. Но, – второй торжественно возвысил голос, – но жизнь человека не будет стоить и гроша без ведения высшей, неземной, цели – достижения состояния вечного покоя, просветленности и блаженства по ту сторону Врат Бытия.
Они поговорили еще о чем-то важном (Тэдзуми, к своему огорчению, не разобрал), потом помолчали, при этом застучали четки, значит, это были монахи – добрые путники предались молитве…
…Сквозь дрему Тэдзуми показалось, что вода фуро уже порядком остыла, и надо было бы встать и вытереться насухо, но не хотелось разрушать это любопытное видение. Он не двинулся и был вознагражден…
…Старые монахи опять принялись за беседу. Тема поменялась: теперь они заговорили о своих наставниках. По их словам, выходило, что из-за общего падения нравов («Молодые самураи теперь больше интересуются именами актрис и гейш, чем историями о доблестях собственных предков!») их современники лишены искусных наставников.
– Небо не посылает учителя тому, кто не намерен учиться! – обосновал эту мысль первый.
– Несомненно, что искренне желающий обрести знание, непременно обретет и наставника, касается ли это заурядного ремесла или монашеского делания, – добавил другой. – Небо всегда заботится о стремящихся к знанию.
– Да-да, – подхватил его собеседник. – Я вспоминаю нашего наставника! Он одинаково искусно владел и мечом, даром что его левая рука была покалечена, и словом истины. Мы многому научились у него.
– Наш наставник был удивительным человеком. Никто не знал, откуда он пришел и куда исчез. Он, верно, уж достиг состояния Будды! Но перед моим взором он стоит как живой: высокий, худощавый, с приветливым добрым взглядом.
– Который мог быть при необходимости и очень строгим, – вставил первый.
– Еще каким строгим! А этот таинственный шрам на правой брови…
Они посидели еще немного. Но говорили всё о каких-то пустяках: о сложностях пути, о лености паломников. Один из них (Тэдзуми уже не разбирал, первый или второй) стал искать свои нефритовые четки, где-то забытые. Но его товарищ поторопил в путь:
– Не ищи, брат мой. Что ушло – ушло. Пусть они станут благословением тому, кто их найдет.
– И это верно, – согласился владелец утерянных четок.
Разговор их стал меркнуть, звуки угасали, будто дымно плыли на ветру, таяли, растворялись…
* * *
«Ну и сон!» Тэдзуми очнулся в полной темноте, а через мгновенье (он как ждал) в дверь постучалась служанка:
– Господин! Не нужно ли вам еще горячей воды?
– Нет, не нужно, – крикнул Тэдзуми в сторону двери.
Служанка отправилась восвояси.
В это мгновение взгляд Тэдзуми упал на подоконник – там лежал какой-то предмет. И почти тут же, хоть в комнате уже и царили сумерки, он понял, что это: четки. Нефритовые четки! Тэдзуми не верил своим глазам! Он окликнул удалявшуюся служанку, и та нехотя вернулась на его обеспокоенный зов. Не вставая из фуро, он указал ей на подоконник:
– Чьи это четки?
Сонно шаркая, она подошла к окну, выглянула наружу и, поворачивая голову вправо и влево, стала осматривать двор.
– Это, верно, четки тех двух старых монахов из Мампукудзи, что ушли с час назад. Теперь уж не догнать, – сокрушенно проговорила она наконец.
– Ступай себе. Не надо никого догонять, – Тэдзуми едва скрыл звенящую в голосе радость, а про себя добавил: «Это благословение! И оно принадлежит мне, как сказали сами монахи!»
Служанка уже сдвинула за собой створки дверей, и Тэдзуми стремительно поднялся из воды, чтобы поскорее одеться. Но в то же мгновение глупая служанка опять раздвинула створки – Тэдзуми едва успел прикрыться мочалкой – угодливо уточняя:
– Так господину ничего не нужно?
Стоя во весь рост, Тэдзуми взирал на нее молча, но весьма красноречиво. Она сдавленно пискнула, но, будто заколдованная, не отвела взгляда, а бестолково спросила:
– Господин… уже закончил… баню?
– Как видишь! – Он широко развел руки.
Она с визгом выскочила из комнаты, а Тэдзуми с хохотом швырнул мочалку ей вслед.
* * *
«Четки-благословение монахов из Мампукудзи, – все повторял Тэдзуми, словно не верил сам себе. – Я непременно должен разыскать их таинственного наставника! Судя по таким ярким приметам, как шрам на правой брови и покалеченная левая рука, это тот самый монах, который предсказал матушке мое рождение. Небо благосклонно ко мне, оно подает мне знак!»
Дорога до монастыря шла через Киото – резиденцию императора. Киото. Здесь все было не так, как в строгом самурайском Эдо. И очень красиво!
Тэдзуми хотел было посмотреть на императорскую столицу, прогуляться по его широким улицам, полюбоваться местными храмами, потолкаться среди местных жителей, но решил не задерживаться. Его непреодолимо тянуло вперед – и не столько «звал» сам монастырь, сколько то, что он уже назвал про себя (несомненно!) вторым заданием судьбы: найти наставника. Тэдзуми мечтал – того самого монаха со шрамом. Именно в таком наставнике, как верилось его сердцу, он и нуждался!
