– Да-да, почтенный, именно незаконченной! Как раз это мне и нужно – незаконченный стих!
И Рёцимико не обманула его ожиданий: она прочла вслух начальные строфы, опустила свою головку и застенчиво проговорила:
– А окончание этого стихотворения воистину прекрасно.
И процитировала на память. Ее отец от волнения и удовольствия покрылся испариной, бросая на потенциального зятя горделивые взгляды. Тэдзуми не было никакого дела до горделивых чувств, распиравших отца, но он был счастлив, что Рёцимико оказалась такой эрудированной девушкой. Он наслаждался общением с ней: за все это время дочь господина Хирохито не сделала ни одного ложного жеста, не произнесла ни единого фальшивого слова. Эта девушка была сама искренность и чистота. И к тому же обладала нежнейшими лучезарными глазами и очаровательной улыбкой. А как она искренне смеялась! Тэдзуми не мог отказать себе в удовольствии постоянно смешить ее, только чтобы услышать этот негромкий, но такой чистый смех.
На прощание, уже готовый завести разговор, пусть и издалека, о своих чувствах, он спросил, стараясь поймать ее лучистый взгляд:
– Я не написал все стихотворение до конца, вы не сочли это проверкой, я надеюсь?
Она позволила ему поймать на мгновение свой взгляд – он был лукавым: «Я знаю, что ты проверял меня, Тэдзуми!» Но вслух произнесла, немного смущаясь:
– Пропущенная строка была самой красивой в этом стихотворении. И самой сердечной. Слова, что исходят из глубины сердца, трудно бывает доверить бумаге!
О, Будда! Как она была права! Тэдзуми вспомнил приторно-слащавые письма Юки, будто выполненные по трафарету. Для него ли одного? А он, тупица, пребывал в иллюзиях, что это было настоящим чувством!
– Это правда, истинных чувств бумаге не доверишь! А жаль, мне хотелось бы написать вам, но, как видно, вы не поверите мне, – с притворной печалью вздохнул Тэдзуми.
– О, господин Тэдзуми, как я могу не верить вам, вы же никогда не обманывали нас! – Милая поспешность и взволнованный взгляд выдали ее с головой: она хотела, чтобы он писал ей.
Тэдзуми коротко поклонился ее отцу:
– Если господин Хирохито позволит, я прислал бы небольшое письмо.
Конечно, ее отец не возражал, он не просто не возражал, а очень даже приветствовал такое сближение! Тэдзуми продолжил:
– Я поступлю так: выпишу для юной госпожи пару-тройку стихотворений из того китайского поэтического сборника, что составлял для себя. Таким образом я смогу обезопасить себя от подозрений в неискренности: ведь поэт всегда искренне выражает самое задушевное. И если не поверят мне, я стану кивать на автора!
Она засмеялась – рассыпались тихим звоном колокольчики:
– А я постараюсь угадать за поэтическими строками ваши собственные чувства, господин Тэдзуми.
– Постарайтесь, – со всей серьезностью ответил Тэдзуми и, уже не скрываясь, настойчиво ловил ее взор.
Было видно, что старый ростовщик мало что понял из этого диалога, но был счастлив просто от того, что самый желанный и доселе почти безнадежный кандидат в женихи его любимой младшей дочери Рёцимико так переменился к ней. Взор господина Хирохито светился надеждой на осуществление давней мечты – породниться с самурайским родом. Теперь Тэдзуми это не задевало. Что ж, если Небо сочло ростовщика достойным (как видно, много добрых деяний он совершил в прошлых жизнях) иметь столь прелестную и умную дочь и он справился как отец с таким щедрым даром Небес, правильно и достойно воспитав ее, может быть, даже отказывая себе во многом (хорошее образование стоит дорого!), значит, и Тэдзуми не пристало отворачиваться от дома, с которым явно пребывает благословение богов.
* * *
Можно сказать, что на этот раз Тэдзуми покидал Эдо в радужном настроении. Оттого ли, что в его сердце поселилось нежное чувство, оттого ли, что удалось выполнить наказ матери, или оттого, что хоть и не нашел он в Мампукудзи того необычного монаха со шрамом, зато Небо позволило убедиться, не утаило от него настоящей тайны! Мистического факта! А ведь в подлунном мире такое доверие богов не часто случается! Этот знак Судьбы Тэдзуми трактовал оптимистично: в будущем ему обещано нечто необычное – встреча, событие, новый человек… Неважно что. Нельзя не доверять Небесному Пути!
* * *
– О, господин Тэдзуми! Раз вы у меня в гостях, значит, вновь отправляетесь в свое поместье? – Лягушачий рот хозяина чайного дома растянулся в самой приветливой и радостной улыбке.
– Да-да, любезный, я стараюсь всегда посетить вашу уютную чайную перед дальней дорогой.
– И сегодня – как обычно? Немного саке и ваш любимый чай?
– Как обычно, любезный, как обычно…
Негромкий стук раздвижной двери, струящийся по комнате запах благовонных палочек, журчащая ручьем беседа посетителей – давняя традиция Тэдзуми перед выходом из Эдо: собраться с мыслями, попрощаться с городом.
Подавая чай после саке, хозяин хотел было сказать что-то Тэдзуми, но, видимо, вспомнив про нелюбовь своего постоянного клиента к разговорам, с видимым усилием сдержался. Тэдзуми на этот раз вдруг решил отступить от своего правила:
– Что нового и интересного произошло за последнее время?
Хозяин с большой охотой отозвался:
– Много интересного! – он кивнул в сторону прибитой к дверному косяку газеты «каварабан». – Гонец принес известия из западных провинций – землетрясения страшной силы! Корабли не могли пристать к берегу несколько дней. Еще – посол из императорской столицы к сёгуну. Описано всё: эскорт, празднество! Да, и самое интересное, только вообразите себе, женщинам отныне запрещено играть в театре кабуки!
– Что вы говорите, – безвкусно отозвался Тэдзуми, уже пожалевший, что ввязался в разговор. – Принесите мне «каварабан», я прочитаю прямо сейчас.
Чтобы не обижать хозяина чайной, он положил газету перед собой и некоторое время делал вид, что вчитывается в содержимое, но глаза его пробегали от сообщения к сообщению, не задерживаясь на подробностях. «Посол из Киото…», «Землетрясение…», «Театр кабуки…» Дальше, после более важных сообщений, раздел городской хроники и мелких происшествий: «Поющая статуя Будды», «Убийство гейши…» Циновка под Тэдзуми качнулась – он вгляделся в последнее сообщение: «В районе Ёсивара произошло скандальное происшествие: любовником убита гейша Юки Кобаяси». Всё. Никаких подробностей, больше ни слова. Тэдзуми закрыл глаза. Перед его мысленным взором одно за другим, меняясь со скоростью вращающегося зонта фокусника, пронеслись воспоминания: от детских игр у ручья до последнего – неприятной встречи в Ёсивара. Воспоминания пронеслись, оставив в сердце след печали и разочарования, и отлетели прочь, будто закрылась в его душе дверь, в которую некогда вошла Юки, вышла – и дверь эта захлопнулась за нею навсегда.
«Что ж, – вздохнул Тэдзуми прощально, – Путь Юки мог бы быть иным, но… она решила по-своему. Я мог бы сказать о ней так:
Растет у самой воды та трава,
Что зовут „опрометчивой“ люди.
Напрасно пытался укрыть я ее от потока,
Лишь сапоги намочил…»
* * *
И снова – проселок за проселком, тропы и основная дорога, ночевки под открытым небом (как хорош оказался новый теплый плащ, подаренный старшей сестрой!) – мили пути оставались за спиной. Тэдзуми останавливался на отдых в известных ему местах. Но днем порой менял привычное направление, чтобы развеять рутину многомильной дистанции.
В один из дней он решил преодолеть небольшой отрезок пути по почти высохшему руслу неширокой речки. Сузившаяся до размеров ручейка, она чуть слышно журчала меж камней в ожидании осенних потоков. Большие дожди еще не начинались, и русло вполне сходило за дорогу. По обеим его сторонам густо росли деревья, их опавшая листва мягким рыжим ковром устлала землю. Лиственный «ковер» пружинил под сапогами и приятно скрадывал звуки. Горьковато и чуть сыро пахло прелью, грибами, пожухлой травой и, едва заметно, тянуло издалека дымком – приятный и немного грустный запах ушедшего лета.
Тэдзуми старался шагать бесшумно, не из осторожности (здесь нечего было опасаться), а просто ради тренировки, как учил его отец. Вдруг из-за поворота русла раздались какие-то звуки, прямо сказать, странные для этого места – не птичий пересвист, не шум воды и не голоса крестьян. Тэдзуми остановился и задержал дыхание, чтобы и оно не мешало вслушиваться. Потом прошел еще немного вперед и опять прислушался. До него долетело звучание то ли сямисэна, то ли бивы, ритмичное постукивание в маленькие барабаны и хлопки множества ладоней. «Представление в русле, – догадался Тэдзуми. – Балаганщики. Я слышал о таком, но пока еще не видел. Или бродячие сказители? Надо взглянуть». И он приблизился.
За поворотом сухого русла, там где оно вплотную приближалось к дороге, с которой Тэдзуми сошел после полудня, дейст вительно шло представление. Его разыгрывали две женщины, по виду смахивающие на монахинь. А еще две плечистые фигуры в женских одеждах, с щедро выбеленными лицами и вычурно подведенными глазами, подыгрывали им одна на биве, другая – на барабанчиках. Музыкантами были, как решил про себя Тэдзуми, все же мужчины, несмотря на их наряды.
