к Елень. Он смотрел на нее, щуря от солнца глаза, но взгляд казался каким-то проникновенным, тяжелым.
— Мы тоже едем в Ханян, — сказал Хёну, — вы не будете против, если я составлю вам компанию?
Елень не стала отвечать. Она развернула свою лошадь и направила к дороге.
— Ой, господин Чхве, конечно, мы не станем возражать! — воскликнул Анпё.
Всю дорогу они ехали рядом. Анпё болтал без умолку. Хёну делал вид, что ему интересно, а сам нет-нет да смотрел на госпожу. Елень за всю дорогу рта так и не раскрыла, хотя Хёну пару раз к ней обратился с вопросом. За нее тут же ответил Анпё.
В Ханяне она повернулась к слуге и сказала:
— Проводи господина Чхве до гостиницы, где устроится отряд, а потом приезжайте на ужин. Господин капитан будет рад встрече с другом.
— Хорошо, госпожа.
— Госпожа Фао, может вас проводить? — предложил Хёну.
Елень усмехнулась, и эта усмешка стерла улыбку с лица мужчины. Он даже почувствовал холодок, пробежавший по спине. Женщина подняла на него глаза, и тут Хёну вынужден был смежить веки: блики солнца ослепили на миг. Он не понял, как это произошло, потому что сам стоял к солнцу спиной, опустил взор, и взгляд будто споткнулся о блестящее на солнце лезвие клинка, который сжимала в своей руке женщина, чуть выдвинув меч из ножен… Однажды он видел, видел женщину с клинком в руках. Она была напугана, растрепана, а по лицу текли слезы. Меч прыгал в слабых руках от страха, переполнявшего несчастную душу. Хёну наступал на ту женщину, а она пятилась и молчала…
«Эта не отступит, никогда не отступит! Она не привыкла ни отступать, ни сдаваться. Эта женщина…»,— вдруг осознал он.
— Не беспокойтесь, господин, я могу за себя постоять, — проговорила Елень и задвинула меч в ножны, пряча с глаз благородный клинок, а потом развернулась и уехала. Хёну проводил ее взглядом, а потом отправился за Анпё.
Елень, дождавшись Соджуна со службы, рассказала о случайной встрече в деревенской таверне. Соджун обрадовался, как ребенок. Он даже порывался ехать Хёну навстречу. Женщина кое-как отговорила, и капитан мучился от нетерпения. А вечером действительно приехал Хёну. Соджун встретил его с распростёртыми объятиями. Встретил, как брата. Угощал различными яствами, подливал вино и улыбался, называл хёном[5]. Елень у стола появилась лишь раз: принесла еще кувшин вина.
— Госпожа, посидите с нами, — сказал уже захмелевший Хёну. Соджун глянул на него неодобрительно. Где это видано, чтобы женщина сидела в мужской компании? Хотя именно на это вопрос у капитана ответ как раз был: в доме кисэн.
— Ступайте, госпожа, — пробормотал капитан, и его голос насторожил Елень. Она бросила на мужчину взгляд, но тот глядел не на нее, а на своего осоловелого друга, который не спускал с женщины глаз.
Весь хмель из Соджуна выветрился.
— Госпожа Фао, Соджун мне рассказывал о вас. Уже много лет…
— Хёну!
Мужчина глянул на друга и вдруг склонил голову перед женщиной.
— Простите, госпожа, это все вино! Оно у вас отличное.
— Благодарю, господин Чхве, — ответила женщина и, поклонившись, ушла.
Хёну проводил ее глазами, а потом посмотрел на друга, который сидел и не сводил с него глаз. Гость улыбнулся и похлопал Соджуна по плечу.
— Счастливчик ты, капитан, — проговорил он с нескрываемой завистью и вытянулся на тюфяке Чжонку. Через минуту он уже храпел. Соджун смотрел на него и думал о своем:
«Интересно, вот завтра хён узнает, что я исторгся из рода, как поступит? Придет еще вот так в мой дом? А если нет? А если нет, я осуждать его не стану».
Он поднялся, укрыл друга, а затем вынес столик с остатками пищи. Распахнув дверь кухни, он удивился. Елень сидела на корточках у тлеющего очага и не позволяла углям погаснуть окончательно, обмахивая их веером. Угли искрились красными всполохами и завораживали взгляд, а над ними едва фыркал плотно прикрытый горшок с травами: Елень готовила лекарство для Гаыль. Она подняла глаза на капитана, и тот поспешил закрыть за собой дверь, так как сквозило сильно. Женщина даже вздрогнула от порыва ветра, ворвавшегося в кухню вместе с Соджуном.
— Ваш друг уснул?
— Уснул. Если вы обиделись на его слова…
— Я не обиделась на его слова. Но… но мне странно осознавать, что он ваш друг!
— Елень, он хороший человек…
— Он завистлив, — перебила Елень и посмотрела на капитана. — А зависть отравляет сильнее яда. Медленнее и сильнее.
Соджун улыбнулся, присел рядом, отобрал у нее веер и стал обмахивать угли. Те возмущенно затрещали; крышка, придавленная прессом сверху, неприлично взвизгнула, и из-под нее вырвалось несколько обжигающих капель. Елень отобрала веер, потом глянула на обиженного капитана и улыбнулась.
— Идите спать, господин…
— Разве мне можно завидовать?
Женщина посмотрела на него и покачала головой.
— Вы счастливы?
— Да, — мгновенно ответил Соджун.
Елень посмотрела на него и тихо проговорила:
— Завидуют не деньгам или власти… Завидуют счастью. Счастье — вот то, что вызывает зависть. А такое счастье, как у нас с вами, вызывает злость… Не перебивайте, выслушайте! У вас… у нас ничего нет толком. У нас только крыша над головой. Вас перевели. Уверена: не были бы вы лучшим мечником Чосона, вас бы и в звании понизили! Нет рода, нет связей. Нет богатств. Даже крепостных нет. Знаю, что вы дали вольную Анпё почти двадцать лет назад, а я дала вольную Гаыль, как получила наши бирки. Они вольны сами выбирать, как им жить. Вольны уйти. У нас нет друзей, нас не зовут в гости. Мы дворяне, но словно с браком. Знаете, мое первое блюдо очень неплохим получилось, но на стол его не поставить. Оно кривое, неказистое. Оно не перестало быть блюдом, но не выполняет то, что должно, потому что мне стыдно… Мы как это блюдо. Но мы счастливы. И это злит людей. Ведь, по их мнению, мы не должны быть счастливыми. А ваш друг завидует очень. Будьте с ним осторожны. Вы его подпустили очень близко к себе, как бы не пожалеть об этом...
Соджун готов был отдать руку на отсечение за веру в
