Согласно последней глиняной табличке, принц и его свита были уже на пути в Египет.
— О боги Египта! — вскричал я, пораженный. — Чем же я могу помочь вам? Я всего лишь врач и не могу склонить сердце безумной женщины к Хоремхебу!
Хоремхеб ответил:
— Ты помог нам некогда, а тот, кто однажды взялся за весла, должен грести, хочет он того или нет. Тебе следует отправиться навстречу принцу Шубатту и позаботиться, чтобы он никогда не доехал до Египта. Не знаю, как ты устроишь это, и знать не хочу. Я только говорю, что мы не можем открыто убить его, ибо это вызовет новую войну с хеттами, а я предпочитаю выбирать время сам.
Слова его встревожили меня, у меня задрожали колени, сердце замерло в груди, и, запинаясь, я сказал:
— Пусть я когда-то действительно вам помог, но я сделал это не только ради Египта, но и ради себя самого. Принц ничем меня не обидел, да и видел я его лишь однажды, возле твоего шатра, в день казни Азиру. Нет, Хоремхеб, не делай меня наемным убийцей. Лучше мне умереть, ибо нет преступления позорнее, чем это! Когда я дал яду фараону Эхнатону, я сделал это для его же блага: он был болен, а я был его другом.
Хоремхеб нахмурился и ударил себя по ноге хлыстом, а Эйе сказал:
— О Синухе, ты человек мудрый и понимаешь, что мы не можем бросить целое государство под ноги вздорной женщине! Поверь мне, другого пути нет. Принц должен умереть на пути в Египет, по юле случая или от болезни — мне все равно. Ты должен поехать и встретить его в Синайской пустыне по приказанию принцессы Бакетамон, чтобы осмотреть его и как врач определить, может ли он исполнять свои супружеские обязанности. Он с готовностью в это поверит, окажет тебе сердечный прием и подробно расспросит о Бакетамон. Принцы — тоже люди, и я представляю, как ему любопытно узнать, какими чарами хочет опутать его Египет. Синухе, твоя задача проста, и ты не презришь те дары, которые получишь, выполнив ее, ибо они сделают тебя богатым человеком.
Хоремхеб сказал:
— Синухе, выбирай быстрее: жизнь или смерть? Если откажешься, мы не сможем оставить тебя в живых, теперь ты слишком много знаешь, будь ты хоть сто раз моим другом. Имя, данное тебе матерью, — дурное предзнаменование; ты уже узнал слишком много тайн фараонов. Одно слово, и я перережу тебе горло от уха до уха, хотя и против своей воли, ибо ты наш лучший помощник и мы не можем поручить это дело никому другому. Ты связан с нами общим преступлением, и это преступление мы также разделим с тобой, если ты считаешь преступлением спасение Египта от власти хеттов и безумной женщины.
Итак, я был пойман в сеть, сплетенную из моих собственных деяний, сеть, ни одной ячейки которой я не мог разорвать. Я навеки связал свою судьбу с судьбой Эйе и Хоремхеба.
— Ты прекрасно знаешь, что я не боюсь смерти, Хоремхеб, — произнес я, напрасно пытаясь придать себе мужества.
Я пишу для себя, не стараясь казаться лучше, чем я есть на самом деле. К стыду своему признаюсь, что мысль о смерти наполняла меня ужасом этой ночью, главным образом потому, что это обрушилось на меня так неожиданно. Я подумал о стремительном полете ласточек над рекой и о вине из порта, подумал о гусе, зажаренном для меня Мути по фиванскому способу, и жизнь показалась мне вдруг такой отрадной. Я подумал также о Египте и пришел к заключению, что фараон Эхнатон должен был умереть, дабы Египет мог жить, и о том, что Хоремхеб мог бы отразить нападение хеттов силой оружия. Но Эхнатон был моим другом. Царевич из чужой страны был совершенно незнаком мне, и, конечно, во время войны он прикончил не менее тысячи человек. Почему же я, убивший Эхнатона, не решаюсь убить его ради спасения Египта?
И я ответил:
— Убери свой нож, Хоремхеб, ибо вид обнаженного клинка неприятен мне. Будь по-твоему. Я спасу Египет от власти хеттов, хотя каким образом я это сделаю, мне пока неизвестно. Вполне возможно, что я погибну, ибо хетты, конечно же, убьют меня в случае смерти принца. Но я мало беспокоюсь о своей жизни, я не желаю, чтобы хетты правили в Египте. Я берусь за это не ради ваших даров и лестных обещаний, но потому лишь, что мне не избежать этого, ибо деяние это предначертано мне звездами еще до моего рождения. Получайте же короны из моих рук, Хоремхеб и Эйе; получайте ваши короны и благословляйте мое имя, ибо я, ничтожный врач, сделал вас фараонами.
Говоря это, я едва удерживался от смеха. Я думал, что скорее в моих жилах течет священная кровь, и я единственный полноправный наследник престола фараонов, тогда как Эйе по происхождению всего лишь младший жрец, а от родителей Хоремхеба несло скотом и сыром. В эту минуту я ясно увидел, кто они такие: разбойники, грабящие умирающий Египет, дети, играющие коронами и знаками власти, так опутанные своими желаниями и так порабощенные ими, что счастье к ним не придет никогда.
Я сказал Хоремхебу:
— Хоремхеб, друг мой, царская корона тяжела. Ты узнаешь это в один из жарких дней, когда к вечеру скот спускается к реке на водопой и все вокруг стихает.
Но Хоремхеб ответил:
— Спеши в дорогу! Тебя ждет корабль, и постарайся встретить Шубатту в Синайской пустыне прежде, чем он и его свита доберутся до Таниса.
Вот так я снова покинул Фивы, внезапно и под покровом ночи. Я взошел на борт самого быстроходного корабля Хоремхеба, взяв с собою ящик с медицинскими принадлежностями, немного вина и остатки поджаренного гуся, которого Мути подавала мне на обед.
Снова я остался один, и одиночество мое было тяжелее, чем чье-либо еще. Не было на свете никого, кому я мог бы излить мои сокровенные мысли, открыв тайну, которая, выйди она на свет, погубила бы тысячи людей. И потому я должен был быть хитрее змеи, и к этому меня также вынуждала уверенность в том, что, будь я пойман хеттами, меня ждет страшная смерть от их рук.
У меня было сильное искушение бросить все это и искать убежище в каком-нибудь уединенном месте подобно моему тезке Синухе из легенды, предоставив Египет его судьбе. Решись я на это, возможно, весь ход событий изменился бы и мир ныне мог оказаться иным. Теперь, состарившись, я постиг, что все правители и все народы схожи. Неважно, кто правит и что за народ господствует над другим, ибо в конце концов страдают бедные.
Но я по своей слабости не убежал. Когда смертный слаб, он скорее позволит, чтобы его вовлекли в дурное дело, чем сам выберет себе дорогу.
Поэтому принц Шубатту должен был умереть. Сидя под золоченым навесом с кувшином вина, я пытался найти способ убийства, который не вызвал бы подозрений, ток что ни я, ни Египет не были бы призваны к ответу. Задача эта была нелегкой, ибо принц, конечно, путешествовал, как подобало его положению. Хетты, подозрительные от природы, без сомнения, зорко охраняли его безопасность. Даже если бы я встретился с ним в пустыне один на один, я не мог бы убить его обычными средствами, ибо копье и стрела оставляют следы и насильственная смерть была бы очевидной. Я подумал, что смог бы завлечь его в пустыню, как василиск, чьи глаза — зеленые камни, и там столкнуть в расселину, а потом солгать, что он оступился и свернул себе шею. Но это был детский план, ибо наедине с ним меня никогда бы не оставили. Что касается яда, то хеттам прислуживали виночерпии, пробовавшие и пищу, и питье перед тем, как поднести господину, так что и этот способ исключался.
Я припомнил рассказы о тайных ядах жрецов из золотого дворца. Я слышал, что существует способ ввести яд в еще незрелый плод, так что тот, кто срывал его уже созревшим и съедал, погибал. Существовал также особый род свитков, приносивших смерть тому, кто их разворачивал; бывало, запах цветов, протянутых тебе жрецом, оказывался смертельным. Но это все были тайны жрецов, и думаю, что многие из этих сказок были всего лишь сказками! Даже если бы они были правдивы, а я знаком с тайным знанием, не мог же я вырастить фруктовые деревья в пустыне. Ни один хеттский принц не развернет сам пергаментный свиток — он протянет его писцу. И не в обычае у хеттов было нюхать цветы — они топтали их ногами и хлестали наотмашь плетками цветочные стебли.
Я желал бы обладать хитростью Капта, но я не мог вовлекать его в это дело. Кроме того, он пока еще оставался в Сирии, собирая долги. Я призывал всю свою изобретательность и все свои врачебные познания, ибо лекарь близко знаком со смертью, а средства, которыми он располагает, могут принести его больным как жизнь, так и смерть. Если бы принц Шубатту был болен и мне поручили лечить его, я с легкостью залечил бы его до смерти, согласно всем законам медицины, и любой уважающий себя врач одобрил бы мое лечение, ибо во все времена медики помогали друг другу хоронить своих мертвых. Но Шубатту был здоров, а если бы он даже и занемог, то скорее призвал бы к себе хеттского лекаря, чем египетского.
Я изложил здесь свои размышления так подробно, дабы показать, какое обременительное задание дал мне Хоремхеб, но теперь речь пойдет лишь о том, что сделал я.
