– Фредерик видел, что Теодора ранили. Но это мы знаем. Джон, перед тем, как потерять сознание, заметил, что Теодор упал. Непонятно, что дальше случилось… – полковник Кроу, до войны, занимался регби. Здешние попытки повторить игру больше напоминали американский бейсбол. Играли англичане против французов. Те, в последнее время, приободрились. Они слушали передачи лондонского радио. Британия признала генерала Шарля де Голля лидером свободной Франции, и свободных французов, где бы они ни находились. Французские пленные собирались, в случае удачных побегов, присоединиться к формируемым де Голлем Свободным Силам. О правительстве Петэна товарищи говорили, используя выражения, которые Стивен выучил, только оказавшись на фронте.
Вчера, после вечерней поверки, в закрытой спальне, сквозь потрескивание и шорох, до них донесся низкий, уверенный голос Черчилля:
– Мы не пойдем на перемирие с Германией, мы не вступим в переговоры. Мы можем проявить милосердие, но мы не будем о нем просить… – за решеткой окна заходило солнце. Стивен посмотрел на запад:
– Мы не будем просить милосердия… – полковник Кроу не получал писем и посылок.
Его взяли в плен месяц назад, над Северным морем, или, как почти весело говорил Стивен, на Северном море. Эскадрилья бомбила немецкие транспорты, перевозящие оружие и войска в Голландию и Северную Францию. Судя по всему, немцы не собирались форсировать пролив, однако угроза вторжения пока не исчезла. Думая о воздушном бое, Стивен радовался, что летел на разгонном бомбардировщике. Ему было жаль лишаться истребителя Supermarine Spitfire, стоявшего на базе Бриз-Нортон, с пятиконечной, красной звездой, и силуэтами птиц на фюзеляже. Ребята, механики, даже написали ему, под силуэтами, жирными буквами: «Ворон».
Он взял бомбардировщик Fairey Swordfish, устаревший еще до войны, с поплавками, позволявшими садиться на воду. Когда Стивена подбили, он так и сделал. На горизонте виднелся британский эсминец. Полковника Кроу легко ранило, пулей в плечо. Он рассчитывал, что корабль успеет подойти к горящей машине, но немецкая подводная лодка оказалась быстрее. Стивен угрюмо заметил:
– Они всплыли в тридцати футах от меня. Я бросился в воду, тем более, она теплая… – капитан де Лу покуривал сигарету, сидя на подоконнике общей спальни:
– Точно так же, – усмехнулся Мишель, – и меня в плен взяли. Немецкий патруль сидел в брошенной деревне, с пулеметом. Пуля в бок, я сознание потерял, а потом… – он махнул рукой:
– Если бы ни новый комендант, ты бы, дорогой мой, меня не увидел. Но я уверен, что Теодор жив, – подытожил Мишель, – и мы с ним встретимся.
Стивен не хотел писать семье, потому что не собирался сидеть в Кольдице дольше положенного, по его словам, времени. Надо было подготовить все необходимое для побега. Мишель рассказал кузену, что в первый раз бежал из лагеря в долине Рейна, прошлой осенью. После ареста капитана де Лу привезли в Саксонию. Мишеля лишили права на переписку, и держали без прогулок, в подвальной камере, выводя только на поверки. Ребята незаметно ухитрялись передавать Мишелю немного провизии, из посылок. Он подмигнул полковнику Кроу:
– Сливочное масло меня спасло от чахотки. Зимой в камере вряд ли было выше пяти градусов тепла… – кормили в офлаге скудно. Комендант Шмидт считал, что горох можно приготовить пятьюдесятью разными способами. Суп, каша, и тяжелый, плохо выпеченный хлеб, сопровождались речами Геббельса, из репродуктора, под потолком сырой столовой.
Стивен бросил мяч, французская команда ринулась к стулу.
Новый комендант, по словам Мишеля, оказался любителем искусства. Узнав, что заключенный, барон де Лу, в прошлом реставрировал картины в Лувре, Шмидт вызвал Мишеля. Немец велел украсить залы крепости. Когда – то в замке работал Лукас Кранах Младший, но здание, много раз, перестраивали. До прошлой войны, здесь размещалась лечебница для душевнобольных, и санаторий. От фресок и следа не осталось.
Мишель вытребовал себе дерево, для лесов, бумагу, для набросков, холсты и клей для будущих картин. Он приступил к многофигурной композиции: «Фюрер на съезде партии награждает героев рейха». Между собой, заключенные называли фреску: «Адольф Гитлер среди свиней. Фюрер третий справа».
Мишель, сидя на камне, склонив белокурую голову, набрасывал что-то в блокноте. Французы совещались у стула. Стивен крикнул летчикам: «Поиграйте за меня!». Устроившись рядом с кузеном, щелкнув зажигалкой, полковник сунул ему сигарету. Полковник Кроу всегда улыбался, завидев альбом. Мишель рисовал заключенных в столовой, на поверке, за игрой в мяч. Стивен заметил: «Не выбрасывай, хорошо получилось».
Кузен поднял голубые, яркие глаза:
– У меня в блокноте адреса, что более важно. Не выброшу, не сомневайся… – он помолчал: «А ты уверен, что он полетит?».
– А куда он денется? – удивился полковник Кроу:
– Леонардо на подобном летал. И я тоже, кадетом. Планер есть планер, конструкция довольно простая… – они были первыми. В случае успеха, запасы дерева, холста и бумаги, сделанные Мишелем, обеспечили бы материалов еще на десяток планеров. Летчиков в офлаге хватало.
– Нам больше мили не потребуется протянуть, – подытожил Стивен. Он помолчал:
– Ты уверен в человеке, в Дрездене? Может быть, сразу в Швейцарию отправиться… – карт здесь не водилось, но у Стивена была хорошая память. От Кольдица до Дрездена было сорок миль, а до швейцарской границы, или Северного моря, значительно дальше. Их загнали на самый восток рейха.
Мишель вздохнул:
– Уверен. Как ты собираешься без документов пересечь половину страны? И я тоже… – капитан де Лу, впрочем, в Швейцарию не собирался. Мишель коротко сказал:
– У меня есть обязательства, в Париже. Тетя Жанна, мадемуазель Аржан, и… – он оборвал себя. Стивен подумал:
– Невеста у него, что ли? Он ничего не говорил, никогда… – вспомнив Лауру, полковник Кроу, как всегда, покраснел. Он рассказал Мишелю, что Тони пропала, с Уильямом. Кузен отозвался:
– Она найдется, я уверен. После Испании все думали, что она погибла, а она у Троцкого интервью брала… – Мишель усмехнулся.
Они, молча, курили, Мишель рисовал. Кузен заметил:
– Когда поляков отсюда увозили, евреев отделили. Я ребятам, – он кивнул на французов и бельгийцев, – сказал, чтобы евреи бежали первыми… – мрачно добавил Мишель, – на всякий случай. Мы доберемся до Дрездена, сфотографируемся… – отложив карандаш, он размял длинные пальцы, – я стащу пару каких-нибудь удостоверений. Дело в шляпе, как говорится. У моего знакомого нужные материалы есть… – Мишель думал, что можно было бы навестить Берлин, и поинтересоваться, как обстоят дела у Максимилиана фон Рабе. Он велел себе:
– Потом. Сначала надо увезти женщин из Парижа. Тетя Жанна инвалид, а мадемуазель Аржан еврейка. Надо сказать Момо, что я ее не люблю… – в репродукторе загремел «Хорст Вессель», сигнал к вечерней поверке.
Полковник Кроу поднялся. Выгоревшие концы коротко стриженых, каштановых волос, золотились на солнце. Ворон, развернув крылья, сорвался с крыши замка. Птица полетела куда-то на восток. Стивен проводил ворона взглядом: «Твой знакомый тоже в музее работает?»
Мишель захлопнул блокнот:
– Куратор, в Дрезденской Галерее. Год назад, по крайней мере, был куратором. То есть была. Это девушка… – голубые глаза улыбались. Капитан де Лу подхватил холщовую куртку, с черными номерами на груди и спине. Они пошли к стене двора, где строились заключенные.
Пожилой кассир в Галерее Старых Мастеров, приняв рейхсмарки, оторвал два картонных билетика. Отсчитав сдачу, он положил монеты в ладонь молодого человека, изящную, с длинными пальцами, с пятнами от краски. Посетитель носил старую рубашку и холщовую куртку ремесленника, выцветшую, с прорехами. Кассир покачал головой:
– До прошлой войны в галерею при галстуках приходили, в мундирах. Интересно, – старик посмотрел на молодого человека, – почему он не в армии? Ему тридцати нет. Он рабочий, маляр, сразу видно. А второй… – он окинул взглядом высокого, широкоплечего, с каштановыми волосами, парня, – тоже рабочий. Ботинки совсем истоптанные, в такой одежде стыдно на улице появиться… – кассир вспомнил легкий акцент в немецкой речи белокурого мужчины:
– Чехи, или поляки. Теперь понятно, почему они не в армии.
В Дрездене было много цивильарбайтеров, как их назвали. Рабочих привозили с востока, на оружейные заводы и шахты Саксонии:
– Евреев отправляют на восток… – белокурый показывал приятелю карту галереи, – говорят, они будут в Польше землю возделывать… – кассир, зевнув, поднял телефонную трубку:
– Очень хорошо, в городе воздух очистился. Раньше от евреев было не протолкнуться. Даже в галерее работали. Как еврей может писать о картинах Дюрера, или Кранаха, об истинно немецком искусстве… – он, сначала, хотел позвонить на пост охраны, и попросить проверить документы славян. Кассир махнул рукой:
