Ознакомительная версия.
Из просторного салона большой черной машины, с включенными мигалками, стремительно проносящейся по раскаленным улицам загадочного северного города, Даниил с некоторым удивлением успел заметить, что девушки все были одеты по последней моде. Очень часто попадались премиленькие мордашки…
Вечером, на приеме в обкоме, он познакомился с «объектом». Объект оказался высоким худощавым мужчиной примерно одного с ним возраста. Он улыбнулся на вопрос Даниила, умеет ли стрелять так же метко, как прославленные якутские снайперы (на следующий день была назначена увеселительная поездка на природу, громко названная «охотой»). «Нет, конечно, – ответил объект с мягкой улыбкой. – По правде говоря, ружье я держал всего два раза в жизни… да и то попросили подержать…» И они, рассмеявшись, немного порассуждали о силе установившихся штампов, и о необходимости их разрушения. Во время разговора Даниил заметил краем глаза, что чаще остальных возле них оказывался невысокий плотный мужчина с волевым и энергичным лицом.
* * *
Приехав на каникулы в родные места, Ганя не обнаружил там особых перемен. Разве что ему показалось, что везде стало как-то темно. Мрачная тень на улицах, сумрак в помещениях, хотя лето стояло, как всегда, солнечное и жаркое. Темно было дома у тети, к тому же сыро и холодно. Темно в здании, где Ганя прежде работал, куда он заглянул по старой памяти, а также в двухэтажной средней школе, в которую он, как бывший ученик, сходил без особой охоты, повинуясь традиции. Светло было только в здании райкома партии, куда он пришел навестить Петра Петровича Нестерова, друга своего покойного дяди, своего бывшего начальника, из заместителей председателя исполкома выросшего до второго секретаря райкома. Чувствовалось, что там кипит жизнь, решаются судьбы. Дядя Петр искренне обрадовался Гане:
– О, наш спортсмен! Ну, как успехи? Как учеба?
Ганя тоже был рад встрече. С удовольствием рассказал о Туймаде, об университетских соревнованиях, менее охотно – о делах учебных и студенческих. Вспомнили Веру. Помолчали. Ганя слышал, что Петр Петрович очень помог в организации ее похорон. Он подумал, что надо бы его поблагодарить, и уже собирался было это сделать, как вдруг Петр Петрович воскликнул:
– Ну, теперь я тебя не упущу из виду!
– В каком смысле? – захлопал глазами Ганя.
– Секретарь университетской партийной организации – мой давний друг. – важно заметил Петр Петрович. – Тебе надо уже подумывать о вступлении в партию, рекомендациями я обеспечу. Быть школьным учителем – для тебя слишком просто. Каждый должен попытаться полностью использовать данные ему природой способности. Будешь служить своему народу.
Так Ганя начал становиться на путь партийной работы.
Спустя год он снова приехал на летние каникулы. В первый же день, посетив могилу Веры, на обратном пути он решил зайти к Наде. Она наконец-то вышла замуж. Правда, не за того хлыща-бухгалтера, который к тому же оказался женатым и попросту исчез, как только узнал, что его несовершеннолетняя пассия находится в интересном положении. Дело даже не в великих просторах Якутии – при желании можно найти любого человека; в конце концов, суд, порядок и закон существуют везде. Просто подобные дела не принято предавать широкой огласке – если, конечно, они совершались по обоюдному согласию. Не сажать же в тюрьму хорошего человека из-за девчонки… Все делали вид, что знать ничего не знают, а более всех – сама девушка.
Так и не доучившись в средней школе, Надя родила прелестного мальчика, похожего на деда, то есть дядю Степана. В те годы считалось неслыханным позором обзавестись потомством без заключения брака. Люди шептались, что такая легкомысленная мать обязательно обрекает ребенка на несчастную судьбу. Надя пожила некоторое время у матери, с которой не очень ладила, потом как-то быстро вышла замуж за одного местного парня, своего одноклассника. Парень был тихий, добрый, работал на ферме скотником. По неписаному закону тех лет, ребенка он сразу усыновил. Общих детей у них пока не было. Они переехали к нему, а жил он с родителями, старым дедом и младшей сестрой прямо возле развилки, где одна из дорог вела на ферму, другая – мимо кладбища и сенокосных угодий в крохотную деревеньку Мастах. По этой дороге когда-то давным-давно дядя Степан привез маленького Ганю с матерью в райцентр.
Надя очень удивилась приходу брата и обрадовалась. Утром, услышав, что приехал Ганя, она сразу примчалась к матери, чтобы, так сказать, лично убедиться и лицезреть. Сейчас, заметив, что он идет к ним со стороны кладбища, укорила:
– Если бы ты сказал, что сегодня собираешься туда, мы бы вместе сходили… – и прикусила язык, так как брат только взглянул на нее печально, и она поняла, зачем он предпринял эту вылазку в одиночестве. Из-за Васьки. Надя была единственным человеком, кому Матрена в свое время доверила тайну рождения сына. Правда, она попросила не тревожить Ганю – пусть мальчик учится спокойно. Надя так и поступила, только сейчас не могла понять, откуда ему стало все известно.
Надя захлопотала, начала ставить чай, накрывать на стол. Сейчас она сидела дома одна с ребенком – свекровь с семейством выехали на все лето в сайылык,6 а муж находился на работе. Ганя поиграл с племянником, поболтал с сестрой о том, о сем.
– Кажется, ты знала. Кажется, все знали, кроме меня. – обронил он за чаем, как бы в продолжение давнишнего разговора.
– Никто, кроме меня, – ответила Надя, с детства обладавшая даром отгадывать мысли брата.
– Почему ты молчала? – вскинулся Ганя.
– Она просила, – вздохнула Надя. И спросила, в свою очередь:
– А ты откуда узнал?
– Интуиция, – криво улыбнулся Ганя.
В прошлый свой приезд он пробыл дома недели три и ни разу не разговаривал с Матреной. Так, видел мельком, издали. Он не хотел ни видеть, ни слышать про нее ничего, просто знал, что она продолжает вести прежнюю жизнь. Да и как-то не до нее тогда было, с этим навалившимся горем… Но вернувшись в Туймаду, Ганя всю зиму думал о ней. Она не выходила у него из головы, хотя осенью он наконец-то познакомился и подружился с хорошей девушкой. Даже подумывал о женитьбе.
– Надя, я хотел бы встретиться с ней, – умоляющим тоном произнес Ганя.
– Так сходи. По вечерам она дома, – просто ответила Надя.
Обычные в таких случаях сомнения совсем истерзали Ганю в течение оставшегося дня. А вдруг она не захочет с ним разговаривать? Если она выставит его за дверь? У нее кто-то будет? А вдруг она сильно изменилась? Эти бесконечные «вдруг» да «если» едва позволили ему дожить до вечера. Как только сумерки укрыли в своих объятиях сонный поселок, Ганя, с бешено колотящимся сердцем, направился в сторону знакомого дома. Постучался три раза и нетерпеливо толкнул дверь. Возле печки, с чайником в руке, замерла Матрена. Она совсем не изменилась.
– Здесь все только и делают, что пьют чай, – широко улыбнулся Ганя.
Она поставила чайник на плитку, медленно подошла к нежданному гостю и заглянула глубоко в глаза. Ганя сам не осознавал, насколько сильно он изменился за последние годы, особенно в глазах Матрены, умевшей верно читать в душах людей, оценивать внутреннюю зрелость мужчины. И она была довольна, что нашла не дрожащего мальчика, каковыми многие остаются всю жизнь, но полного сил, уверенного в себе молодого мужчину. А у молодого мужчины закружилась голова от этого жестокого и одновременно нежного взгляда женщины. Когда этот взгляд начал погружаться в его существо, смешивая и путая доселе бытовавшие в его мозгу понятия, Гане открылись многие тайны этого мира. Он отдался ему, как на милость природы, допустив до своих глубин. Наградой ему явилось предчувствие всех дорог, которыми он должен был пройти, всех рек и океанов, по которым ему суждено было проплыть, ощущение всех имеющихся на земле цветов, запахов и звуков. Ему стали понятны таинственная глубина морей и величественная высота гор; все сметающий на своем пути дикий ураган и мертвый штиль, от внезапной тишины которого закладывает уши; летняя жара и зимняя стужа, ненависть и любовь, низость и благородство, ад и рай – все заключалось в этом единственном, долгом, как страстный поцелуй, взгляде. Еще он узнал, как выглядят вблизи одиночество, отлучение, отчаяние. Когда Ганя начал выходить из этого опасного водоворота, где-то совсем рядом с его сердцем поселилась тихая боль, которая не желала уходить. Потом пришло недоумение по поводу этой боли. Но даже эта боль и это недоумение показались ему сладостными. Он мягко взял ее за кисти рук. Они были тонкими и гибкими, как всегда. Собираясь провести кончиками пальцев по ее чудным гладким волосам, немного тронутым сединой, он вдруг заметил у нее на шее следы чьих-то поцелуев. Волшебное очарование разом исчезло.
Ознакомительная версия.
