Лицо Пака сделалось серьезным, и он пробормотал:
– Не советую вам делать этого! Но почему не обратились вы к своему отцу? Господин фон Нейпперг богат и могуществен. Мне известно, что он находится в Вене.
– Нет! Нет! – с живостью воскликнула Амелия. – Господин фон Нейпперг, считающийся по закону моим отцом…
– А разве он вам не отец на самом деле?
– И да и нет, – ответила молодая девушка. – О, не принимайте моих слов в ошибочную сторону! Покойная мать была образцовой супругой, как и лучшей из матерей. Господин фон Нейпперг никогда не мог упрекнуть ее ни в малейшем забвении своих обязанностей… следовательно, не в том смысле, как вы подумали. Должно быть, я неверно выразилась. Нейпперг действительно – мой родной отец и не может хоть сколько-нибудь сомневаться в этом. Но, покинув мою мать, вынудив ее жить в нужде, на скудный заработок, который доставлял ей неблагодарный труд вышивальщицы, покинув, наконец, меня, родную дочь, которую он обрек на унижения и бедность, Нейпперг отрекся от звания отца. Перед лицом закона он по-прежнему остается моим отцом, но в моем сердце он перестал быть им.
– Вас вдохновляют прекрасные чувства, – заметил отставной полицейский агент, – но, к несчастью, герцог д'Отранте не оценил благородства ваших мыслей.
– Значит, он выгоняет меня отсюда?
– Увы, да, и я не в силах помочь вам: к сожалению, у меня нет скопленных денег.
– Я и не воспользовалась бы ими! – с гордостью воскликнула Амелия. – Но за неимением денег, которые я не могла бы принять, дайте мне совет. Как нужно поступить?
Пак с минуту колебался, а потом вдруг сказал как человек, принявший героическое решение:
– Постойте, на вашем месте я написал бы императору.
– Но император не знает меня, он не прочтет мое письмо, он даже не получит его.
– Верно! Как тут быть? Ах, если бы мой старый друг ла Виолетт очутился здесь, он непременно выручил бы нас и вывел бы из затруднений! Постойте! Мне пришла идея… да… отчего не попробовать? Во время заговора этого генерала Мале я имел случай увидать вместе с ла Виолеттом супругу маршала Лефевра и даже говорил с нею. Может быть, она и припомнит меня.
– Ее называют превосходной женщиной.
– Черт возьми! Да это – душа нараспашку, а ее рука открыта для всех нуждающихся, – вот она какова! Я отнесу ей ваше письмо и уверен, что она вручит его императору.
– А что надо писать ему?
– Правду. Напишите, что герцог д'Отранте притесняет вас и что вы просите заступничества. О деньгах не упоминайте – не надо; выскажите только, что его светлость преследует вас и что вы умоляете о помощи и защите против него. Император поймет. Завтра поутру я зайду за вашим письмом. До свидания, мадемуазель Амелия!
И Пак заторопился уходить, точно опасаясь, что если он замешкается дольше, то невольно выболтает лишнее.
Оставшись одна, Амелия стала размышлять о словах и странном замешательстве представителя домохозяина, который так явно был предан ей. Очевидно, Пак умалчивал о чем-то.
Что значила эта крайняя суровость герцога д'Отранте к бедной девушке без опоры, без средств? Дело шло о такой ничтожной сумме, которая не могла иметь значение для этого богача. Не было ли у него поводов мстить ей?
Тут Амелии пришло в голову, что министр полиции преследует ее по приказу императора. Ее отец, граф Нейпперг, по-видимому, был предметом ненависти Наполеона, которому он причинил много зла. Во время долгих бесед с покойной матерью, в уединении их убогой квартирки, Амелия не могла не понять настоящей причины той заброшенности, в которой они жили обе, и злополучного разрыва между ее родителями. Графиня Нейпперг не раз проклинала роковую любовь, оттолкнувшую от нее мужа, и с ее уст часто срывалось имя Марии Луизы, раскрывая дочери тайну ее горя и разлуки с мужем.
Гордая женщина не хотела ничего принимать от человека, покинувшего ее. Отказываясь от предложенной им пенсии, она воскликнула: «Мне нужен мой муж, а не его деньги! Пусть господин фон Нейпперг не думает откупиться ими от своих обязанностей отца и супруга!» И она с благородным достоинством переносила во Франции бедность.
Итак, Амелия знала настоящие чувства своего отца. Она знала также, что он всю свою жизнь преследовал Наполеона, великого человека, восхищавшего ее своими подвигами, своей гениальностью, и что Нейпперга воодушевляла при этом неискоренимая, часто грозная вражда.
С какой же стати Пак, такой добрый малый, желавший ей добра и вдобавок посвященный в ее семейные обстоятельства, посоветовал ей обратиться к императору? Не будет ли отчасти неделикатно с ее стороны, как дочери человека, ненавистного ему больше всего на свете, прибегнуть к его благосклонности? Конечно, бессердечие Нейпперга по отношению к ней давало ей право на сочувствие императора, но означает ли это злоупотребление чувством удовольствия, которое мог испытывать Наполеон, покровительствуя дочери своего заклятого врага? Каким образом Пак мог подать ей подобный совет, по меньшей мере странный?
К чему клонились эти многократные увещевания? Что, собственно, было на уме у Пака? Чего опасался он со стороны герцога д'Отранте? Герцог был владельцем дома; ему следовало получать квартирную плату с постояльцев; он требовал ее через своего управляющего, пользуясь своим законным правом; что же тут было необыкновенного, опасного? Не к нему ли скорее стоило обратиться в настоящем случае вместо императора, слишком недоступного и чересчур высоко стоящего для того, чтобы беспокоить его по такому ничтожному делу?
«Пожалуй, Пак был не в здравом рассудке сегодня вечером, – сказала себе молодая девушка, раздеваясь перед отходом ко сну. – Я повидаюсь с ним завтра утром и поговорю хорошенько еще раз. Посмотрим, что он скажет мне, и тогда я решу, как быть. В сущности, мне, дочери графа Нейпперга, вовсе не лестно обращаться с просьбой о помощи к императору».
Она вскоре заснула. И ей не приснилась величавая фигура Наполеона, а приснился сухощавый мужчина, с костлявым лицом, с тонкими чертами, с загадочной улыбкой, скользящей по тонким губам. Амелия почувствовала, что ей угрожает от него какая-то опасность, что она скоро очутится во власти этого человека с его кошачьими повадками, который потихоньку подкрадывался к ней и завладевал ею.
Когда она проснулась поутру, то ей смутно представился этот сон, и тут молодая девушка припомнила странного субъекта, который походил на приснившегося ей в ту ночь. Амелия сталкивалась с ним случайно два-три раза, когда отправлялась в центр Парижа, чтобы отнести работу, сделанную ею в течение недели, к белошвейке в Пале-Рояле, у которой она получала заказы.
Ей вспомнилось также, что за несколько дней перед тем этот незнакомый мужчина проводил ее до самых дверей… Она поскорее бросилась в проход, боясь, чтобы он не вздумал подняться вслед за нею по лестнице, под предлогом попросить у Пака взаймы свечу вошла в каморку управляющего и оставалась там некоторое время. С тех пор сухопарый преследователь не попадался ей больше на глаза.
Амелия вскоре прогнала это довольно комическое воспоминание о незнакомце, напрасно подстерегавшем ее, и поспешила сойти вниз. Ей нужно было идти в свой магазин за работой, и она рассчитывала сначала еще раз посоветоваться с Паком, спросить его, находит ли он полезным, а главное, приличным с ее стороны обратиться с просьбой к императору.
Но Пака не было дома. На его обычном месте, в ложе привратника, сидел человек подозрительного вида, с хитрыми глазками, который посмотрел на нее исподлобья со злобной улыбкой.
Амелия осведомилась у него о своем друге управляющем и услыхала в ответ, что его потребовали рано утром к герцогу д'Отранте по делам службы.
«Герцог, может быть, раздумал, – соображала молодая девушка, – он раскаялся в своей суровости ко мне и послал за Паком, чтобы позволить ему дать мне отсрочку, о которой тот ходатайствовал… Вероятно, Пак обрадует меня этой приятной новостью, когда я вернусь из магазина».
И, легкая, улыбающаяся, совершенно сбросившая с себя заботы, она достигла квартала Пале-Рояль.
Когда Амелия, доверчивая и успокоенная, вошла к госпоже Мелани, державшей бельевой магазин в Пале-Рояле, то была удивлена, не найдя на столе работы, приготовленной, по обыкновению, для раздачи швеям на дом. Старшая мастерица, заведовавшая этим делом и назначавшая каждой работнице ее недельный урок, была занята. Амелия стала дожидаться, немного встревоженная такой переменой магазинных порядков.
Наконец закройщица явилась и язвительным тоном сообщила оторопевшей девушке, что на ее долю нет работы.
– Нельзя ли мне прийти к вам завтра? – осведомилась Амелия, бледнея от испуга, с сжавшимся сердцем.
– Это совершенно лишнее, – крайне сухо ответила старшая мастерица. – Когда для вас будет работа, за вами пошлют. До свидания!
Несчастная Амелия, удрученная, подавленная, еле передвигала ноги, выходя из магазина. Она плелась потихоньку домой, ошеломленная неожиданным ударом.
