Прощаясь, он сказал Всеволоду:
— Передай стратигу Константину, что явлюсь по первому его зову. А коли не позовёт, то продолжу охотиться.
К удивлению Всеволода, дед был доволен ответом Андрея.
— Теперь можешь быть свободным, — проводил он Всеволода. — Отдыхай, пока не позову.
На другой день Всеволод отправился к дому Виринеи. Он соскучился по ней неимоверно, она часто снилась ему. Он заготовил слова, которые скажет при встрече. Произнесёт он их таким убедительным тоном, что она поверит ему и у неё не хватит сил отказаться. В кармане он нёс золотое колечко, которое наденет ей на палец — знак серьёзности его намерений.
Возле дома бегали ребятишки. Они сказали, что в избе никого нет, а отец находится в гончарной мастерской.
Сепеос сидел за гончарным кругом и выводил из маслянисто блестевшей глины чашку. Он был так занят своим делом, что не услышал приближения Всеволода.
Всеволод поздоровался, Сепеос остановил круг, взглянул на него мельком, через плечо. Кивнул головой в ответ.
— Я к Виринее пришёл, — сказал Всеволод.
— К Виренее — это хорошо, — неторопливо ответил Сепеос. — Только нет её.
— Я подожду, — покорно сказал Всеволод.
— Так ведь уехала она, — продолжал Сепеос так же неторопливо. — Далеко уехала, отсюда не видать. Замуж вышла и уехала.
— Как замуж? — холодея внутри, спросил Всеволод. — За кого она могла выйти?
— За Бориса. Они с детства любили друг друга. Их на улице так и звали — жених и невеста.
— И куда же они уехали? — упавшим голосом продолжал спрашивать Всеволод.
— В Грецию. В Коринфе у Бориса умерла одинокая тётя, оставила богатое наследство. Так что теперь Виринея живёт в двухэтажном доме, у них большая плантация с виноградником и садом. Вот немного подожду и сам подамся к ним. А ты, я вижу, в Италии тоже неплохо пограбил. Одежду справную добыл, башмаки вон с драгоценными каменьями. Грабёж — не работа, и легче, и почётней.
— Да-да, — соглашался Всеволод и, наскоро попрощавшись, ушёл.
Известие об отъезде Виринеи оглушило его. Он возвращался обратно будто во сне. В воспалённом мозгу метались смятенные мысли. Конечно, пытался он рассуждать, Виринея не любит Бориса и замуж за него вышла потому, что он, Всеволод, долго не приходил. Если бы сразу после возвращения из Италии он явился к ней и предложил обвенчаться, они сейчас были бы вместе. Может, и любила Виринея когда-то Бориса, то это была не настоящая любовь, а детская привязанность. По-настоящему любила она только его, Всеволода. Это он знает точно, сердце не обманешь. А он повет себя не так, запутался и заврался. Вот сейчас, после всего случившегося, следует спросить себя: а зачем надо было скрывать, кто он такой? Может, для начала и стоило, но потом надо было честно признаться и рассказать всё. Виринея умная девушка, она бы разобралась и поняла, сама подсказала какой-нибудь выход. А теперь поздно, слишком поздно... В мыслях он ещё пытался искать какие-то пути и возможности встречи с Виринеей, что, может, любовь окажется сильнее её и она вернётся с полпути, или корабль попадёт в шторм, она спасётся, доберётся до столицы и даст знать о себе... Но холодный, рассудочный голос внутри его всё настойчивей и настойчивей убеждал, что ждать и надеяться напрасно, бесполезно, что он Виринею никогда не увидит, что он её потерял навсегда, и было горько и обидно сознавать, что в этом виноват он сам.
В театре поставили спектакль по пьесе римского писателя Тита Плавта «Хвастливый воин». Зная, что народ очень любит комедии, Всеволод пришёл пораньше, чтобы занять место получше. Театр был под открытым небом, ряды для зрителей выложены амфитеатром, они окружали небольшое возвышение — сцену — с трёх сторон. На сцене была выставлена декорация, из-за занавеса иногда выглядывали актёры — волновались. Люди двигались медленно, царила благоговейная тишина. Это не Ипподром, куда приходили покричать и побесноваться.
— Как хорошо, что возле тебя осталось свободное место! — раздался рядом знакомый голос, и он увидел Евстахию. На ней была туника из тонкого шёлка пурпурного цвета, этот цвет имели право носить только представители царской семьи; на ногах красные башмачки, инкрустированные драгоценными камешками; чёрные густые волосы перехвачены красной лентой; лицо было свежим и приятным.
Она села рядом. «Странно, — подумал он, — у неё место в императорской ложе. Уж не ради ли меня пришла в партер?» Однако ничего не сказал, потому что было всё равно, где она будет сидеть.
Пьеса была интересной, зрители часто смеялись, иногда заразительный хохот волной прокатывался по амфитеатру. Евстахия тоже смеялась, но как-то по-особому, будто про себя; только изредка, когда сдержаться не было сил, она прятала лицо между колен, тогда Всеволод видел её вздрагивающую спину.
После окончания спектакля пошли вместе. Она шагала близко от него, изредка заглядывая ему в лицо тёмными, печальными глазами.
— Как хорошо иногда забыться и уйти в таинственную и неизвестную жизнь! — сказала она.
«Да, а как бы я хотел сейчас улететь в далёкую Грецию, чтобы увидеться с Виринеей!» — подумал Всеволод.
Но вслух сказал:
— Все идут в театр, чтобы отдохнуть от обыденщины.
— Все — это все. А я чувствую по-другому.
«Ты не только жеманная, но и самовлюблённая особа», — с неприязнью подумал он, прикидывая, как побыстрее отвязаться.
— У каждого свои заботы, и каждый их считает главными, — туманно ответил он.
Она вздрогнула от его слов, тотчас спросила:
— Я чем-то обидела тебя?
— Чем ты могла обидеть? Мы говорим об отвлечённых понятиях, хотя и они как-то связаны с нашим мироощущением.
— И всё же ты зол на меня. Я этого заслужила?
Всеволоду стало неловко. Действительно, она ничего плохого ему не сделала, хотела поделиться своим настроением, а он грубо оборвал её.
Произнёс помягче:
— Обиды часто возникают от непонимания друг друга. Но, кажется, сейчас мы мыслим одинаково. На сцене была выдуманная жизнь, она всегда привлекательна, поэтому она нам так нравится и мы к ней так стремимся.
— Однако ты начинаешь поучать, а это уже скучно, — произнесла она разочарованным голосом. — Мне казалось, что ты разделяешь мои чувства и настроение.
Эти слова укололи его, но не сделали уступчивей. Он ответил:
— Каждый живёт своей жизнью, и она кажется ему единственно правильной.
— Я так не думаю.
Наступило отчуждённое молчание, скоро они сухо расстались.
Во дворце Всеволода ждал дед Константин.
— Сегодня совещание, — сказал он, когда они остались одни. — События развиваются так, что, вероятно, скоро придётся выступать.
У Всеволода радостно ёкнуло сердце: на днях всё решится! В успехе предприятия он не сомневался. Отчего у него была такая уверенность, он не знал, но уже видел на троне друг ого императора.
— Кто будет вместо Мануила? — спросил он.
— Вот это мы до сих пор не решили, — помрачнев, ответил Константин. — Каждый хочет выдвинуть своего, никто друг другу не уступает, а это ведёт к трениям среди заговорщиков. Как бы всё дело не порушилось из-за несогласия.
— Я бы, дед, тебя избрал на престол, — с улыбкой произнёс Всеволод. — Из тебя получился бы настоящий монарх!
— Стар я. Да и слишком дальним родственником императорскому роду прихожусь.
На тайное совещание пришли девять человек, среди них Всеволод увидел Алексея. Они радостно пожали друг другу руки.
— Мне даже мысль не приходила в голову, что мы вместе в таком деле, — проговорил Всеволод.
— А я уже несколько раз выполнял поручения заговорщиков, — чуть не захлёбываясь, ответил Алексей. — Это было так интересно!
Для них обоих участие в тайном обществе ныло новой увлекательной игрой.
Раньше Всеволод думал, что главным заговорщиком был его дед. Но на тайном совещании (>н понял, что всем руководил логофет дрома Сабатий. Логофет дрома был высшим чиновником при императоре, он управлял полицией, путями сообщения, почтой, иностранными делами. Кроме того, ему подчинялись другие логофеты: управляющий казначейством, императорскими конскими заводами, мануфактурами и арсеналами. Он был правой рукой императора. И вот теперь такой человек встал во главе лиц, намеревавшихся свергнуть Мануила.
Высокий огрузший богатырь с горбатым носом, мягкими кудрями и влажными тёмными глазами, он важно поднялся с места, поприветствовал присутствующих и произнёс:
— Надо нам решить окончательно, кого мы видим преемником Мануила на престоле. Знаю, что префект Константинополя Спафарий и его соратники хотят поставить сына Мануила от второго брака Гараиви. Я вижу на престоле внука Мануила Гибреаса. Но после долгих размышлений и разговоров со своими сподвижниками решил: пусть будет Гараиви. Он единственный, который объединит нас накануне решающего события.
