Мстислав молчал, и это молчание вводило в замешательство сопровождавших его бояр: доволен ли князь встречей, а может, что не так и ликование народное Мстиславу не по душе?
– Княжеский терем ждет тебя, государь, а князь Святослав в архиерейском доме, под стражей, дожидается твоего суда, – заглядывая в глаза Мстиславу, торопливо говорил боярин.
– Обид не чинили князю? – строго спросил Мстислав.
– Не изволь тревожиться, государь. Князя Святослава по-доброму спровадили из княжеского терема. При нем боярин Лазарь – разумный муж, он и дружину княжескую удержал от ненужного кровопролития. А что делать со Святославом – тебе решать.
– Надо бы пустить Святослава вольно.
– Мы хотели как лучше, – потупился боярин.
– Чего уж там, – снисходительно бросил Мстислав. – Что сделано, то сделано. Теперь надо ждать под стены новгородские Всеволода. Не по нутру князю володимирскому мой приход. Это я доподлинно знаю.
В золотом облачении, в окружении священников встречал князя на паперти Святой Софии архиепископ Митрофан. Приняв благословение, Мстислав прошел в собор, дабы преклонить колени пред святынями новгородскими да поклониться праху отца своего, князя Мстислава Храброго, и только после этого вышел к народу.
Людское море колыхалось и многоголосо шумело, заполонив площадь и прилегающие улицы, облепив высокие тыны и крыши теремов, гроздьями повиснув на деревьях.
– Здрав будь, Господин Великий Новгород! – И рев многотысячной толпы был ответом Мстиславу. – Пришел я дать вам волю, защитить от притеснений бояр володимирских, от чинимых ими правежей и непомерного мыта. Я, князь Мстислав, служить буду Великому Новгороду как отец мой, Мстислав Храбрый, и також оберегать вежи земли новгородской от ворога. Целую в том крест! Но князь володимирский, Всеволод Юрьевич, не простит изгнания сына своего, а потому за пирами помнить надобно об этом. Я как ваш князь повелеваю немедля собирать дружину новгородскую, сзывать воинов по всей земле, ибо Володимир в силу вошел, и победить его будет непросто!
– Побьем володимирских!
– Веди, князь!
– Поход! Поход! – кричали новгородцы.
Эти крики и шум толпы доносились до архиерейского дома. Четырнадцатилетний Святослав, мечясь от окна к окну, дрожащим от обиды голосом выкрикивал:
– Срам! Срам-то какой! Что я батюшке скажу в свое оправдание? Почто город под собой не удержал? Не наказал новгородцев за обиды и унижение. А все ты! Ты виноват! Почто не дал дружине порубить бунташных?! – бросал он обвинения боярину Лазарю.
Лазарь на слова князя согласно кивал и тихим, вкрадчивым голосом увещевал:
– Горяч ты, князь Святослав, молод. Оттого и кровь для тебя, что водица. Загубить душу непросто. Тяжким бременем она ложится, покоя лишает. А что до новгородцев, так они что лошади степные, необузданны и дики. Тронешь одного, весь город поднимется. Нам же с Великим Новгородом тягаться не под силу. Вот батюшке твоему то по плечу. Подождем прихода володимирцев.
– А ты слышал, что голытьба выкрикивала на площади? «В воду их! В Волхов!» Это меня-то, князя, как татя, в воду?
– Прости их, князь, неразумных. То они по глупости, не по злобе.
– Отец пожег Рязань, и я пожгу Новгород! – произнес Святослав и решительно ударил кулаком по столу.
Пряча улыбку в бороду, боярин Лазарь осторожно спросил:
– И не жаль тебе города? Красив-то как, под стать Володимиру, а то и самому Киев-граду!
– Видит Бог, жаль, – как-то сразу сник Святослав и, опустившись на лавку, тихо произнес: – Но честь княжеская, уязвленная обидой, не дозволяет мне быть великодушным. Пойми ты, боярин, князь ведь я.
Удивился Лазарь услышанному. Удивился и порадовался: «То речь не отрока, но мужа. Впрок пошло князю пребывание в Великом Новгороде. Выбраться бы еще отсель подобру-поздорову».
3
Юрий и Константин вошли в горницу разом и, склонив головы, замерли перед отцом, сидевшим за столом в глубокой задумчивости. Перед великим князем лежала раскрытая книга и, хотя за окном было еще светло, горели свечи.
– Садитесь! – указал Всеволод взглядом место напротив.
«Какие они разные, мои сыновья: Константин – бледный с лица, худой, какой-то холодный, словно старец; Юрий же весь пышет здоровьем, улыбчивый, приветливый, кровь бурлит в нем. Таким и я был в его годы, – отметил Всеволод с теплотой. – Роста бы Юрию поболе. Да ничего, с годами заматереет. Жаль, что не он первенец. Мне бы было спокойнее, коли ему княжество передать. Константин разумен, осторожен, да только бояре ростовские голову ему задурили: Ростов должен быть стольным городом. Э-эх, бояре, бояре… сколь крови они моей выпили, сколь забот доставили и не уймутся никак».
Под пристальным взглядом отца братьям стало как-то неуютно.
– Призвал я вас вот для чего, – прервал великий князь длительное молчание. – Вы, поди, уже знаете, что содеялось в Великом Новугороде. Так вот: тебе, Константин, выезжать немедля в Ростов, собирать дружину и вести ее к Москве. Ты, Юрий, собирай дружину володимирскую и веди ее тоже к Москве. А как соединитесь, то путь вам в землю новгородскую. Да идите сторожко, сел и городов не разоряйте. Не время нам ссориться со старой Русью: с Киевом, Черниговом, Смоленском. Сильна еще старая Русь. Мстиславу же передайте мою грамоту. Послушается он слов моих, отпустит Святослава с миром – уйдите, мечей не обнажая, ну, а коли кровью дело обернется, то биться до победы. И вот еще что: Ярослав пойдет с вами, а то после смерти своей половчанки он сам не свой, захирел, ходит угрюмый, мрачный. Развеяться ему надобно, а для мужа поход – первейшее дело. Во всем держите совет меж собой, слушайте Кузьму Ратьшича. Он тоже с вами пойдет, но старший над всеми – Константин. Его слово последнее, ему и ответ передо мной держать. Все уразумели? – строго сдвинул брови великий князь.
Братья склонили головы.
– Ступайте с богом, – перекрестил Всеволод сыновей и уже вслед выходившим сказал: – Там воевода за дверьми дожидается, так пусть войдет.
Кузьма Ратьшич, взопревший от долгого ожидания в гридницкой, но так и не посмевший снять с себя верхнюю одежду, предстал перед князем.
– Мы с тобой, Кузьма, не раз уже обо всем поговорили. Помни: коли что не так, с тебя спрос. Оберегай сыновей моих, особо Юрия. Сдерживай его: горяч и быстр в решениях, да как бы его горячность кровью не обернулась. Старшим же над войском я поставил Константина.
– Будь в надеже, государь, все исполню, как велишь.
– С моим словом пойдешь к Мстиславу ты, – продолжал Всеволод наставлять воеводу. – Константин о том знает и перечить не станет. Ты же Мстиславу на словах передай, что прощу ему Торжок, что сына моего под охраной держит, что поднял на меня новгородцев. Крови людской в прошлом немало пролито, не хочу более. Так и скажи об этом торопецкому князю. А теперь иди, помоги Юрию. Что-то неможется мне ноне. Тяжело. Будто на сердце камень.
Тихо подкрался вечер. В опочивальню, куда ушел после разговора с воеводой Всеволод, шум со двора не доходил, и когда на пороге появился огнищанин, первым вопросом к нему был:
– Уехал ли Константин?
– Уехал, государь. После полудня. Князь хотел было зайти попрощаться, да ты не велел тревожить тебя, я и не пустил.
«Не забыл за делами про отца», – с теплотой подумал Всеволод Юрьевич о сыне.
– А Юрий чем занят?
– Дружина из Суздаля пришла, так князь смотр ей учинил. Еще до сего времени на площади с воинами, – поспешно ответил огнищанин.
– Вот и ладно, – глубоко вздохнул Всеволод Юрьевич. – Хорошо когда есть кому на плечи заботы переложить… В тягость мне эта суета, в монастырь постричься, может?
– Избавь тебя Господь от мыслей этаких, – всплеснул руками огнищанин. – Без тебя, государь, пропадем. Жениться бы тебе, – осторожно проронил он.
– Жениться? – рассмеялся великий князь. – Может, и женюсь. Вот только в баньке попарюсь. Истоплена ли?
– Горяча, а то как же! Как ты велел. Парок на семи травах настоян. – И, чуть заикаясь, спросил: – Один будешь париться, государь, или Марфу прислать?
Вспомнив сладкую пышнотелую дворовую девку, князь усмехнулся в бороду и, сдвинув брови, строго приказал:
– Один. Ты мне деда Пантелея пришли. Пусть настой целебный приготовит, он знает какой. А Марфу… Марфу в опочивальню приведешь, постель греть!
4
Осадив перед князем Юрием коня и смахнув шапку с головы, Роман выдохнул:
– В двух верстах новгородцы!
– Как новгородцы? Где? – не поверил Юрий.
– Прямо за тем леском. Полки стоят, и стяги княжеские развернуты. Сам видел.
– Вот так князь Мстислав, прыток! – озадаченно произнес Юрий и, обернувшись к воеводе Кузьме Ратьшичу, спросил: – А что, Константин из Твери вышел?
– Вестей не было, но, должно быть, уже в пути.
– До нас ему идти долгонько, – нараспев протянул Юрий, лихорадочно ища решение. – Знает ли об этом князь Мстислав? – И сам себе ответил: – Коли прознал, то войско свое поведет незамедлительно супротив владимирской и суздальской дружин, а коли ему то неведомо, то вести себя будет с опаской. Так ли, воевода?
