За его речью послышались возгласы, восклицания из других машин, а солдаты той, в которой он ехал, выразили ему свое одобрение. Рахикайнен с горечью сказал:
— Нас увозят ночью. И на дороге ни одной девушки.
Грузовик свернул на шоссе, над которым стояли тучи пыли, поднятой впереди идущими машинами. Сквозь рокот моторов до них доносилась песня:
И мы большего счастья не знаем,
Чем родную страну защищать…
Светлые лучи утреннего солнца озаряли растущие у шоссе деревья и золотили клубы пыли, через которую одна за другой проезжали машины с воодушевленной молодежью.
Малоезженый проселок — собственно, лишь две колесные колеи, — извиваясь, проходил через глухой еловый лес. Справа и слева от него стояли палатки, возле которых суетились солдаты. Перед каждой палаткой в выкопанной в земле яме горел костер, в пламени костров мирно грелись солдатские котелки.
Палатки были поставлены вчера вечером, и солдаты на некоторое время притихли, так как дежурный унтер-офицер при обходе предупредил:
— Чтоб никакого шума. До границы от силы два километра.
К этой мысли скоро привыкли, но все же отныне в людях можно было заметить особую сдержанность. Правда, за неимением другого дела они весь день играли в карты, но можно было увидеть и таких, которые тихо сидели у костра и, поглощенные своими мыслями, глядели в огонь. Если случалось что-нибудь сказать, то говорили вполголоса — предосторожность, казавшаяся несколько комичной, если принять во внимание, что солдаты рубили лес на дрова и удары топора на километры разносились окрест.
Прошло уже более двух недель с того дня, как батальон покинул бывшее пожарище. Запыленных и с затекшими ногами солдат выгрузили на обочину. Потом их разместили в палатках, и там они мало-помалу осознали всю серьезность положения. Магазины были набиты патронами, а подразделения доведены до состава военного времени — все это неопровержимо свидетельствовало о том, что идет настоящая подготовка к войне. Затем они услышали, что Германия «в целях предотвращения нападения со стороны России» сама напала на нее. «Этот бродяга из Германии» двинулся-таки в поход, и теперь оставалось только ожидать, когда «за ним и наши потащатся». Так охарактеризовал ситуацию Лахтинен, но остальные не разделяли его точку зрения. Напротив, они скорее придерживались противоположного мнения: Германия свяжет такие большие силы русских, что финны легко разобьют все их соединения. Так уж велика сила мании величия.
Вчера вечером они пришли маршем к границе, свернули на эту лесную дорогу и стали здесь лагерем.
Командирская палатка пулеметной роты стояла прямо у дороги. Из нее выполз младший сержант Миелонен и крикнул:
— Кто хочет послушать последние известия, идите сюда! После новостей министр выступит с речью. Передайте другим.
Две палатки третьего взвода находились рядом с командирской, и капитан с удовольствием слушал, что говорят в них солдаты. Как любитель всего бесхитростного и энергичного он всегда симпатизировал Хиетанену, а теперь был особенно расположен к нему. Бодрая живость Хиетанена приводила всех в веселое расположение духа и мешала предаваться мрачным размышлениям. Именно по этой причине Хиетанена, а не Лехто назначили заместителем командира взвода. Хотя в других отношениях капитан знал Лехто как дельного унтер-офицера, способность благотворно влиять на товарищей у Лехто отсутствовала. Вокруг него была пустота. Его суровость и недружелюбие отталкивали от него людей. А непосредственность Хиетанена, напротив, крепчайшими узами связывала его с солдатами, и у него были все данные для того, чтобы служить для них примером. Помимо того, капитан, хорошо разбиравшийся в людях, был убежден, что Хиетанен и в бою сумеет постоять за себя.
— Последние известия послушать можно, а что скажет министр — наплевать. Мне от этого ни тепло, ни холодно. Комары от этого кусаться не перестанут.
Капитан засмеялся. Такие люди нужны. Они необходимы, даже незаменимы, что и докажет боевое крещение. Хиетанен успешно выдержит испытание.
В течение дня капитан то и дело поглядывал на карту, сложенную под целлулоидом его планшета: примерно здесь. Вот здесь третий взвод пройдет боевое крещение.
Было известно, что первая линия обороны противника находится на некотором расстоянии от границы. Перед нею — боевое охранение, которое нужно будет сбить. Второй батальон должен наступать по фронту, а батальон, в состав которого входила рота Каарны, должен ударить во фланг и перерезать коммуникации противника. Плохо было лишь то, что впереди простиралось открытое труднопроходимое болото, которое предстояло преодолеть третьей роте. Взвод Коскелы должен обеспечить ей огневое прикрытие. Прямо за ним Каарна предполагал разместить командный пункт. Капитан был недоволен своей должностью. Командир пулеметной роты — кто он такой? Паркетный шаркун, черт побери! Но так будет не долго. У него в перспективе уже батальон. И к тому же никто не может запретить ему поставить свой командный пункт хоть перед стрелковой цепью… Уж это точно… Гм-та-та… Тра-ля-ля…
Голос Миелонена раздавался теперь у других палаток. Какое-то время спустя Каарна услышал рядового Сало:
— Да, да, идем, идем! Айда, ребята, слушать радио. Последние известия и речь министра.
Мало-помалу у командирской палатки стали собираться солдаты. Доносившаяся из нее слабая музыка стала громче — кто-то крутил ручку настройки. Когда музыка кончилась, начали передавать последние известия:
— Военно-воздушные силы Советского Союза продолжали свои налеты на территорию Финляндии и бомбардировали некоторые населенные пункты. Наши потери незначительны. На границе противник продолжал в нескольких местах обстреливать из орудий финляндскую территорию, и в отдельных пунктах наши войска отразили атаки мелких подразделений противника.
Затем следовало сообщение из «ставки фюрера»:
— Наступление на Восточном фронте продолжается. Мощные танковые клинья продвинулись до…
Воинственный голос перечислял названия городов, о географическом положении которых большинство солдат имело лишь крайне смутное представление. Какой-то Черчилль и какой-то Рузвельт сказали нечто, имеющее, бог весть почему, очень большое значение. После этого должен был сказать речь финский министр.
— Какой? — шепотом спросил кто-то у Миелонена, но тот отрезал:
— Я не запомнил. Сейчас объявят. Я из министров никого не знаю. Какой-нибудь да разинет пасть.
Миелонен, родом откуда-то из-под Куопио, был несколько своенравным, но, впрочем, очень толковым молодым человеком. Когда создавали отделение управления роты, капитан назначил Миелонена его командиром, и это еще прибавило Миелонену важности. «Мы с капиталом организовали», — важно повторял он. На все вопросы солдат он постоянно отвечал надменным «всезнающим» тоном: «Ну, это будем делать так-то и так-то, как же иначе?»
Но министров не знал и он: «Разве их всех упомнишь?»
После передачи последних известий послышалось тихое шуршание бумаги, сдавленный шепот и осторожное покашливание. Потом началось:
— Соотечественники! Вооруженные силы Советского Союза без объявления войны во многих местах перешли финляндскую границу. Наши силы обороны повсюду отбили это нападение, воздерживаясь от нарушения советско-финляндской границы. Ввиду непрекращающихся попыток нарушения нашего нейтралитета правительство констатирует, что Финляндия и Советский Союз находятся в состоянии войны…
Далее следовало подробное перечисление случаев нарушения границы и отчет правительства о принятых мерах. Под конец министр начал жать на эмоции, растравляя сердце финского народа:
— Водоворотом событий большой политики мы вторично поставлены перед лицом суровых испытаний. Второй раз за короткое время финнам приходится выступать на защиту родного дома и отечества. Мы хотели лишь одного — иметь возможность мирно отстраивать нашу страну и привести ее к еще большему расцвету, но происки нашего врага не позволили нам этого. Мы не желаем войны, но столь же мало мы можем поступиться нашей свободой и независимостью. С таким же единодушием, как и в дни Зимней войны, финский народ вступает в борьбу за свою свободу. Предводительствуемая маршалом, наша испытанная героическая армия стоит на наших границах, готовая отбить любое нападение. На этот раз мы не одиноки. Армия могущественной Германии уже нанесла сокрушительные удары по нашему общему врагу. Наша вера в конечную победу незыблема, и, сознавая, что наше дело верное, мы вступаем в борьбу за все то, что для нас священно и дорого…
— Смотрите, ребята! Пушки везут.
Из-за поворота дороги послышалось конское ржание и окрики возниц:
