не дожидаясь, когда эти мужики ножи из-под одёжи достанут и к нему пойдут, врезал коняшке своей хлыстом, да так, что сам испугался. Коняга вздрогнула и пустилась вскачь, а крестьянин, честный человек, пролетел мимо костерка, да потом ещё и оборачивался: не бегут ли за ним. Отъехал подальше, и даже дышать ему легче стало. И так как был он человек богобоязненный и господина своего чтущий, сразу поехал Мюллер к дому второго егеря господина, к дому Клауса Кёллера.
Приехал и, увидав того у свинарника, заорал ему через забор радостно:
— Свиней кормишь, Клаус, а у тебя там оленей убивают!
Высокий и сильный Клаус Кёллер обернулся. Посмотрел, кто это там орёт у забора. Такой крик был явной наглостью, не всякий мужик может вот так вот просто кричать егерю господина таким обидным тоном.
— Что ты мелешь, дурень?
— Да то и мелю, господин егерь, — продолжал мужик, — там два каких-то человека убили оленя господина и жарят его прямо у дороги, даже в лес не прячутся.
— Да ты пьян, дурак.
— Да не пьян я. Коли не веришь, так езжай сам погляди. Тут и недалеко, даже до оврага не доедешь.
Клаус в такое жуткое преступление не поверил бы, но простой мужик так подшучивать над ним не осмелится. Видно, правду говорит.
— А что то за люди? — спрашивает егерь, понимая, что придётся ему туда ехать. — Не военные ли?
Кто ж ещё, кроме военных, осмелится на такое дело?
— Нет, — кричит Петер Мюллер, — не военные. На вид городские.
Не стал мужик говорить егерю, что люди на вид опасные. Зачем? Пусть егерь господский сам всё увидит.
— Ну так что, Клаус, поедешь?
— Не твоё собачье дело, — говорит ему егерь, — твоё дело сказать. А сказал, так езжай дальше, не стой у моего забора.
— Оно, конечно, конечно, — кричит Петер и радуется, что не сказал егерю о том, что те двое, что жарят оленя, на вид весьма опасные.
Взмахнул хлыстом и повёз сено дальше, половину надо ведь было старосте отдать.
А Клаус Кёллер стал собираться. Взял большой нож, аркебузу, что господин ему выдал, пороховницу повесил через плечо. Быстро и умело оседлал конька своего и поехал по дороге в сторону оврага.
Надо, конечно, было напарника позвать, но напарник его всю заслугу по поимке браконьеров себе бы приписал, так как он был старшим егерем, а Клаус младшим, поэтому Клаус решил изловить сволочей сам, единолично. Тем более, что это простые горожане.
Торопился егерь. И вскоре он был на месте. Уже чувствовал запах дыма и жареного мяса, что разлетался по округе. Он даже следов на дороге не смотрел, так торопился их изловить. За такое дело можно и награду получить — господин молод, и поэтому ещё не жаден, — а может даже, и повышение.
А когда увидал этих бюргеров, во-первых, пожалел, что не позвал напарника, а во-вторых, про себя пообещал набить морду мужику Мюллеру за то, что не сказал, что эти людишки весьма на вид непросты, хоть и не солдаты. Но отступать было уже нельзя, и Клаус, взяв аркебузу и подпалив фитиль, поехал к этим разбойникам. А разбойники жрали мясо и пили пиво из жбана, а увидав его, вовсе даже не испугались, а лишь поднялись с земли и встали руки в боки в ожидании, когда он подъедет. А он, подъезжая, уже кричал им грозно, чтобы страха нагнать:
— Эй вы, сволочи! А ну-ка покажите руки! И говорите, есть ли железо при вас?
А сам подъезжает ближе и поднимает аркебузу.
— Ты бы, дядя, не лаялся бы так с незнакомыми-то людьми, — нагло заявляет ему лопоухий.
И стоят с ухмылками оба и оружия не боятся. И арбалет лежит рядом, и ножи у обоих на поясе.
«Ох, Петер Мюллер, быть твоей морде битой, крепко битой», — думает егерь.
А пока он думал, тот, что пониже да покоренастей… раз, и уже у его коня стоит… два, и под уздцы его цепкой рукой схватил… три, и уже за ствол аркебузы схватился, и на себя её тянет и смеётся ртом беззубым:
— Это ты что, дядя, фитиль-то поджёг, а на полочку запального пороха насыпать забыл? Как ты стрелять-то собирался? Или думал, что мы фитиля дымящегося испугаемся?
Егерь даже растерялся от такого проворства опасного человека и думал, что теперь ему ответить, а тут этот мужик так дёрнул за ствол, с такой силой, что вырвал аркебузу из сильных в общем-то рук егеря:
— Дай сюда, не игрушка это для дураков. Вещь сия опасная.
Но при этом узду коня он выпустил, и егерь тут же коня поворотил и погнал его прочь. А аркебузу он вернёт, сейчас только до поместья господского доскачет, и вернёт. А Петер Мюллер… У, подлец, теперь-то точно легко не отделается.
— Ишь, как полетел, — глядя ему вслед, говорил Ёж. — Скоро и сам господин пожалует.
— Пожалует, куда денется, — соглашался Сыч, разглядывая аркебузу. — А вот аркебузка-то дрянь. Больше трёх талеров нам за неё не дадут.
— Врёшь, — отвечает ему товарищ, — опять врёшь. Пять талеров выручим. И я свои две с половиной монеты должен за неё получить.
— Пять талеров, — кривляется Сыч и смотрит на приятеля с укоризной. — Неблагодарный ты, Ёж, человек. И очень жадный к тому же.
— Уж кто бы про жадность говорил, — отвечает Ёж и садится снова к мясу и пиву поближе.
Часа не прошло с тех пор, как Сыч и Ёж отобрали у егеря аркебузу, как из кривых ворот старого и неказистого замка с шумом и залихватским гиканьем выехали шесть господ на отличных конях.
Были они, те господа, молоды и при железе, и при аркебузах, и даже пистолеты у них были. И первым среди них летел на отличном коне не кто иной, как семнадцатилетний Гюнтер Дирк Мален фон Гебенбург, третий сын покойного Конрада Густава фон Мелендорфа, восьмого графа фон Малена, и младший брат нынешнего Теодора Иоганна, девятого графа фон Малена.
А сзади на своём коньке, едва поспевая за господами, ехал егерь Клаус. И ехали они ловить обнаглевших браконьеров, что осмеливаются убивать оленей в лесу господина и, обнаглев от безнаказанности, жарить их прямо у дороги. Нет, Гюнтер Дирк Мален фон Гебенбург, родной брат девятого графа фон Малена, такого допустить не мог и гнал своего коня, волнуясь, что бродяги, которые убили оленя, убегут быстрее, чем он туда приедет. Он очень хотел их повесить. Прямо у дороги, на крепком суку, чтобы все проезжающие видели, как господин этих мест бывает строг с ворами
