Пока Тэдзуми вяло удивлялся собственному любопытству, его ноги уже свернули на убегавшую в глубь леса тропинку. Он еще пытался урезонить сам себя: «Зачем тебе это нужно? Остановись!» Но тем временем углублялся в лес. Какая-то глубинная потребность двигаться в этом направлении побеждала поверхностное нежелание отклоняться от дороги. «Ладно, – решил Тэдзуми, пасуя перед напором собственного намерения, но будто пытаясь компромиссно с ним договориться, – я лишь загляну, задам пару вопросов, может быть, оставлю немного денег, но тут же вернусь обратно!»
Повеселев и ободрившись от принятого решения, Тэдзуми зашагал быстрее. Деревня уже вот-вот должна была открыться из-за ближайшего или следующего поворота, как тишину леса огласили крики, и крики совсем не мирные! «Волшебное место! – В крови Тэдзуми закипела радость перед возможным приключением. – Надо бы впредь почаще сюда наведываться!» Он ускорил шаг до бега, но бежал почти бесшумно и, приблизившись, вгляделся в происходящее из-за дерева.
На открывшейся его взору небольшой поляне шла потасовка: человек в старом оборванном плаще и надвинутой на самые глаза соломенной, не по сезону, крестьянской шляпе отбивался палкой от четверых нападавших. Мечей у его противников не было. «Даже не ронины – крестьяне или обедневшие ремесленники: только они ходят без оружия». Четверка тоже была при дубинах и махала ими весьма напористо, желая, как видно, завладеть скудным имуществом одинокого путника, но тот из последних отчаянных сил бился не на шутку и, как мог, отражал почти все удары. Порой ему все же доставалось, и он охал от боли, но не сдавался и даже удваивал отпор, и тогда кое-кому из нападавших тоже приходилось несладко.
Тэдзуми тут же решил помочь этому отважному одиночке, тем более что «битва» была явно нечестна, ведь нападавшие приступали к нему не по очереди. Бились они, по правде говоря, бестолково, наскакивая всей гурьбой, толкаясь и мешая друг дружке, но кричали при этом весьма воинственно. В тот момент, когда они разом навалились на свою жертву и несчастный путник, застонав под градом ударов, упал на землю, Тэдзуми выскочил из засады с боевым кличем. Разбойники как по команде оглянулись и как по команде же присели при виде сверкнувшего в воздухе меча.
Не успели они и сообразить, что к чему, как Тэдзуми мечом (естественно, плашмя – не пачкать же об этих негодяев свое оружие!) уже вовсю лупил их по шеям и спинам. Один тут же скрылся, как заяц, затрещав кустами. Второй медленно осел на четвереньки и пополз в том же направлении. Тэдзуми отвесил ему сапогом под зад хорошего пинка, чтоб он полз проворнее. Третий от явного оторопения так и стоял разинув рот. А четвертый вдруг решил проявить неуместную храбрость и, рыча и скаля свои желтые зубы, замахнулся на Тэдзуми своей жалкой дубинкой. В это мгновение лежащий на земле обессиленный путник простонал нечто вроде (если Тэдзуми верно разобрал): «Только не убивай его, добрый человек!» Смысла в этих словах раззадоренный Тэдзуми не углядел, да и не некогда было размышлять – в ответ на опрометчивое движение разбойника он инстинктивно сделал выпад, и режущий, горизонтально направленный удар его меча со свистом снес дубинку почти до самой кисти противника. И тогда тот отбросил ненужный огрызок и, выпучив от страха свои глупые глаза, сбежал. Тэдзуми проулюлюкал ему вслед.
«Битва» казалась законченной, и следовало разобраться с жертвой и третьим разбойником, все это время пребывавшем в неподвижности. Но не успел Тэдзуми повернуться к распластанному на земле путнику, как последний из бездельников вдруг «ожил», но не кинулся спасаться, а тоже полез на Тэдзуми со своей дубиной. Совершенно машинально Тэдзуми отразил удар и, конечно, убил бы этого болвана, если б в последний миг не был остановлен очередной горячей мольбой избитого путника: «Не убивай!»
Что за ерунда?! Рука Тэдзуми не то чтобы дрогнула, но как бы не довела до конца свое движение и приостановила меч. Лишь его кончик остро скользнул по плечу противника. Ткань грязной одежды тут же лопнула, и в прорехе заалела глубокая рана. Негодяй, с криком зажав свое кровоточащее плечо, ринулся прочь. Тэдзуми присел перед пострадавшим, но тут же снова вскочил, застонав от ярости:
– Опять ты!!! Впору не убирать меч в ножны, а покончить заодно и с тобой! Может, тогда ты перестанешь попадаться у меня на пути?
Он явно горячился и сам осознавал это, но еще не остыл после потасовки и из-за внезапности встречи напрочь лишился учтивости.
Францисканец обессиленно развел руками:
– Обстоятельства складываются таким образом…
– Обстоятельства! – перебил Тэдзуми. – Каждый раз, бросая в воду камень, попадаю точно в центр круга!
– На что вы…
– Лучше уж теперь «ты»: мы, припоминаю, познакомились близко!
– Да-да, спасибо. Так на что ты намекаешь?
– Что тут намекать? Просто цитирую. – Тэдзуми вдруг совершенно успокоился. И не просто успокоился, а даже развеселился. – Это Кун Фу Цзы!
– А, великий Конфуций!
– Как, как ты его назвал?
– Конфуций – так произносят в Европе. Я понял: мои собственные действия или даже сама моя персона порождают эти обстоятельства.
Тэдзуми пожал плечами и стал вытирать меч о траву. Было ясно, что до деревни ему уже не добраться. Да и незачем, настрой внезапно иссяк. Точнее – пропал, как только Тэдзуми узнал францисканца.
– Я даже не спрашиваю, Руис-сан, как ты здесь оказался! Наверняка на то были особые причины. Твой бог ведет тебя по весьма причудливому пути. Сейчас меня гораздо больше интересует другое: зачем здесь оказался я сам?
– Вероятно, для того, чтобы спасти мою жалкую, никчемную жизнь, – смущенно улыбнулся священник. – Я очень тебе благодарен!
– Это было нетрудно, – отмахнулся Тэдзуми. – Но я подумал сейчас вот о чем: мне пришли на ум слова моего отца о вашей вере.
Францисканец заинтересованно взглянул на Тэдзуми и даже хотел было привстать, но, видно, его все-таки сильно изранили, потому что тут же охнул и тяжело осел на землю.
– Я осмотрю тебя, Руис-сан, – предложил Тэдзуми. – Думаю, они тебя здорово отходили своими дубинами.
Он присел рядом и стал осматривать пострадавшего. Аккуратно и старательно, но особо не церемонясь, прощупал его голову, спину и ребра (европеец поохивал, но терпел) – все было цело, о чем Тэдзуми и объявил. Но ушибы все же были сильны, требовался отдых, да и ссадины надо было обязательно перевязать.
Францисканец понурился:
– Я причиняю тебе столько хлопот!
– Да, много, – безжалостно подтвердил Тэдзуми. – Кстати, что ты там бормотал мне под руку, когда я разгонял тех паршивцев? Что-то вроде «Не убивай»? Или мне померещилось?
– Я просил за них, за их жизнь!
– Чем тебе так дорога их жизнь? Я имел право их убить!
– Жизни их принадлежат не нам, а Богу. Одна из десяти самых важных христианских заповедей гласит: не убивай!
– Никого? Никогда?
– Именно. К тому же у них не было оружия.
– Если я не могу воспользоваться мечом, зачем носить его при себе? А если не носить, как же мне оставаться в этом случае самураем? Ношение меча – самурайская привилегия!
Францисканец неожиданно улыбнулся:
– Насколько мне известно, а я провел немало лет на этой земле, настоящий мастер меча с легкостью побеждает, не лишая противника жизни. Мне, как христианину, приятно было узнать, что многие великие фехтовальщики одерживали верх, не убивая. И самураи высоко чтили их за мастерство. Да и учение Будды настаивает на уважении и охранении любой жизни!
– Что-то я не припомню, что великий Будда говорил о негодяях, покушающихся на мою жизнь, – буркнул Тэдзуми. – Вот что, – деловито решил он, развязывая свой плащ, – переночуем мы вместе, не оставлять же тебя одного в этой глуши. Я разведу костер, найдется и перекусить. – Он бодро хлопнул рукой по дорожной сумке-хоро. – Думаю, что отец одобрил бы мои намерения. И еще думаю, что пришло время: ты мне расскажешь обо всем, я имею ввиду ваши заповеди и законы, поподробнее. А то даже неудобно перед Небом, что сводит нас уже в третий раз!
* * *
Тэдзуми был на шаг от того, чтобы поверить священнику-христианину. Отчего? По какой таинственной причине? Для самого Тэдзуми это было малопонятно, почти необъяснимо. Но дело тут было не в том, что францисканец говорил ясно и убедительно, точно и ярко подбирая слова (для европейца он очень хорошо говорил по-японски). Тэдзуми слыхал речи и повдохновеннее. И не в том было дело, что падре Луис оказался не так прост, как казался с первого взгляда. Встречал Тэдзуми людей и позагадочнее.
Но им неожиданно овладело странное чувство, будто, как и отец, он давно знаком с тем, о чем рассказывал христианский священник. Рассказывал всю ночь, бесцеремонно понукаемый все новыми и новыми вопросами своего нетерпеливого собеседника, под утро уже роняя голову от переутомления. Вполне возможно, что за все миссионерство у падре Луиса не случалось столь продолжительной проповеди. Но он оставался, несмотря на усталость, выдержан и доброжелателен (и почти не косился на меч), растолковывая Тэдзуми основы своего вероучения.
