изделий готовился концерт «с пением, народными танцами и игрой на инструментах», а гребцы на упомянутый катер выбирались в условиях жесткой конкуренции из касимовских дворян в основном татарского происхождения. Почетный конный караул из местных татар сопровождал цесаревича до станции в селе Токарево.
Год 1716 от Р. Х. или 1128 год от Хиджры.
Меж молотом и наковальней
Плохо стало в Касимове правоверным татарам, совсем плохо. Русский царь Петр, осерчав на мусульманский мир в Азовском походе, повелел разрушить в городе древнюю мечеть. И минарет хотел снести да оставил пока как дозорную башню. Теперь вместо муэдзина там стрелец с пищалью и подзорной трубой.
Годом позже многих татар принуждением погнали в Воронеж строить флот для русского царя. И царь тем флотом у Азова одолел мусульман. А в прошлом году суровый Петр прислал в Касимов Указ, по которому у всех, кто остался верен исламу, отнимали крестьян и землю и записывали их за царем. Так и повелел: «Если люди магометанской веры, за которыми есть русские крестьяне, примут православную христианскую веру, и за ними русским крестьянам быть по-прежнему, а которые не захотят, у тех русских крестьян с пашнями и со всеми угодьями отписать на государя».
Большая обида! Как можно отнимать кровью заработанное?! В походах и боях заслужены те земли. Веком раньше не стерпели бы такого касимовские татары, взялись бы за сабли. Но времена изменились, нынешний воевода по званию теперь бургомистр и всю округу держит в кулаке. У него стрельцы да пушки, с таким не пошалишь. А если что, то и драгуны приедут. От них пощады не жди, если царь прикажет, бить будут без жалости.
Многие татары от такой обиды покинули Касимов, где деды и прадеды их родились, и отправились в теплые страны, где чтят Аллаха, где над мечетями светится золотой полумесяц. Большей частью в Крым. Но немало оказалось и татар, которые, чтобы уделы свои сохранить, изменили вере отцов и дедов – спешно крестились со всеми семействами. Русские попы не успевали воду в крестильной купели менять.
Вчерашние правоверные теперь стали заводить в домах русские порядки, вешать образа в углы, спать после обеда, париться голыми в банях, теперь чужому мужчине можно зайти на женскую половину дома. Срам!
Касимовский купец Ахмед Беркузле, как обычно, поступил по-своему. Оттого и кличут его в Касимове Упертым. И из города не съехал, и веру менять не стал. Не отказался от веры отцов и дедов Ахмед Беркузле, а стиснув зубы, поехал в свое село над Окой-рекой, в последний раз зашел в дом, еще прадедом построенный, снял со стены его боевую саблю в потертых ножнах. Только с ней и с древним Кораном вернулся в Касимов.
Ахмед оказался одним из первых, а потом уже многим касимовским татарам пришлось взяться за купеческое ремесло. Их лишили крестьян и земли, а в гвардейские полки и на государеву службу «басурман» теперь почти не брали. Их, славных воинов, два столетия сражавшихся за московских князей! Несправедливо.
Продал усадьбу над Окой Ахмед Беркузле. Зачем усадьба, если при ней нет земли, и работать некому? Полученные деньги пустил в промысел.
Один свой двор, что выходит воротами на Оку, сделал торговой лавкой, благо от пристани совсем близко. Кожи мял и торговал мерлушкой. Небыстро развивалось дело, но и не все деньги вложил в него Ахмед. Пригляделся к другим торговым людям, подумал-подумал, и, купив две малых галеры, начал возить из Астрахани соль в Москву. В столице хорошо соль брали!
Что ж, доход не слишком большой, зато постоянный. Другой на месте Ахмеда успокоился бы и стал себе жить-поживать. Да не таков Упертый Беркузле, даром что больше полувека на свете прожил: захотелось ему быстро разбогатеть. Наслушался других торговцев, которые дальше Астрахани ходили, и вбил себе в голову, что надо торговать персидским шелком. Несколько дней ходил задумчивый, жена думала уже, что заболел, но он что-то там считал в уме, что-то взвешивал, а потом решился. Все накопленные деньги вложил в дело, да еще взял в долг у купцов под честное слово. Дело, конечно, рискованное, но и прибыли сулило невероятные: в Москве очень ценился персидский шелк.
В конце концов, Ахмед Беркузле снарядил галеру и послал в Персию за дорогим товаром верных людей, а старшим над ними поставил сына Ибрагима.
Уж как убивалась жена Ахмеда Зухра, уж как просила мужа пожалеть единственного сыночка! Где это видано, в такую даль пятнадцатилетнего отрока посылать?
Не послушал жену купец, сказал, что настоящий татарин в пятнадцать лет не мальчик уже, но мужчина. Он сам в пятнадцать лет ходил с салтаном Василием Арслановичем в Чигиринский поход, откуда Зухру и привез, правда, звали ее тогда Марией.
И что? Права оказалась Зухра, чуяло беду материнское сердце. Напали в кыпчакских степях на Ибрагима дикие ногайцы, когда он уже возвращался с товаром. Отстал он от большого каравана из-за того, что галера села на мель.
Где мель, там и ногайцы. Налетели ночью, товар пограбили и галеру пожгли, а самого Ибрагима ногайский князь взял в полон. Товарищи попробовали его выручить, обратились к воеводе. Но Астраханский воевода только руками развел: шалят еще по Волге разбойнички. Волга большая, за всей не уследишь, вот и озоруют, что еще сказать? Не помог и ногайский бий, пообещал только, что всем пленниками сохранят жизнь, а там как родня договорится. Что с него взять, сам такой же разбойник, как тот князь.
И вот спустя месяц к Ахмеду Упертому приехали из степи послы с грамотой. В грамоте прописано: «Молодой правоверный Ибрагим из уважаемого рода Беркузле пока находится в почетном плену в степном юрте, где его кормят и поят, как князя. Но если за полгода выкуп за него не придет, посадят в яму. И в той яме будет он сидеть, пока семья Беркузле не заплатит».
А выкуп установили огромный, неподъемный выкуп!
Защемило сердце у Ахмеда, потемнело в глазах. Выронил грамоту, упал замертво.
Скорбь пришла в дом касимовского купца Ахмеда Беркузле, все женщины одеты в черное. Трех дочерей сиротами оставил Ахмед Упертый. И некому тех сирот пожалеть. Приходят в дом Беркузле касимовские татары, соболезнуют вдове, сочувствуют горю. Помогли деньгами, собранными общиной. Да что те деньги? Долги раздать за усопшего – и то не хватит. А уж на выкуп за Ибрагима и подавно.
