Генрих поднес к губам тонкую руку, с узким, серебряным, кольцом. Он купил простую драгоценность, следуя завету фюрера о том, что члены партии должны быть во всем скромны. В любом случае, церемония в замке Вевельсбург, для них ничего не значила.
На медовую неделю, предоставленную Генриху рейхсфюрером, они уезжали на остров Пель. Все должно было случиться на вилле фон Рабе. Генрих поцеловал теплый, бронзовый висок:
– Я завтра вечером встречаюсь с пастором Бонхоффером. Надо подумать, как ему добраться до Ростока, не вызывая подозрений. На острове людей мало, все на виду. Мы что-нибудь решим. А ты веди себя хорошо, – Генрих, едва заметно усмехнулся, – в школе… – фрейлейн Рихтер, без единого затруднения, прошла проверку на расовую чистоту. Ее документами занимался сам рейхсфюрер СС. Генрих объяснил, что его будущая теща находится в деловой поездке, в Аргентине. Они предполагали, что через несколько дней, в цюрихских газетах появится объявление, о трагической, безвременной смерти фрау Анны Рихтер.
Граф Теодор отвез Марту на остров Шваненвердер, на реке Хафель, в берлинском пригороде. По соседству с виллами нацистских бонз, в элегантном особняке, располагалась Reichsbräuteschule, школа для арийских невест. Лекции в ней читала рейхсфюрерин Гертруда Шольц-Клинк. Глава женщин рейха ласково встретила Марту. Она обещала графу, что за десять дней, его будущая невестка узнает все, что необходимо арийской жене и матери.
Эмма понизила голос:
– А вам рассказывали… – она оглянулась на пустынную лестницу. Марта вчера, с графом Теодором приехала из Берлина. Эмма и Генрих остановились в замке, надзирая за приготовлениями к свадьбе, назначенной на сегодняшний вечер. Марта бросила взгляд на факелы, на мраморных колоннах зала. Она, согласно традиции, не видела Генриха:
– Скучаю… – ласково подумала девушка, – скорей бы этот фарс закончился. Мы сегодня здесь ночуем. Хорошо, что за нами никто не следит… – им с Генрихом надо было обсудить связь с Лондоном. Марта не хотела, чтобы в Британии знали ее настоящее имя. Генрих согласился:
– Осторожность никогда не помешает. Мы не знаем, есть ли в Британии агенты СССР… – Марта прервала его:
– Есть… – девушка задумалась, – но мама меня в подобное не посвящала. Я только коммерческими операциями занималась. СС перегоняет деньги в Чили и Аргентину… – почти безмятежно добавила Марта, – но ты и сам это знаешь. В Британии есть резиденты СССР, как и здесь, в Берлине… – Генрих помнил о выплатах, идущих в южноамериканские банки:
– Не только ради безопасности, – думал фон Рабе, – они собираются что-то финансировать. Понять бы что… – они с Мартой решили не забивать эфир личными новостями, как смешливо назвал их Генрих. Имелись вещи важнее его семейного положения.
Марта закатила зеленые глаза. Она, одними губами, отозвалась:
– Рассказывали. Надо подчиняться желаниям мужа. Привезли какого-то врача. Он предупреждал нас, что нельзя думать о других мужчинах, иначе их черты передадутся будущим детям. Я бы их всех заставила еще раз пройти школьный курс биологии, – мстительно добавила Марта:
– Не понимаю, как девушки шесть недель выдерживают… – их обучали домоводству, кройке и шитью, уходу за детьми. В школе собрались девушки из обеспеченных семей, где не вынимали ветчину из тушеной капусты. Тем не менее, наставницы говорили, что жена обязана обеспечивать мужу покой и уют, в несколько часов, которые он проводит под крышей семейного очага. Жена должна была встречать мужа в элегантном платье, с уложенными волосами. Детей предполагалось выстроить в передней, для нацистского салюта отцу. Девушки ахали, рассматривая фотографии многодетных семей. Малыши, едва научившиеся ходить, умели вскидывать руку.
– В общем, – подытожила Марта, – ничего интересного. В Швейцарии нас, хотя бы, обучали изысканной кухне, искусству застольной беседы… – здесь застольная беседа подразумевала обсуждение «Майн Кампф». Впрочем, женщины в подобные разговоры и не вступали. Им предлагалось делиться секретами воспитания детей, и приготовления обедов.
Генрих приходил на свадьбу в полных регалиях СС, и даже с клинком.
– Фото не будет, – усмехнулся жених, – не волнуйся. Коллеги предпочитают не показываться на снимках, из соображений безопасности… – после свадьбы он менял голубой кант погон, на серебристый цвет. Генрих переходил в личную канцелярию рейхсфюрера. Марте, по возвращению в Берлин, надо было сдать вступительные испытания в Берлинском Техническом Университете, но здесь она затруднений не видела. Марта хотела учиться заочно, в связи с должностью ее будущего мужа, и приезжать в Берлин для экзаменов и встреч с научным руководителем.
– Постараюсь заполучить себе в наставники герра Цузе… – она прижалась к боку Генриха, – я занималась математической логикой, его полем деятельности… – Генрих, обнял ее:
– Война закончится, очень скоро. Сумасшедший зарвется, СССР его разгромит. Марта говорили, что они готовы к боевым действиям… – он, мрачно, вспомнил, что Марта последний раз была в СССР пять лет назад. Генрих подумал о чистках и расстрелах, в сталинской армии:
– Не стоит себя обманывать. Война может затянуться. Наш долг, долг немцев, христиан, избавиться от Гитлера. Обезглавить режим, тогда страна оправится… – с Мартой он, пока, этими планами не делился.
Девушка поправила черно-красную повязку, со свастикой, на рукаве рубашки:
– И я принесла клятву… – Эмма увидела презрительный огонек в зеленых глазах, – в лояльности фюреру и рейху, в том, что буду производить на свет арийское потомство, и воспитывать детей, верных идеалам НСДАП… – Марта склонила голову, прислушиваясь.
Во дворе загремела музыка. Хор офицерской школы СС, размещавшейся в замке, готовился к торжественному приему. Они исполняли Treuelied, «песню верности», как ее называли, гимн СС.
Высокое сопрано присоединилось к мужским голосам:
– Wollt nimmer von uns weichen, uns immer nahe sein,
Treu wie die deutschen Eichen, wie Mond und Sonnenschein!
– Мы никогда не склоним голов, оставаясь верными, как немецкие дубы, как луна и солнце… – Эмма тоже запела. По дубовым половицам заскрипели начищенные сапоги. Он прислонился к двери, разглядывая тяжелый узел бронзовых волос, хрупкую спину, в белой униформе Лиги.
Песня закончилась, за спиной Марты раздались аплодисменты. Обернувшись, она увидела подтянутого, среднего роста мужчину, темноволосого, с пристальными, внимательными серыми глазами. На погонах Марта заметила дубовые листья. Девушка вспомнила:
– Оберфюрер, генерал… – щелкнув каблуками туфель, Эмма крикнула: «Зиг хайль!». Марта вскинула руку: «Хайль Гитлер!».
– Моему тезке очень повезло, – он улыбался, тонкими губами, не отводя взгляда от Марты, – у вас прекрасный голос, ваша светлость… – Марта покраснела:
– Я еще не… Простите, не имею чести знать… – ущипнув ее, Эмма сказала, свистящим шепотом: «Это оберфюрер…»
– Генрих Мюллер, – он склонился над рукой Марты, – тезка вашего будущего мужа, друг вашей семьи. Ваш самый преданный поклонник, дорогая фрау фон Рабе… – глава Geheime Staatspolizei, гестапо, тайной государственной полиции рейха, поцеловал ее пальцы. Мюллер улыбался:
– Не смею мешать. У вас знаменательный день, торжество… – он указал на алтарь:
– Я буду одним из свидетелей. Граф фон Рабе, то есть Генрих, меня пригласил… – он пожал Марте руку: «Еще раз поздравляю».
Шаги стихли на лестнице, Эмма выдохнула:
– Генрих сказал, что Мюллер терпеть не может Макса… – Марта смотрела вслед, шефу гестапо, нехорошо прищурившись:
– И это нам очень на руку, – она подтолкнула Эмму:
– Пойдем, мне просто необходимо покурить, перед сегодняшним вечером.
Остров Пель, Балтийское море
Листок отрывного календаря, на стене кухни, шевелился под соленым ветром: «21 июня, 1941 года, суббота».
Шипела газовая горелка. Марта, в фартуке, засучив рукава, стояла над плитой, следя за тюрбо, на медной сковороде. В отдельной кастрюльке она приготовила масло, лимон и нарезанную петрушку, для соуса. Под крышкой, медленно томилось картофельное пюре, со свежими сливками.
Рыба утром плавала в заливе. Масло, молоко и овощи Марта купила на маленьком рынке, в единственной на острове деревне Тиммендорф. Она брала старый велосипед Эммы, с плетеной корзиной, надевала простые, по щиколотку брюки, и рыбацкий кардиган, крупной вязки. Мощеная камнем дорожка шла по берегу моря. От виллы до деревни было две мили. Марта скалывала волосы на затылке, но ветер, все равно, играл бронзовой прядью. Она сдувала локон с покрытого веснушками носа, смотрела на серую, блестящую под солнцем воду, и улыбалась. Она загорела на Пеле, каждый день, выходя в залив на яхте фон Рабе. Генрих стоял у штурвала, она управлялась с парусами. Судно оказалось простым, небольшим. Граф Теодор купил ее у рыбаков, после первой войны, и перестроил.
