Но вот замолкли струны кантеле, и Рюриковна бросилась в объятия Олафа, который широко раскрыл их, ожидая свою наречённую. Да, как только он понял, что Рюриковна танцует этот чудесный танец для него, он сразу же забыл о милой дочери Гостомысла и решил увезти Рюриковну с собой в Ладогу. Ведь дальше одному, без любви, молодому правителю Ладоги жить нельзя.
Девушка не успела прийти в себя от неожиданного счастья, как услышала позади весёлый голос отца.
- Вот и найди её в этих огромных ручищах, - беззлобно проворчал Рюрик, глядя на дочь, утонувшую в крепких объятиях Олафа. - Отдай её нам, витязь, произнёс ритуальную фразу великий князь, волнуясь и с горечью сознавая, что совсем недолго, и эти нежные любимые им девушка и юноша сделают его дедом. Вот и старость пришла! Он повлажневшими глазами поглядел на дочь, затем на Олафа и ждал ритуального ответа от него.
Олаф понял, чего от него ждут, и взволнованным голосом произнёс, глядя на Рюриковну:
- Нет, отец! Теперь твоя дочь будет моей наречённой, моей семьяницей, трижды проговорил Олаф впервые в своей жизни заветную клятву мужа и тут же испросил позволения у родителей невесты увести любимую в одрину.
Семнадцатилетняя Рюриковна вспыхнула, поняла, что мечтательная юность её осталась позади, и почему-то заплакала.
А в это время Гостомысл затащил Хетту с кантеле снова в центр поляны и заставил играть ту мелодию, которая по нраву кельтянке. Жена Кьята не упрямилась, а подтянула на плечах ремень и весело ударила по струнам. И снова закружился хоровод, и впервые начались состязания в плясках между варягами и словенами. И зазвенели с новой силой шутки, смех, ибо первыми состязались самые знатные люди того и другого народов. И плясал Гостомысл, вытанцовывал и Власко с Вышатой, состязались в молодецкой удали с Гюрги и Дагаром; плясали Полюда с Кьятом и хохотали до упаду над своими замысловатыми прыжками; плясала Руцина, зазывая Эфанду и дочь Гостомысла в круг; плясал Бэрин, пыхтя и охая; и плясало небо со звёздами, улыбаясь широколицей луной, и плясала земля со своими густолиственными деревьями, ласковыми кустарниками и вновь проснувшимися прекрасными цветами…
* * *Всего три дня прошло после свадьбы Олафа с Рюриковной, не омрачать бы ничем светлое событие, побыть бы ещё возле весёлых, счастливых молодых, посмотреть бы на свежую зелень и чистоту белых цветов, что украсили вдруг землю ильменскую, положить бы в душу всю эту свежесть и чистоту и подержать бы её там подольше, но время летело быстро, и великий князь вынужден был начать с главой ладожской" дружины тот тяжёлый, но необходимый разговор, который наложил особый отпечаток на всю дальнейшую жизнь наследника Рюриковых дел. Тёплым вечером, когда женщины занимались рукоделием, а дети под наблюдением нянек, объятые дрёмой, тихо засыпали, Рюрик сказал Олафу:
- Я ведаю, ты мудрый муж моей дочери, и потому прошу тебя - повремени с ребёнком.
Олаф в ответ удивлённо посмотрел на Рюрика, чуть-чуть не сказав ему: "Но сам-то ведь двоих имеешь!"
Рюрик понял удивление Олафа, хмуро улыбнулся ему и мягко проговорил:
- Ты… не так меня понял, Олаф. Я знаю, какую радость приносят дети, но ты запомни, князь: отроков надо иметь только… веря в их незыблемое будущее. - Рюрик с состраданием посмотрел в настороженные глаза повзрослевшего бывшего вождя их племени и упреждающе прошептал: - А я… боюсь, Олаф.
Ладожский князь вздрогнул от такого откровения, но не успел успокоить великого князя какой-нибудь лёгкой шуткой, как услышал ещё более тяжкое признание.
- Ты же ведаешь, как тает моя дружина! - с болью воскликнул великий князь и хмуро добавил: - И я их понимаю! Воям нужен сильный, здоровый предводитель! А куда я могу повести своих дружинников? - спросил Рюрик скорее не Олафа, а самого себя и сам себе резко ответил: - Только за данью, и то в последнее время собирали её Дагар с Кьятом! Что я могу? - снова сурово спросил великий князь и, не щадя себя, ответил: - Только лежать и кашлять! Я прошу тебя, Олаф, перебирайся ко мне, в Новгород! Присмотришься к делам моим, а там и… примешь их! - горячо и искренне предложил Рюрик, глядя в растерянное лицо правителя Ладоги.
- Ты в своём уме?! - ужаснулся Олаф, не отводя взгляда от пытливого взора Рюрика.
- В своём! - прохрипел Рюрик и, схватив Олафа за локоть, потащил его в сторону от любопытных женских глаз. - Запоминай верных людей, Олаф, - сразу приступил к делу князь. - Это Гюрги, Дагар, Власий с Гостомыслом, Домослав, Полюда… - горячо шептал Рюрик и тяжело, надрывно закашлялся. - Вальдс, Фэнт, Кьят, - продолжал он, кашляя и махая на себя рукой. - Я их очень люблю, - с трудом проговорил он и горячо посоветовал молодому правителю: Не обделяй их и не обижай!
Но Олаф только отрицательно покачивал головой в ответ на заветы Рюрика, не желая воспринимать всерьёз его слова.
- А как там твои Эбон, Стемир, Корри, Рэльд? - торопливо продолжил разговор великий князь.
- Эти тоже верны, - тихо, но растерянно ответил Олаф, обрадовавшись перемене разговора.
- А как ладожане? - перестав кашлять, спросил Рюрик и улыбнулся, вспомнив свою первую крепость у ильменских словен.
- Они изменили моё имя, - засмеявшись, ответил Олаф.
Рюрик высоко взметнул брови.
- Как?! - удивился и возмутился он.
- Они нарекли меня… Олегом, - осёкся Олаф и перестал улыбаться. - Сиё значит - устроитель, - тихо, почти по-ладожски проговорил он и вопросительно посмотрел на своего рикса.
- Олегом?! - прошептал Рюрик, вспомнив своего младшего брата, погибшего от злой руки германцев.
- Тебе не по нраву? - нахмурившись, спросил Олаф.
- Лишь бы ты остался жив! - воскликнул Рюрик, пряча повлажневшие глаза. - У меня вся надежда только на тебя!
Олаф изменился в лице: непривычная складка меж бровей резко обозначилась, глаза приобрели стальной оттенок.
- Неужели всё намного хуже, чем я думал? - глухо спросил он, с тревогой глядя на великого князя.
- Да, - резко ответил Рюрик, не отведя мрачного взгляда от встревоженного Олафа.
- Почему? Ведь бояре тебе доверили такой важный титул! Это же не обошлось без борьбы меж ними? - возбуждённо высказал важный, как ему казалось, довод Олаф, действительно не понимавший всех причин, беспокоящих чуткую душу великого князя.
- Не в этом дело, - отмахнулся Рюрик. - Я буду править здесь как великий князь, - с горечью произнёс он и хмуро пояснил: - А южный Киев навсегда останется приманкой. Это мне не под силу, - сознался он, и Олаф понял все. Он низко склонил голову перед Рюриком и дослушал все его горькие рассуждения. - Я не смогу казнить людей за то, что они не хотят жить впроголодь, - мрачно продолжал великий князь, и Олаф внимал ему. - А они бегут к нему, к этому чёрному волоху, и даже у меня не спрашиваются! Дагар предлагал мне догнать беглецов и расправиться с ними, чтоб другим было неповадно. Я только дважды смог это сделать, а ныне отказался. - Рюрик тяжело вздохнул.
- И что за хворь на тебя напала! - удивился Олаф. - Раньше за тебя любой воин цеплялся. Только и разговоров о тебе было. - Ладожский князь в раздумье покачал головой: так неосторожно подорвать здоровье, и вот чем всё это кончается - потерей дружины! А что может быть страшнее для князя?!
- Не надо об этом! - сурово запретил Рюрик пустословие. - Готовься перебираться в Новгород! - решительно заявил он и добавил: - Предупреди Ромульда, что ему придётся одному править Ладогой.
- Нет! - заупрямился Олаф. - Я прибуду сюда только тогда, когда… - Он не договорил, покраснел и, обругав себя, шутливо исправился: - А сейчас ты ещё прыгаешь! Ингваря нянчишь! Я не хочу ждать твоей смерти так рано. И не уговаривай! Я - не сова!
Рюрик вспыхнул. Понял, что далеко зашёл в своих пророчествах и требованиях и вряд ли найдется кто-нибудь, кто поймёт его и выполнит его заветы.
- А вот и Эфанда идёт! - обрадовался Олаф. - Как ты вовремя! - весело сказал он, обняв сестру, и внимательно оглядел её. - Как себя чувствуешь? Как мой племянник? - быстро спрашивал Олаф сестру, не ожидая ответа.
Эфанда перевела быстрый понятливый взгляд с одного на другого и, улыбнувшись своей нежной улыбкой, скрывающей всю боль её души, тихо ответила:
- Хорошо, дорогой брат! О чём вы так долго речи вели? - спросила она, глядя на мужа.
- Обо всём понемножку, - ответил Рюрик, невольно любуясь ими, и вдруг поймал себя на мысли, что ещё очень хочет жить, нянчить сына и вырастить его вот таким же крепким, высоким красавцем, как Олаф. - Иди-ка ко мне, моя родная! - властно потребовал он, обращаясь к любимой жене, и снял с её плеч руку Олафа.
Брат засмеялся, а Эфанда, прижавшись к мужу, выговорила Олафу:
- Не оставляй долго без внимания молодую жену! Не то уведут!..
