— спокойно спросил рыцарь. — Я не сомневался, что ты — не простой разбойник. Из-за твоей чалмы торчат уши Старца горы [55]!
3Ну что же, тем правильнее я поступил, гоняясь за твоей шайкой три дня и три ночи. Твоих «пустынных волков» больше нет, а кто из нас проживёт дольше, знает только Бог.
— Аллах всё знает! — теперь усмехнулся Селим-паша. — Но и я знаю... Знаю, что твоя поганая жизнь не длиннее этой вот тени!
За мгновение до того, как спустить тетиву, предводитель «волков» мог бы поклясться, что рыцарь сидит в седле неподвижно. И невозможно было сообразить, в какую долю следующего мига проклятый христианин вскинул левую руку, прикрывая щитом голову. Стрела ударила в то место, где только что блестел глаз Эдгара, и где теперь тускло отсвечивало кованое железо. Посланная с близкого расстояния, стрела вонзилась в щит и задрожала.
Селим-паша, выдохнув короткое ругательство, выхватил новую стрелу. Но не успел наложить её и натянуть лук. Эдгар поднял правую руку с давно уже заряженным арбалетом и в свою очередь выстрелил. У разбойника вырвался короткий яростный визг. Нет, рыцарь не стал его убивать, хотя легко мог попасть и в лоб, и в грудь. Железная стрела угодила Селиму в правую кисть и раздробила её, заставив выпустить тетиву и уронить лук.
— Я тоже следил за этим облаком, — усмехнувшись, сообщил Эдгар. — Почему-то сарацины считают нас всех дураками. На этом и горят... Хватит вопить, Селим-паша! Я всего лишь сломал тебе руку, хотя мне так хотелось бы размозжить твою башку! Вставай. Я обещал привезти тебя к королю. Хотя вряд ли его величество сам захочет беседовать с такой тварью, как ты, ночной вор и убийца!
С этими словами Эдгар, уже не опасаясь, подскакал вплотную к туше коня, на ходу снимая с седла и разматывая длинный аркан. Возможно, усталость этой трёхдневной гонки помешала ему заметить неуловимое движение разбойника, или он был слишком уверен в собственной быстроте... Так или иначе, но он опоздал. В левой руке Селима-паши мелькнуло короткое белое лезвие, и кинжал вонзился в шею сарацина, прямо под чёрным клином короткой бороды.
— Ни-че-го у тебя... не вый... дет!
Эти слова Селим выдавил из себя глухо и невнятно, и в горле у него забулькало, засвистело, вместе со струйкой багровой крови вырвался вздох, и тело «пустынного волка» забилось в конвульсиях рядом с телом его коня.
— Проклятие! — крикнул рыцарь, понимая, что добыча, ради которой он рисковал жизнью, безвозвратно потеряна.
Двадцать раз он имел возможность подстрелить Селима во время преследования, но не сделал этого. Конечно, он не был так наивен и не верил, что вожак «волков» действительно знает, где искать нынешнее логово ассасинов. А припрятанные им богатства и в самом деле выдадут христианам схваченные накануне разбойники. Однако Селим-паша мог бы назвать имена ассасинских шпионов, которые под видом мирных купцов или странников появлялись в христианских городах. Ведь не сегодня-завтра сарацины начнут всерьёз готовить новое нашествие на Иерусалимское королевство и на другие государства крестоносцев.
Рыцаря подвела привычка. Обычно приверженцы ислама, как и христиане, не совершают самоубийства, почитая его грехом. Однако у ассасинов всё иначе. И если Селиму было приказано умереть, но не выдать христианам важных тайн, то он обязан был это совершить. И совершил, — хотя и цеплялся за жизнь до последнего мгновения.
Эдгар Лионский, рыцарь Креста, вот уже год жил в Птолемиаде, ставшей ныне столицей королевства Иерусалимского, и нёс службу при короле, хотя всё это время его тянуло вернуться домой, во Францию. С одной стороны, близость святых мест вдохновляла молодого христианина, но с другой — зелёные холмы и рощи его родины были куда милей здешних сухих равнин, каменистых холмов и накалённых солнцем красных песков. Хотелось вновь увидеть отца, который прислал вот уже третье письмо, спрашивая, когда же отважный сын, сумевший так прославить себе в крестовом походе, приедет в родной замок. Когда покажет старому барону Раймунду Лионскому внука и наследника.
Да, теперь старик барон мог спокойно отписать наследство Эдгару и его первенцу. Год назад его сын отправился навстречу подвигам и приключениям, будучи всего лишь бастардом [56], однако меч Ричарда Львиное Сердце сделал его рыцарем, дав право законно носить родовое имя и унаследовать титул отца [57].
Хорошо бы отправиться во Францию! Обнять отца, повидаться с молочным братом, графом Луи Шато-Крайоном, подбившим некогда простого кузнеца из Лиона поехать к святым местам и отвагой своей доказать, что не зря в его жилах течёт кровь прославленного рыцаря, героя Первого крестового похода Эдгара из Оверни...
Луи теперь состоит при дворе короля Филиппа-Августа. Он тоже стал знаменит во время осады Птолемиады, или Сен-Жан д’Акры, как её чаще называют христиане. Однако по мнению надменного Филиппа, этого оказалось недостаточно, чтобы отдать Луи руку сестры короля — принцессы Алисы. Ох, дождётся же Филипп-Август, что вообще ни за кого не выдаст сестрицу! Отказался от неё Ричард Львиное Сердце, предпочтя чернокудрую Беренгарию Наваррскую, не жаждали её руки ни овдовевший недавно герцог Бургундский, ни даже маркиз Тирский. И не потому, что девушка была чем-то плоха (уж в дурнушку или дуру Луи бы нипочём не влюбился!). Но, увы, Алису преследовала худая слава: многие болтали о её незаконном союзе с ныне покойным королём Генрихом Вторым, отцом короля Ричарда. К тому же все понимали, что никакого королевства Алиса не наследует, да и вообще за нею вряд ли стоит ожидать хорошего приданого. И потому для короля Филиппа имело бы смысл выдать её за графа Шато-Крайона — тут тебе и знатность рода, и воинские подвиги, и молодость — Луи, как и его другу Эдгару шёл теперь двадцать второй год. Но главного, что так любил король Французский, у Луи не было: он не нажил себе в крестовом походе сказочных богатств. Так, горсть — другая золота да хорошее оружие, но разве этого хотел бы от будущего родственника златолюбивый Филипп?.. Вот и служит ему Луи, стремясь, всё-таки добиться руки дамы своего сердца. Ну а если уж король вконец
