VI
Пока гости любовались семейными реликвиями, которые показывали им Лефевр и Екатерина, Наполеон прошел в отдельный домик, предоставленный ему любезными хозяевами. Император объявил маршалу и его жене, что намеревается провести ночь под их гостеприимным кровом и думает вернуться в Париж на другой день утром, после венчания, которое должно было совершиться в часовне замка.
В распоряжении Наполеона были курьеры, и он, взяв с собой секретаря Меневаля, продолжал заниматься текущими делами. Наполеон работал непрерывно и везде чувствовал себя как дома.
В этот день император казался необычно рассеянным. Он несколько раз справлялся о том, который час, нетерпеливо ходил взад и вперед по комнате, служившей ему кабинетом, внезапно открывал дверь в соседнюю гостиную, как бы надеясь увидеть в ней кого-то. Затем он с досадой закрывал ее и с видом разочарования снова начинал ходить из одного конца кабинета в другой. Меневаль заметил странное поведение Наполеона, но не мог объяснить себе его причину и решил, что беспокойство императора, вероятно, вызвано какими-нибудь неприятными известиями из России.
– Ну, довольно на сегодня, Меневаль, – воскликнул наконец Наполеон, не владея больше собой, – можете уходить и принять участие в увеселениях, которые устраивает герцог Данцигский по случаю свадьбы своего питомца, полковника Анрио. Вы молоды, Меневаль, для вас теперь как раз время повеселиться. Я думаю, что бал будет очень оживленный; все так рады ему. Мне кажется, что сегодня здесь много хорошеньких женщин. А вы обратили внимание на невесту, Меневаль? Я нахожу ее очень пикантной.
– Да, ваше величество, это одна из самых прелестных женщин, каких мне приходилось до сих пор встречать при вашем дворе, – ответил секретарь. – Полковнику Анрио многие позавидуют.
– Ах, и вы находите ее хорошенькой? – живо воскликнул император и затем прибавил деланно равнодушным тоном: – Прежде чем уйти, приготовьте мне приказ для офицера, которого я могу в любую минуту послать в Париж к военному министру. Мне нужно взять из министерства портфель, в котором находятся планы расположения войск, размещенных в прибалтийском районе.
– Вот здесь, ваше величество, совершенно готовый приказ, – заметил Меневаль, – нужно только вписать фамилию офицера, которого вы желаете послать.
– Пока оставьте так, я потом напишу сам. А теперь можете идти. Только пошлите мне, пожалуйста, Констана! – попросил Наполеон.
Секретарь удалился, а вместо него в кабинет вошел камердинер императора с услужливым и хитрым видом. Наполеон приказал подать одеваться.
Констан, служивший у своего господина еще с того времени, когда тот был первым консулом, прекрасно знал все привычки императора. Он отправился в уборную, принес оттуда мыло, бритву и маленькое ручное зеркальце, затем зажег спиртовую горелку и стал подогревать над ней воду для бритья. Все приготовления камердинер совершал в глубоком молчании. Подойдя к Наполеону, он начал раздевать его. Император был в этом отношении беспомощен: его нужно было причесывать и одевать с ног до головы, как ребенка.
Когда вода начала бурлить в кастрюльке, Констан, осторожно ступая на кончиках пальцев, открыл дверь кабинета и сделал какой-то безмолвный знак.
На пороге показалась высокая тень в тюрбане и широких шароварах. Короткий круглый кафтан был опоясан шелковым расшитым золотом поясом, з одной стороны которого была прикреплена сабля, а с другой – два пистолета. Это был Рустан, верный телохранитель Наполеона, который позднее, в дни падения императора, изменил ему вместе со многими маршалами. Восточный человек, осыпанный милостями Наполеона, пользовавшийся его неограниченным доверием, не пожелал сопровождать своего благодетеля на остров Эльба и предпочел перейти на сторону Бурбонов. Через некоторое время он переселился в Англию и там выступал за деньги перед любителями экзотики. Веллингтон, купивший уже раньше бывшую фаворитку Наполеона итальянку Грассини, не мог отказать себе в удовольствии представить английским аристократам телохранителя Наполеона, и Рустан являлся на все пиры, которые устраивались Веллингтоном по случаю победы при Ватерлоо.
Но все это было позднее, а теперь, когда он находился вместе с императором в гостях у маршала Лефевра, Рустану даже не приходила мысль в голову, что он может когда-нибудь изменить Наполеону. Каждый, кто высказал бы тогда подобное предположение, подвергся бы великому гневу со стороны Рустана. Он служил верой и правдой своему императору, не отходил от него и ночью ложился перед его дверью. Убийцам пришлось бы перешагнуть через труп телохранителя для того, чтобы пробраться в спальню Наполеона.
Мобрейль не упустил из виду, что ему придется иметь дело с этим могучим стражем императора, и принял соответствующие меры. С какой-то таинственной целью он заручился помощью Самуила Баркера, двойника Наполеона, который мог обмануть Рустана сходством с императором и усыпить телохранителя.
Подойдя к Констану, мамелюк взял из его рук зеркало и стал перед Наполеоном, который потребовал у слуги бритву и начал бриться. Это император всегда делал сам и с чрезвычайной быстротой. Окончив бритье, он прошел в уборную, вымылся там, отполировал ногти и затем всецело отдался в руки камердинера. Констан обтер все тело господина одеколоном и только собирался надеть на него белье, как император оттолкнул его, бросился к камину и собственноручно положил в него несколько больших кусков угля.
– Ах, Констан, ты хочешь заморозить меня! – весело воскликнул он и ущипнул лакея за ухо, что всегда служило признаком хорошего расположения духа Наполеона.
Император был необыкновенно чувствителен к холоду. Во всех комнатах его дворца топились печи даже летом. Круглый год он укрывался ночью теплыми одеялами. Во время кампании в России Наполеон так сильно страдал от морозов, что отчасти из-за них не сумел проявить полностью обычную энергию.
Согретый ярким пламенем камина, император пришел в еще лучшее настроение и снова ущипнул камердинера за ухо.
– Одень меня сегодня к лицу, – улыбаясь, проговорил он, – я хочу быть интересным, так как желаю понравиться.
Констан продолжал одевать своего господина. Он надел на него легкие туфли и тонкие белые шелковые чулки. На туфлях красовались маленькие, еле заметные серебряные шпоры. Затем он обвязал вокруг шеи Наполеона черный шелковый галстук, прикрепил тюлевую манишку к белому жилету из пике и подал мундир стрелка, в котором император обычно ходил. Но Наполеон на этот раз оттолкнул его и потребовал сюртук полковника гренадерского полка, изредка допускаемый им.
– Полковник Анрио будет в форме стрелка, а я явлюсь в мундире гренадера; нужно, чтобы между нами была разница, – пробормотал он, и загадочная улыбка промелькнула на его губах. – Эта невеста полковника очень хорошенькая, не правда ли, Констан? – прибавил он, не будучи в состоянии удержаться больше от разговора об интересовавшем его предмете.
Камердинер привык понимать своего господина с полуслова. Он знал, что если император хвалил красоту какой-нибудь придворной дамы, то это означало, что он желает почтить ее своим вниманием. На этот раз он сделал удивленное лицо, и слабый оттенок неодобрения промелькнул в его глазах.
– У вас, ваше величество, очень хороший вкус, – ответил он. – Невеста полковника действительно достойна обратить ваше внимание. При всех других обстоятельствах, я уверен, она тотчас же оценила бы вашу огромную милость, но сегодня, здесь, во дворце, накануне своей свадьбы, я боюсь, она не отнесется должным образом к вниманию вашего величества. Мне кажется, что было бы лучше, если бы вы, ваше величество, осчастливили своей милостью кого-нибудь другого.
– Так что, ты считаешь бесполезными мои ухаживания? – наивно спросил император, немного сконфуженный видимым неодобрением своего лакея.
– Да, ваше величество, я думаю, что вы напрасно потеряете время, по крайней мере в данную минуту, – откровенно ответил камердинер. – Если вам угодно развлечься, то здесь есть много прекрасных дам, которые вполне вознаградят своего императора за маленькую неудачу. Во дворце теперь находятся госпожа Ремюза, госпожа Люсей…
– Пусть эти дамы кокетничают с моим адъютантом, – прервал его Наполеон, делая нетерпеливый жест рукой. – Ну что, все готово? В таком случае возьми свечи и проводи меня. Обед уже, верно, подан и меня давно ждут.
Констан был поражен тоном императора. Он украдкой покачал головой и, взяв в руки канделябр, провел Наполеона в соседнюю комнату, где его ждал адъютант.
За долгим, тщательно сервированным обедом все обратили внимание на то, что император оставался очень долго за столом. У него была привычка вставать после первого блюда, и потому все были удивлены, что на этот раз он изменил ей. Наоборот, казалось, что он умышленно затягивает обед, задавая бесконечные вопросы обер-гофмаршалу, сидевшему рядом с Алисой. Вопросы адресовались Дюкору, а взгляды императора – его прелестной соседке. Обер-гофмаршал сейчас же понял тактику Наполеона и по мере сил старался помочь ему в этом деле.
